– Может, он сказал им, что пойдет к себе в номер есть сэндвич? А сам незаметно сбежал. Могу поклясться, эти ребята его просто извели.

Джини нацелилась вилкой на устрицу и отправила ее в рот – ее губы растянулись в блаженной улыбке.

– Не знаю, как там Валентин, а я сейчас счастлива. Она снова посмотрела на русского. – Мне показалось, что в баре он был какой-то угрюмый. Впрочем, все русские немного угрюмые.

Джини снова обернулась к Соловскому: он внимательно изучал меню. «Какое интересное лицо, – подумала Джини. – Густые волосы, проницательные серые глаза, чувственный рот…» Вдруг Соловский поднял голову, и их взгляды встретились. Джини покраснела – ей показалось, что Валентин прочитал ее мысли.

– Должна сказать, – проговорила она, оборачиваясь к Кэлу, – он выглядит как кинозвезда. Ему бы сниматься с Гретой Гарбо в «Ниночке». Если такой человек станет Президентом России – гласность обязательно победит! По крайней мере, среди женского населения США.

Официант подлил в бокалы шампанского. Вдруг Кэл спросил:

– Так значит, вы из Калифорнии? Одна из тех девушек с пляжа, о которых все мы мечтали в юности?

Джини пожала плечами:

– В Калифорнии высоких загорелых блондинок – пруд пруди. Поэтому я оттуда и уехала. Слишком велика конкуренция. Да, я родом из Лос-Анджелеса. Предвижу целый ряд стандартных вопросов. Была ли я болельщицей? Нет, не была. Занималась ли спортом? Да, играла в теннис. Хочу ли вернуться обратно? Нет, не хочу.

– А ваши родители по-прежнему там?

– Мои родители давно развелись. Отца я ни разу в жизни не видела, мать умерла несколько лет назад. – Джини снова пожала плечами. – Зачем мне возвращаться? Мой дом там, где я сейчас живу. В настоящее время это Вашингтон.

Когда Джини говорила о матери, в глазах ее появилась грусть. Кэл подумал, что, наверное, она была идеальной дочкой – хорошенькой, послушной…

– А в Нью-Йорк вам никогда не хотелось? – спросил он. – Там много работы для тележурналистки.

Джини рассмеялась:

– Вы знаете, я чем-то похожа на вас: меня интересует политика. Белый Дом, дипломатические миссии – все, что там происходит, включая скандалы и слухи. Вашингтон для меня не менее интересен, чем Париж. Кроме того, у меня отличный домик в Джорджтауне. Моя соседка – хозяйка одного из самых престижных салонов Вашингтона. Само собой разумеется, что у нее – восемь комнат и камердинер, который регулярно выводит на прогулку ее любимого карликового пуделя, а у меня – всего одна комната и здоровенный пес. Но все равно, я довольна своей жизнью. Я регулярно слежу, кто приезжает в гости к моей гранд-даме, так что мне известно из первоисточников, кто с кем живет. А держать язык за зубами – не в моих привычках. – Джини улыбнулась. – Стоит мне кого-нибудь увидеть с новой пассией – считайте, скандальный материал готов!

– Ваши родители были богаты? – спросил Кэл, поднося ко рту кусочек семги.

Джини покачала головой:

– Нет, что вы. У мамы не было постоянной работы. Она была актрисой. Так что выходило то густо то пусто. А вы? Расскажите мне о себе.

– Родился в Блонске, родители продали дом и переехали в Форт-Ли, штат Нью-Джерси. Честное слово, мне совершенно не хотелось туда переезжать! Я был способным мальчиком, прилежным учеником. Поступил в Высшую школу в Бронске – это один из лучших колледжей на Восточном Побережье. Оттуда – в Гарвард, изучал политологию. Потом поступил в училище имени Кеннеди. А дальше, дальше вы и так все знаете.

Джини кивнула:

– А теперь мне бы хотелось узнать кое-что о настоящем Кэле Уоррендере.

Кэл удивленно посмотрел на нее:

– Видите ли, Кэл, вы изложили мне свою официальную биографию. Это можно прочитать в любом справочнике «Кто есть кто?» А мне бы хотелось знать, что вы за человек. Где вы живете? Чем вы занимаетесь в свободное время? Что вам нравится? Что вам не нравится? Какое у вас хобби – кроме политики, разумеется. Она сделала небольшую паузу и добавила: – Есть ли у вас возлюбленная, та самая единственная?

Кэл молча смотрел на нее.

– Не таитесь, – продолжала Джини. – Представьте себе, что мы – герои романа Сомерсета Моэма, отрезанные снежной бурей от внешнего мира. Мы коротаем время, рассказывая друг другу о своей жизни…

Кэл улыбнулся, и Джини облегченно вздохнула: меньше всего ей хотелось, чтобы он подумал, что единственное ее хобби – собирать сплетни про знаменитых политиков.

– У меня нет «той самой единственной», как вы изволили выразиться, – проговорил Кэл. – У меня нет времени на женщин. Это, конечно, не означает, что я дал обет безбрачия: если «та самая» встретится на моем пути, я не стану сопротивляться.

Джини рассмеялась.

– О, я вас понимаю! Я сама такая – ни на что не хватает времени…

Кэл поднял бокал:

– Давайте выпьем за тех, кто не похож на нас.

– Скажите, Кэл, – спросила Джини, отпивая шампанское, – как люди становятся политиками? Это прирожденное свойство? Талант? Может быть, политик похож на музыканта или художника? Или этого можно добиться собственным трудом?

Кэл внимательно посмотрел на Джини: ему нравилась эта девушка.

– Кажется, я начинаю понимать, почему из вас получился хороший корреспондент, – сказал он. – Вы умеете задавать нужные вопросы, вы заставляете собеседника вывернуть душу наизнанку. Вы, наверное, сами понимаете, что отказаться отвечать такой девушке – преступление. Не сказал бы, что у меня какой-то особый талант, но я всегда жил политикой. У меня дома всегда обсуждали политиков за ужином, за ланчем и даже за завтраком. Часто эти обсуждения превращались в самые настоящие баталии! Я решил посвятить себя политике очень рано. Помню, мне было семь лет, когда родители взяли меня в Вашингтон. Им хотелось, чтобы я увидел столицу, почувствовал ауру власти. Помню, как потрясли меня широкие проспекты и величественные административные здания. Мне показалось тогда, что даже Париж не может сравниться с этим городом. Честно говоря, мне до сих пор так кажется. Я часто вспоминаю себя семилетним мальчишкой – простым мальчишкой из Бронска, которого папа с мамой привезли посмотреть на Белый Дом. Я твердо решил стать политиком. Мне хотелось работать именно там – в Белом Доме, в том самом месте, где принимались решения, определяющие судьбу моей страны. Я готов был начать с самого малого – лишь бы это было связано с Белым Домом. Позвали бы меня работать почтальоном – я согласился бы без малейших колебаний. Лишь бы войти в эти двери. Теперь, много лет спустя, я по-прежнему убежден, что нет ничего интереснее и важнее политики.

– Можно только позавидовать вашей цельности, – с восторгом произнесла Джини. – Все говорят, что вам обеспечена головокружительная карьера.

Кэл пожал плечами:

– Возможно. Я отношусь к этому спокойно. Если карьера не будет мешать работе, я не против.

– Говорят, вы редкая птица – честный политик.

– Надеюсь, это действительно так, – серьезным тоном ответил Кэл. – Но хватит обо мне. Расскажите теперь, что вдохновляет вас, Джини Риз?

Она задумалась на какое-то мгновение, потом произнесла:

– Честно говоря, сама не знаю. Может быть, я до сих пор пытаюсь доказать маме, что я на что-то способна. Хотя мамы давно уже нет в живых. У нее была такая трудная жизнь. Наверное, я стараюсь добиться чего-то в жизни ради нас обеих.

Кэл с сочувствием посмотрел на Джини: грустно, если неоплатный долг перед умершей матерью – единственный источник ее творческого вдохновения.

– Хотите искупить грехи вашей матери? – спросил он. Джини улыбнулась:

– Слишком громко сказано… – Она внимательно посмотрела на Уоррендера. – Скажите, а что питает ваше пресловутое политическое честолюбие?

– Пресловутое честолюбие? – недоуменно переспросил Кэл.

– Ну, конечно, – улыбнулась Джини. – Неужели вы не читаете газеты? Вам ведь уделяют немало внимания. Помнится, недавно читала: «Прирожденный политик, в недалеком будущем – возможный кандидат в президенты». – Она поправила рукой волосы. – Так где же вы все-таки живете, мистер Уоррендер? Постойте… Попробую сама догадаться… Гостиница «Уотергейт»?

– Как вы догадались?

– Все очень просто. Неженатый политик должен жить, во-первых, поблизости от Белого Дома и прочих правительственных учреждений, а во-вторых, в таком месте, где за ним бы ухаживали. «Уотергейт» – идеальное место. Там ведь отличный сервис – горничные, прачечная, рестораны, магазинчики, где можно купить новую рубашку и галстук…

– К тому же, это недалеко от вашего дома, – с улыбкой перебил ее Кэл. – Может, позовете меня в гости на обед собственного приготовления? Признаюсь честно, надоели мне эти официальные приемы с их протокольными угощениями…

– Держу пари: вы думаете, что я не умею готовить. Спешу вас разочаровать. Я научилась кулинарному искусству у бабушки.

– Она была хорошей стряпухой?

– Не то слово. Хотя, справедливости ради, готова признать, что такой еды, как эта, – Джини поднесла ко рту ложечку с шоколадным муссом, – она не делала. Вообще-то, я не ем сладкого. Видите, как меняется поведение людей, отрезанных от внешнего мира снежной бурей? – Она кокетливо улыбнулась. – Начинаешь терять над собой контроль.

Уоррендер посмотрел на Джини.

– Вы само очарование, Джини, – проговорил он. – Кстати, это не только мое мнение. Посмотрите на нашего русского друга: он весь вечер с вас глаз не сводит.

Реплика Кэла смутила Джини. Она покраснела и нечаянно перевернула бокал с шампанским. Официант поспешил вытереть со стола, а Уоррендер, покачав головой, заметил:

– Не думал, что это имеет для вас такое большое значение.

– Извините, – пробормотала девушка, – я просто устала. – Она снова нервным движением поправила волосы. – Пойдемте пить кофе в соседний зал. Там, кажется, играют на пианино.

Когда Джини поднималась с банкетки, Соловский тоже встал и вежливо поклонился ей. И снова она заметила, как пристально смотрит на нее этот человек. Сопровождаемая взглядом русского дипломата, Джини вышла из ресторана.