– Боюсь, что я не знаю этого, Джерби.

Больше они ничего друг другу не сказали, но многое из того, что не было сказано, было понято без слов.

Доктор Тидмарш, прибывший меньше чем через час, провел с мисс Уичвуд гораздо больше времени, чем с мисс Фарлоу или с Томом. Когда он наконец спустился вниз, то сообщил леди Уичвуд, что хотя у мисс Уичвуд тоже грипп, но протекает он очень тяжело. Пульс у нее неустойчивый, температура очень высокая, и, хотя доктор уверен, что прописанное им лекарство вскоре снизит температуру, он все же предупредил леди Уичвуд, что, возможно, – и, как ему ни огорчительно это говорить, очень вероятно, – мисс Уичвуд даже начнет бредить к концу дня.

– Я говорю вам это, миледи, только потому, что не хочу, чтобы вы встревожились, если мисс Уичвуд будет слегка заговариваться. Уверяю вас, никакой причины для тревоги нет! Надеюсь, что она ночью будет спать, но если она не сможет уснуть, дайте ей несколько капель опия. Или лучше пусть ее горничная сделает это, потому что, я надеюсь, вы и в дальнейшем не измените своего весьма разумного решения стараться держаться подальше от инфекции. Должен вам сказать, что страх, что вы или мисс Карлтонн заразитесь от нее гриппом, снедает мисс Уичвуд. А это совершенно нежелательно, и вы, я уверен, с этим согласитесь. Короче говоря, я считаю очень важным обеспечить мисс Уичвуд полнейший покой. Чем меньше людей будет входить к ней в комнату, пока у нее держится температура, тем лучше для нее.

– Без вашего разрешения туда никто не войдет, доктор, – пообещала леди Уичвуд.

Она была приятно удивлена, увидев, как опечалилась Люсилла, когда она передала ей слова доктора. В глубине души леди Уичвуд считала, что, несмотря на очаровательные, располагающие к себе манеры, Люсилле не хватает доброты, и она конечно же не ожидала, что на глазах у Люсиллы выступят слезы, когда выяснилось, что она не должна входить в комнату мисс Уичвуд. Еще более леди Уичвуд была тронута, когда Люсилла спросила ее потерянным голосом:

– Так мне даже нельзя будет поухаживать за ней, мэм?

– Нет, моя дорогая, боюсь, что нет. Ухаживать за ней будет Джерби.

– Да, конечно, но я ведь могла бы помочь! Обещаю, я буду делать все точно, как она будет мне говорить, и даже если она думает, что я недостаточно взрослая, чтобы ухаживать за больными, я могла хотя бы сидеть с мисс Уичвуд, пока Джерби будет отдыхать или обедать, правда? Я не вынесу, если мне не позволят сделать хоть что-нибудь, ведь я так люблю ее, и она делает для меня все!

Леди Уичвуд была настолько растрогана, что обняла Люсиллу и, слегка прижав ее к себе, сказала дрогнувшим голосом:

– Я знаю, как тебе трудно, мое дорогое дитя. Я и сама в такой же ситуации. Знаешь, я отдала бы все за то, чтобы иметь возможность поухаживать за Эннис, но я не должна этого делать.

– Но вам ведь надо думать о своей малышке, мэм, и это совсем другое дело! – тут же возразила Люсилла. – А у меня нет ни ребенка, ни кого-то другого, кто хотя бы на минутку огорчился, если бы я заболела гриппом!

– Я могу тебе назвать такого человека, – ответила леди Уичвуд. – Джерби говорила, что она взяла с нее слово, что та не позволит нам войти в ее комнату. Ты ведь не хотела бы огорчить ее, да и по правде говоря, ей настолько плохо, что она вряд ли хотела бы видеть кого-нибудь, кроме Джерби. Подожди, пока ей станет лучше! Как только доктор Тидмарш скажет, что ее болезнь уже не опасна нам, я обещаю тебе, что сразу же пущу тебя к ней. А пока потерпи – не время.

Люсилла глубоко вздохнула, но подчинилась, только потихоньку пробормотала, что она не хочет никому доставлять хлопот. В этот момент леди Уичвуд пришла в голову счастливая мысль – Люсилла может выйти в город вместе с миссис Уордлоу, которой как раз нужно сделать кое-какие покупки, в частности, купить цветов, чтобы поставить в комнате мисс Уичвуд. От этого предложения лицо Люсиллы тут же просветлело, и она воскликнула:

– О да! Я именно так и сделаю, мэм! Спасибо вам!

Но когда леди Уичвуд предложила ей написать записку Коризанде, чтобы пригласить подругу покататься завтра утром верхом, Люсилла отрицательно покачала головой и решительно заявила, что не станет развлекаться, пока мисс Уичвуд болеет.

А вот мисс Фарлоу не стала подчиняться указаниям врача столь же покорно, как Люсилла. Едва Люси с экономкой вышла из дому, леди Уичвуд тут же пришлось отражать атаки мисс Фарлоу, которая яростно жаловалась на дерзость Джерби, посмевшей запретить ей входить в комнату к Эннис. Она заявила, что сама будет ухаживать за Эннис, мало что сказал врач, ведь лучше ее никто не сможет ухаживать за больной, и кто бы там что ни говорил, а кровное родство остается кровным родством. Закончила же мисс Фарлоу свой взволнованный монолог категорическим заявлением, что леди Уичвуд может не беспокоиться: гриппом она не заразится, потому что уже переболела им.

Понадобилось немало времени и незаурядный такт, чтобы отговорить мисс Фарлоу, не ранив при этом ее родственных чувств. Когда Мария услышала, что без нее просто не обойтись при уходе за малюткой, то вся засветилась от переполнявшей ее гордости. Мисс Фарлоу, многословно выразив свою привязанность к леди Уичвуд, заявила, что готова сделать все возможное, лишь бы облегчить бремя забот, лежащее на плечах ее дорогой, дорогой леди Уичвуд, и удалилась в детскую счастливая от осознания собственной незаменимости.

В отличие от Тома или мисс Фарлоу мисс Уичвуд была очень послушным пациентом. Она подчинялась всем указаниям врача, безропотно глотала самые отвратительные лекарства, ничего не требовала, ни на что не жаловалась и усилием воли заставляла себя не вертеться в постели в надежде принять более удобное положение, потому что знала, что это просто невозможно. Как и предполагал доктор Тидмарш, температура больной еще повысилась, и хотя нельзя было сказать, что она бредила, но определенно слегка заговаривалась, и однажды, очнувшись от тяжелого забытья, воскликнула голосом, полным муки:

– О, ну почему же он не едет? – и тут же почти сразу пришла в себя и, с удивлением всматриваясь в лицо наклонившейся над ней Джерби, прошептала: – О, это ты, Джерби! Я думала… я, должно быть, задремала.

Джерби не сочла нужным рассказать об этом случае леди Уичвуд.

На второй день температура начала снижаться, но все же оставалась достаточной высокой, и доктор Тидмарш, осмотрев больную, озабоченно покачал головой. Только на третий день температура снизилась до нормы и больше не повышалась. После столь тяжелого приступа мисс Уичвуд чувствовала себя совершенно обессиленной, так что в течение следующих суток она была в состоянии проглотить лишь несколько ложек бульона. У нее не было даже сил, чтобы поинтересоваться, что происходит в ее доме. Она почти все время спала, испытывая огромное облегчение от того, что ушла мучительная боль в костях, а голова больше не кружится.

На четвертый день в «Кэмден-Плейс» прибыл сэр Джоффри. Новость, что мисс Фарлоу заболела гриппом, сообщенная в письме женой, оставила его равнодушным. Сообщение, что гриппом заразился Том, обеспокоило его, но не до такой степени, чтобы внять уверениям леди Уичвуд, что ему совершенно не о чем беспокоиться. Но когда он получил третье письмо с известием о том, что Эннис тоже стала жертвой эпидемии гриппа, он выехал в Бат почти немедленно, хотя жена умоляла его не волноваться и убеждала, что его присутствие в Бате совершенно необязательно. Сэр Джоффри не помнил, чтобы Эннис с детства болела чем-либо более серьезным, чем обычная простуда, потому ему казалось, что уж если его сестра подхватила грипп, то Амабел может заболеть в любой момент.

Леди Уичвуд встретила его со смешанным чувством. С одной стороны, она была очень рада снова иметь возможность опереться на его сильное плечо, с другой – не могла не понимать, что его присутствие в доме становится обременительным для хозяйства с тремя больными, один из которых – младшая горничная. Леди Уичвуд была очень преданной женой, но она знала, что ее супруг не блещет ловкостью в уходе за больными. По правде говоря, его присутствие скорее обременяло, нежели сулило помощь. Пышущий силой здоровяк, он обращался с больными так, что это наносило вред их здоровью. Он либо перегружал слабого человека зарядом своих эмоций, либо говорил с ним благоговейным шепотом и вообще вел себя так, будто пришел попрощаться с человеком, на выздоровление которого не осталось никакой надежды.

Он испытал огромное облегчение, когда увидел свою Амабел не в постели и не тяжело больной, а, напротив, цветущей как никогда женщиной, не понравилось лишь, что его жена привязана с утра до ночи к детской кроватке. Ему показалось очень странным, что во всем доме не нашлось человека, который мог бы позаботиться о малютке; и Амабел не могла его убедить, что она не испытывает ни скуки, ни усталости от этого. В конце концов она рассмеялась и сказала:

– Понимаешь ли ты, любовь моя, что малышка впервые оказалась полностью на моем попечении? Если не считать огорчения от того, что я не могу повидать Тома и очень беспокоюсь из-за Эннис, я провела эти дни просто прекрасно, наслаждаясь каждой минуткой, и мне будет очень жаль завтра утром отдавать малышку няне. Доктор Тидмарш считает, что она вне опасности, но я хочу подержать малышку сегодня ночью у себя, потому что у нее режется очередной зубик и она очень беспокойна, а я хочу, чтобы няня отдохнула как следует перед тем, как снова взять на себя заботы о нашей Сюзи. Ты скоро сможешь повидать Тома, сейчас его уложили поспать. Скажи что-нибудь доброе Марии, ладно? Она так помогла мне, ухаживая за Томом.

– Очень хорошо, но расскажи мне хоть немного об Эннис! Я был несказанно изумлен, когда прочел, что она находится в таком тяжелом состоянии! Я просто не мог поверить своим глазам, потому что, насколько я помню, она никогда в жизни не болела. Должно быть, это какая-то очень сильная инфекция?

В этот момент их прервала мисс Сьюзен Уич-вуд, которая спала на кушетке в дальнем конце гостиной, а теперь проснулась и довольно громко стала требовать внимания. Леди Уичвуд упорхнула к ней и собиралась уже взять крошку на руки, когда в комнату вбежала мисс Фарлоу и попросила разрешения взять дорогую девочку.