Регистраторша слегка слукавила: на дверях всех кабинетов висели здоровенные объявления, оповещающие граждан о том, что прием больных на хозрасчетной основе не дает им права внеочередного попадания к вожделенному специалисту, а сами специалисты осуществляют платный прием за счет увеличения интенсивности труда в часы приема. Объявление было достаточно сложно и заковыристо написано, но суть Маринка поняла – без очереди ее никто не пустит. Количество больных у кабинета удручало. Вдохнув и зажмурившись, она выкрикнула:

– На платный прием кто-нибудь есть? Если нет, то сейчас я пойду.

Гам у дверей моментально стих, чтобы через мгновение загреметь с новой силой. Внеочередники объединились перед лицом опасности и ощетинили свои костыли и справки против попятившейся Маринки. Орали они так, что расслышать хоть одну претензию было совершенно невозможно, но, судя по оскаленным ртам и выпученным в экстазе глазам, о том, чтобы пройти без очереди, можно было и не мечтать. Бульбенко плюнула и пошла обратно в регистратуру. Самое удивительное, что такое столпотворение наблюдалось только у нужного ей кабинета, перед остальными царила благословенная тишина или сидело по два-три человека.

Тетка, не пожелавшая расстаться со ста рублями, послала ее к другому врачу, философски заметив, что какая разница, какой терапевт ее примет: участковый или нет. Маринка была согласна. Другой терапевт наслаждался одиночеством в соседнем кабинете. Увидев вновь Бульбенко, очередь угрожающе заворчала, но Маринка, сделав вид, что она слепая и глухая, нырнула в указанный кабинет, не дойдя до сплотившейся группки ветеранов. За столом сидела совершенно дряхлая старушонка. Меньше всего она была похожа на врача.

– Здравствуйте, – заорала с порога Маринка. – Я к вам!

Бабка удивленно заморгала и осторожно спросила:

– Вы плохо слышите?

– Нет, – опешила Бульбенко, сбавив громкость.

– А почему же вы так кричите? Или думаете, что я глухая?

Именно так она и думала, но злить престарелого доктора не стала.

– У меня, кажется, гепатит, – печально выдохнула несчастная девушка и осторожно присела на краешек стула. Сейчас Маринка уже жалела о каждом прожитом миге своей жизни. Если бы только можно было вернуть все назад, она бы ни за что на свете не стала больше ни с кем встречаться. Без предварительной всесторонней проверки!

– Да? – с интересом зашевелилась бабулька и внимательно уставилась на готовую к худшему Маринку. – И на что жалуетесь?

– У меня руки желтые.

Докторша с неожиданной резвостью встала и, облетев стол, требовательно схватила Маринкины руки, начав их крутить так, словно они были приставными, и врач желала посмотреть их отдельно от пациентки, чтобы та не мешала ей своими предсмертными вздохами.

– Загар вижу, а вот желтизны нет, – пробормотала она и оттянула Маринкины веки.

– Жалуетесь-то на что? Кроме рук?

– Возможно, у меня… это… была связь с наркоманом, – неуверенно протянула Бульбенко, чувствуя, как на нее стремительно накатывает безграничная жалость к себе, такой молодой, красивой и вынужденной угаснуть во цвете лет.

– И что, у него гепатит?

– У кого?

– У наркомана!

– Так я же говорю – может быть, то есть я не знаю, кто из них был наркоманом. Любой мог быть. Что ж, мне их всех про гепатит спрашивать?

– И много «их всех» было? – совершенно серьезно нахмурилась бабулька, занеся ручку над суровой разлинованной бумажкой, очень подходившей по внешнему виду для медицинских приговоров.

Бульбенко закатила глаза и начала шевелить губами. Примерно через минуту уже откровенно веселившаяся докторша прервала ее мучительные подсчеты:

– Да, думаю, что в вашем случае точная цифра не имеет значения. Вы, милочка, учитесь, работаете?

– Учусь.

– А где подрабатываете?

– Нигде.

– А… вот молодые люди, которых вы сейчас так безуспешно пытались подсчитать, они у вас откуда?

– Да как-то сами появляются.

– Понятно, – бабулька постучала карандашом по столу и снова пристально уставилась на помертвевшую пациентку. – Вот что я вам скажу: признаков гепатита у вас пока что не наблюдается, но в следующий раз, когда вас что-то начнет беспокоить, рекомендую для экономии времени сразу же идти в КВД.

Маринка оскорбленно покраснела, набрала воздуху, чтобы отстоять свою честь, но потом как-то сникла и, густо покраснев, вылетела из кабинета.


– Я бы эту Кирзакову убила! – злилась Марина. – Трепло! От меня теперь вся группа шарахается. Не могу же я к каждому подходить и бить себя в грудь, что здорова! Вот паразитка.

– Марин, а рак груди от чего бывает?

– Типун тебе на язык! Откуда я знаю!

– А от того, что грудь слишком большая, может быть? – Вика не спала всю ночь, боясь спросить у мамы и размышляя, не сходить ли ей к врачу.

– Ты дура, что ли, совсем? Я тебе про свои несчастья рассказываю, а ты муть всякую несешь!

– А мне Оля вчера сказала, что может быть, – чуть ли не со слезами выдавила из себя измученная страхами и сомнениями Вика.

– Оля? – Маринка неожиданно заржала. – Слушай, может, она это нарочно делает?

– Что?

– Ну пугает.

– Нет, она за меня очень искренне вчера переживала, – дрогнула губой Вика.

– Слушай, Муравьева, а она тебя за грудь, того, не трогала?

– Меня? – ошарашенно переспросила Вика. – Нет!

– Тогда это уже лучше. Наплюй и забудь!

С тех пор прошел год, и Олечка успела зарекомендовать себя в группе таким образом, что веселая молодежь шарахалась от нее, как от прокаженной. Именно поэтому предложение Маринки пойти поплакаться Кирзаковой Вика восприняла как глупую шутку.

– Ладно, не уходи от ответа, – Вика потеребила Маринку за рукав. – Что у тебя с Димой-то? Раз у меня все, как на кладбище, то хоть расскажи, как люди живут, чтобы было, с кого пример брать.

Воспоминания о Диме вызывали у Вики какую-то далекую тупую боль, но она уже почти забыла его или старалась забыть, потому что мечтать о парне подруги было бы верхом неприличия. Тем более что ее еще могли позвать свидетельницей на свадьбу…

– Да ну Дима… Дима – сопляк, у меня с ним все!

– Все?! – Новость о том, что потрясающий, великолепный, изумительный Дима свободен, обрушилась на Вику, как ушат ледяной воды. – И ты молчала?!

– Вот уж не думала, что тебя так волнует моя личная жизнь. У меня теперь такой шикарный мужик! – Маринка закатила глаза, подкрепив блаженным выражением лица свою степень восторженности неизвестным кавалером. Но говорить о том, что это Митин отец, она постеснялась, решив, что Вика еще недостаточно дозрела до подобных откровений.

– Да ну его! Почему ты с Димой разошлась?

– Представляешь, он притащил меня к себе в гости, потом туда явилась его чокнутая мамаша, чуть не избила меня и вытолкала на лестницу совершенно голую!

Скромно предположив, что, вероятно, Маринка тоже в процессе беседы не молчала, Вика расстроенно спросила:

– А чем ты ей так не приглянулась?

– Фактом своего существования! Я, видишь ли, ее сыночку не пара!

Вика совсем сникла: если уж такую красавицу неведомая мамаша посчитала недостойной ее Димочки, то что говорить о непрезентабельной Вике!

– И дело даже не в этом. Я вдруг поняла, что мне нужен более солидный, более надежный, более опытный мужчина! Мужчина-отец, а не мужчина-сын! Понимаешь?

– Не-а, – призналась Вика, думая о своем.

– Потом поймешь, когда повзрослеешь. Так вот Митенька, когда его фурия-маменька за мной по квартире гонялась, даже не пытался за меня заступиться. Тоже мне, мужик! Вместо того чтобы ее заткнуть, он только хлопал своими телячьими ресничками и краснел.

– Мам не выбирают, – Викина попытка заступиться немедленно провалилась.

– Выбирают тактику поведения! Если все время держаться за мамину юбку, то так за ней на кладбище и утопаешь!

– А что, она совсем старенькая?

– Да уж, не молоденькая! – Маринка презрительно скорчила рожицу, призванную изобразить пресловутую мамашу, впавшую в буйный маразм.

Рассчитывать Вике все равно было не на что, но очень хотелось. То, что Дима теперь был свободен от Маринкиных посягательств, давало надежду. Хотя он наверняка даже не помнит, как она выглядит…

– Что хоть за мужик у тебя теперь? – Вика вздохнула и порадовала Маринку ожидаемым вопросом. Бульбенко тут же начала восторженно петь дифирамбы неизвестному герою. Судя по тексту, лет юноше было уже прилично. Вика, изнывая от любопытства, тем не менее постеснялась спросить, сколько именно.

– Кстати, он сегодня меня заберет после лекций, так что сможешь сама увидеть. Только, чур, не отбивать!


Если утром этого дня Вика считала, что «стечение обстоятельств» – это некая нереальная субстанция, необходимая лишь для сведения воедино разрозненных частей отдельно взятой мыльной оперы, то к вечеру она уже знала наверняка, что эта формулировка не только реальна, но почти физически ощутима. Само понятие оказалось подобно селевым потокам, несущимся с гор, вырывающим с корнями деревья, выворачивающим многотонные валуны и сходящимся в определенной точке, куда и обрушивается вся эта стихия, образуя клокочущий водоворот. Пообещав Вике показать нового кавалера, Бульбенко отправилась в аудиторию «наводить мосты» с новым преподавателем экономики. Маринка заранее предчувствовала, что со сдачей зачетов могут возникнуть проблемы, поэтому спешила очаровать бледного до синевы мужичка, которого больше всего беспокоил своевременный прием таблеток, призванных побороть его хронический гастрит, а вовсе не волнительно вздымающаяся в вырезе декольте Маринкина грудь. Бульбенко старательно трясла достоинствами, изгибаясь, как пантера перед прыжком, отклячивая пятую точку так, что во всем теле раздавалось пощелкивание, и ловя ускользающий взгляд преподавателя, ко всему прочему страдавшего еще и косоглазием. Вика была отослана вниз, чтобы не сбивать настрой: Маринка сказала, что ей еще рано смотреть «такие мультики».