– Почему же, он очень приятный мальчик, – неуверенно заступилась за Романа Екатерина Андреевна. – Вы с ним очень разные.

– Да уж! – Вика вздохнула. – Я со всеми мужиками очень разная, никакого консенсуса, может, мне на девиц переключиться – сразу общий язык найдем!

– Не болтай ерунду! Пирожки будешь?

– Буду, конечно!

Но, едва она положила трубку на место, как телефон снова затрезвонил:

– Что, уже соскучился? – ехидно фыркнула Вика, решив, что это Роман, не высказавшийся до конца.

– Конечно! Хочешь в гости вечером сходить?

– Дима?!! – Она задохнулась от неожиданности и счастья, обрушившегося откуда-то сверху восхитительным ватным облаком.

– Естественно! А что, я не вовремя? Ты жаждала услышать кого-то другого?

– Нет! Я очень рада, я пойду, я хочу…

– Тогда я через час заеду.

– Угу, то есть, ага, то есть да, заезжай!

Швырнув трубку, она заметалась по кухне, соображая, есть или не есть, или побежать в душ, или начать с выбора одежды, чтобы потом не выяснилось, что надеть нечего совсем, хотя и так было ясно, что ничего приличного у нее нет.

– Что случилось? – Екатерина Андреевна тоже желала быть в курсе событий, особенно когда дочь с квадратными глазами мечется по квартире и неразборчиво бормочет.

– Мне нечего надеть!

– Вы в театр идете?

– Нет, на какую-то пьянку.

– Куда? – Мама торопливо вытерла руки о фартук и вцепилась в мельтешившую перед глазами дочь. – Куда ты идешь?

– В гости, пошутила я. Надо что-нибудь нарядное, а у меня вообще ничего нет, а в то, что есть, я не влезаю! И белье надо!

– Ты что, собираешься там раздеваться?

– А если и да, то что? – атаковала ее Вика.

– Ничего, просто у меня есть новый комплект, он тебе будет маловат, зато нарядный. А еще можешь взять мою кофту с воланами и полосатую юбку.

– Мама-а-а-а, – простонала Вика, закатив глаза и призывая в свидетели маминой несообразительности желтый кухонный плафон. – Я не иду на вечер «кому за тридцать»! У меня другой конечный пункт! Там тусовка, а не маскарад! Кофта с воланами и полосатая юбка! Да народ будет рыдать от хохота!

– Не знаю, – поджала губы Екатерина Андреевна. – Я в этом наряде хожу на праздники, и никто пока еще не рыдал!

– Так тебе лет-то сколько, – назидательно пояснила дочь. – У вас там все такие.

– Какие такие? – нахмурилась мама.

– Ну… такие… за тридцать! – выпалила Вика. – А молодежь сейчас такое не носит!

– И что же носит молодежь? – заинтересовалась мама.

– То, во что я влезть не могу! Ну почему я такая жирная?!

– Ты не жирная, ты пухленькая!

– Это не меняет дела. Придется надевать джинсы с топом и делать вид, что мне жарко.

– А ты там прыгай, тогда не замерзнешь. И свитерок возьми с собой на всякий случай.

– Я же в нем уже была сегодня, он меня видел в этой одежде!

– И что? Мы с тобой это уже обсуждали: я не могу угнаться за родителями твоей Марины. Если хочешь наряжаться, как твои подружки, зарабатывай.

– Где? На панели?

– Вика, что ты от меня сейчас хочешь?

– Скажи, что в топе идти прилично!

– Очень даже прилично. Только свитер возьми!

– Белье тоже с воланами? – вздохнула Вика, с трудом сдерживая слезы. Она чувствовала себя Золушкой, мимо которой со скоростью реактивного самолета пронеслась фея, забыв приземлиться и одарить бедняжку бальным нарядом.

Мама молча ушла в комнату, и Вика, прервав стенания по поводу своей несчастной судьбы, потрусила следом. Она решила, что даже если белье окажется трикотажно-комсомольским, по крайней мере, оно будет новым, а это намного лучше, чем распадающиеся на ниточки нейлоновые поделки криворуких китайцев.

– Вот, – на диван шлепнулся шуршащий пакет с нежно-фиолетовыми кружевами внутри.

– Обалдеть! – только и смогла выдохнуть Вика, вытряхнув комплект наружу. – Откуда у тебя такое? В смысле, зачем ты его купила?

– Совершенно бестактный вопрос! – возмутилась мама. – Я его купила, чтобы носить! Мной еще иногда интересуются мужчины, между прочим!

Белье оказалось тесноватым: грудь соблазнительно выпирала из тонкого лифчика, а ажурные тесемочки трусов перехватывали Викин организм, как веревки перехватывают сочную колбаску, выпирающую аппетитными валиками и лоснящуюся гладкими боками.

– М-да уж, – придиралась она, крутясь перед зеркалом. – Окорок на выданье!

– Лучше окорок, чем обглоданная берцовая кость. Женщина должна быть мягкой, как перина, а не пугать мужика ребрами, торчащими, как пружины из старого матраса, – подбодрила ее Екатерина Андреевна.

– Это точно. Я перина, на любителя! Сейчас, мам, в моде ортопедические матрасы, жесткие и ровные.

– Я имела в виду образное сравнение, а не полную идентификацию со спальным местом, – мама придирчиво осмотрела топ. – Что-то он у тебя ничего не прикрывает. Слишком много голого тела. Хочешь, шарфик накинь какой-нибудь.

– Ага, очень хочу. А еще шляпку, чтобы народ развлекся. Сейчас модно быть голой!

– В женщине должна быть загадка, тайна, только это привлекает мужчину, поскольку, после того как он эту тайну разгадывает, интерес теряется. Ты понимаешь?

– У меня от Димы секретов нет! – с пафосом выпятила грудь Вика. – Пусть роется в моих тайнах сколько влезет!

– Твои секреты, – многозначительно заметила мама, – видны не только ему, но и всем окружающим. Они у тебя из выреза буквально вываливаются!

– Вот и хорошо! Пусть ему все завидуют. Кроме того, это будет самым заметным аксессуаром моего костюма, за неимением других, и отвлечет внимание от всего остального, менее интересного.

Через сорок минут Дима, одобрительно заглянувший в вырез топа, галантно посадил краснеющую Вику в машину и под громкую музыку помчал в новую, еще незнакомую жизнь.


– Что ты дергаешься, как партизан у заминированного моста? – Марина недовольно повисла на Павле Антоновиче, замотавшемся в занавеску и хмуро рассматривавшем что-то за окном. – Твоя мадам скачет сейчас в каком-нибудь спортклубе в надежде согнать лишний жир. Кстати, в ее возрасте это уже бесперспективно: что выросло, то выросло.

– Эта машина въехала во двор одновременно с нами и до сих пор там стоит, – невпопад сообщил он, словно эта новость должна была как-то взволновать легкомысленную Маринку.

– Ты не поверишь, но, кроме тебя, у некоторых счастливчиков тоже есть машины, и они даже имеют наглость проживать в этом доме и парковать свои драндулеты рядом с твоим «Мерседесом»! – она сердито ущипнула его за слегка обвислый бок и толкнула бедром.

– Там кто-то сидит, – неуверенно хныкнул Павел Антонович.

– Да нет там никого, параноик! С чего ты взял, что за тобой кому-то нужно следить? Чушь какая! Можно подумать, твоей супружнице больше заняться нечем. Она небось тоже налево смотрит и тратит твои бабки на какого-нибудь молоденького мальчика, этакого юного Аполлона, без живота и плешки.

Бульбенко хотела всего лишь отвлечь кавалера от созерцания окрестностей, параллельно настраивая его на мысль, что в их отношениях нет ничего особенного и его жена тоже вполне может иметь любовника. Марина даже решила, что в какой-то момент, если Павел Антонович не дозреет сам, она поставит его престарелую супругу перед фактом, что жизнь не удалась и надо расчистить путь для грядущих поколений, съехав с занимаемой жилплощади в сельскую местность вскапывать грядки и ждать внуков. Нельзя же в самом деле держать при себе такого роскошного денежного мужчину, абсолютно не соответствуя занимаемой «должности». У шикарного мужика должна быть молодая длинноногая красавица жена, а вовсе не колобок с зубами крокодила, голосом циркулярной пилы и характером потревоженной пчелы. Если Павел Антонович не дойдет до этого вывода своим умом, то уж супруга-то его сыграет свою роль в конструктивном диалоге по поводу расстановки сил. Нужно только довести до ее сведения, что пора уступить место, так как сзади напирает очередь из желающих вкусно есть и сладко спать.

Но реакция Павла Антоновича оказалась не совсем правильной. Он вдруг окаменел, медленно повернув к Маринке перекошенное лицо, и выдохнул:

– Вот оно как! Вот оно что!

– Что? Что? – бестолково захлопотала Маринка, боясь, что Ромео сейчас хватит удар.

– Аполлон сушеный! Да она спит с этим педиком! Вот зараза! Как я не додумался!

– Кто спит с педиком? – Маринка попятилась, пытаясь собрать его выкрики в какую-нибудь оформленную мысль.

– Ленка! Надо же, здорово придумала! Ну я ей покажу!

Не поняв до конца, что произошло, и решив не обращать внимания на некоторые нестыковки в воплях любимого, она радостно закивала и поддакнула:

– Ужасно! Она тебя опозорила! Ладно бы еще с нормальным мужиком, а то с таким! Кошмар! Как ты теперь людям в глаза смотреть будешь! Тебе надо срочно уехать оттуда. Нет, наоборот, не вздумай уезжать! Я не то говорю! В этом болоте все быстро: как только освободишь место, его сразу займут. Надо ей снять какую-нибудь жилплощадь и перевезти ее туда, пока на тебя все не начали показывать пальцем! Как она могла! Но ты не волнуйся, я тебя не брошу! Мы даже можем перевезти ее сюда, а сами переедем к тебе!

Первый взрыв эмоций уже улегся, и Павел Антонович почувствовал себя рабом на галерах, восставшим против своего хозяина в гордом одиночестве под неодобрительное молчание сотоварищей и мрачный звон цепей: Маринкина деловая хватка и попытка ковать железо, пока горячо, расставив все по полочкам, помогла ему быстро остыть, поскольку в случае развода он оставался ни с чем. Бульбенко, только что опрометчиво пообещавшая не бросать возлюбленного, в качестве ценной вещи не рассматривалась, тем более что ее тут же сдует, как только кавалер останется без денег. Надо было великодушно простить неверную жену, хотя больше всего на свете хотелось немедленно забодать ее своими ветвистыми рогами. Одно дело, когда муж позволяет себе расслабиться на стороне, и совсем другое, когда любовника заводит жена. Женщина просто не имеет права на подобный поступок, потому что…