– А разве я лезу? – пожал плечами Рома. – Ты это к чему? Я и не собирался.

– Не собирался? – изумленно переспросила Вика. – А зачем пришел?

– Потолок красить! – ехидно сообщил гость.

Вспомнив, на какой ноте они расстались, Вика покраснела и, опасаясь, что в третий раз кавалер может просто не вернуться, если она сейчас опять поведет себя неправильно, пробормотала:

– Могу чаю поставить…

– Та-ак, уже хорошо, – подбодрил ее Роман. – А еще что можешь?

– Кувырок через голову и вышивать крестиком, – начала ершиться Вика, неправильно поняв подтекст вопроса.

– Нет, а из еды?

– Ты что, жрать сюда пришел? – обиделась она. – Достали, в самом деле! Что за мужики пошли: только бы пожрать и поспать!

– И что, – ухмыльнулся он, – много через вашу квартиру таких едоков прошло?

– Не твое дело. И вообще, я спать хочу.

– Это намек?

– Ты… ах, ты… да, я… – Вика задохнулась от возмущения и сделала неуверенный выпад вилкой в его сторону.

– Положь инструмент, – презрительно махнул он рукой и, развернувшись, начал удаляться.

«Нет, я точно клиническая идиотка, – опечалилась Вика. – Второй раз за четыреста баксов вернуть мужика и опять его шугануть!»

Рома возился в прихожей. Судя по шуму, уходя, он собирался прихватить часть их вещей, но Вика была настолько раздавлена собственным поведением, что даже не пошевелилась, чтобы пойти и разобраться, что он там пакует.

Как выяснилось буквально через пару минут, ничего он не паковал, а, наоборот, распаковывал. Гость вернулся в кухню, волоча ароматные пакеты:

– Вот, чтобы ты не думала, что я на халяву поесть пришел! Подкармливайся!

– К девушкам приходят с цветами, а не с продуктами, – машинально отбрила его Вика, разглядывая выкладываемые на стол лоточки с ресторанной едой.

Рома неожиданно покраснел.

– Цветы несъедобные, но если для тебя это принципиально, то вот, – он выдернул пару веточек петрушки из ближайшего блюда и галантным жестом сунул их девушке прямо под нос.

– Очччень романтично, – прошипела она. – Если ты так всегда ухаживаешь, то неудивительно, что ты все еще не женат.

Рома радостно улыбнулся:

– То есть это верное средство для отпугивания невест?

– Что?

– Ну, если, например, я хочу жениться, то надо дарить цветы, а если я хочу дать девушке понять, что не быть ей моей женой, то надо преподнести кочан капусты или букет укропа? Так, что ли?

– Ты что, приперся ко мне с капустой? – набычилась Вика.

– В принципе капуста тут тоже есть, – согласно кивнул Рома. – Но я не придавал ее наличию столь глобального значения. Учту на будущее. А чтобы ты не обижалась, всю зелень я съем сам.

– Ме-ееее, – не удержавшись, ехидно вставила она.

– Ну и характер у тебя, – вздохнул Рома. – Не трогай, маму подождем. Неудобно без нее садиться.

– Вообще-то ужинать уже в принципе неудобно, ночь на улице, – просветила его юная хозяйка. – А про маму я наврала, ее не будет!

Вика все еще не могла понять, как она относится к Роману. С одной стороны, было очень приятно, что он такой заботливый, а с другой – он был каким-то чужим, несмотря на совместную ночевку и легкость в общении. Никакой искры, разряда или чего-то необычного, обещанного Маринкой, она не чувствовала. Лишь легкое неудобство, что он увидел ее в старом халате и с лохматой со сна головой. Но это не помешало Вике с аппетитом накинуться на принесенные им ресторанные яства.

– Ты разве не на диете? – осторожно поинтересовался Рома.

– А чего, продуктов жалко? – Вика почему-то даже не обиделась, хотя обычно любой намек на полноту ударял по ней хлыстом, выжимая слезы и заставляя краснеть.

– Маме-то оставь!

– Какой ты внимательный, – хихикнула Вика. – Вино открывай! Будем гулять.

– Да поздно уже, пойду я, – неожиданно сообщил Рома.

– Здрасьте! – оторопела Вика. – Вспомнил! То есть, когда ты в двери звонил, поздно не было, а сейчас что, стемнело?

– Неудобно, мама вернется, а я тут…

– Неудобно? Тебе неудобно? А накормить невинную девушку и уйти – удобно?

– Пойду я. – Он неловко вскочил и быстро выбежал в коридор. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, а Вика горько разрыдалась над столом, заставленным лоточками с красиво разложенной едой.


– Странно… – с неудовольствием протянула Маринка, выслушав горестный рассказ подруги о ночном приключении. – Но ты не кисни, это к лучшему, что в постель сразу не лезет…

– Да как же не лезет?! Мы с этого начали! Но ничего не было, понимаешь?

– Может, он того, болеет чем-нибудь? – неуверенно предположила Бульбенко. Ей было лень обсуждать эту непонятную проблему. Она злилась на Вику, которой на блюдечке принесли нормального мужика, а она умудрилась и с ним вести себя более чем странно.

– Спроси у Димы, – проныла Вика и тут же испугалась, представив, как Маринка с Димой будут обсуждать ее неудачную и какую-то кривобокую личную жизнь. – Нет, не надо! Не спрашивай!

– Не буду, – с облегчением выдохнула Марина. – Ты плюнь на него, найди кого-нибудь другого.

– Очень смешно, – обиделась Вика. – Сейчас пойду выберу. Они тут у меня под окном построились как раз.

– Ага, иди, – поддакнула Бульбенко. Судя по реакции, она даже не слушала, что ей гундосила обделенная подруга.

– Пошла, – поджала губы Вика и отсоединилась. Никому не было дела до ее проблем.


Вика хотя и не верила в магию, но в последнее время удары судьбы стали настолько болезненными, что она уже готова была уверовать во что угодно, лишь бы помогло. Ей было мучительно жаль потраченных на Марианну четырехсот долларов, поскольку воспользоваться результатами колдовства или чего-то там еще она так и не смогла, в очередной раз выкурив вернувшегося с добрыми намерениями кавалера. Она грустно лежала на диване, пересчитывая хрустальные висюльки на люстре, и пыталась себя оправдать. То, что Рома вернулся, безусловно, свидетельствовало в пользу Марианны, но то, что Вика опять взбрыкнула, как только в поле ее зрения в очередной раз попала ржавая россыпь его веснушек, говорило об обратном: ничего не изменилось, и она продолжает подтачивать сук, на котором сидит.

– Он противный, – неуверенно пояснила Вика большой мухе, нахально присевшей на край журнального стола. – Мужчина не должен быть рыжим, как… как…

В голову ничего умного не приходило. Хотелось сравнить его с чем-то противным, вроде таракана, но почему-то было стыдно даже перед бессловесной мухой: Рома ничего плохого сделать еще не успел. Вздохнув, Вика попыталась продолжить инвентаризацию его дефектов. Но никаких особо негативных черт или поступков в ее памяти не всплывало, поэтому она начала с упоением перечислять, чего в нем не хватало:

– Мужчина должен быть высоким, темноволосым, с прямыми ногами, без шерсти на груди, с модной прической…

В идеале это должен был быть Том Круз, но он был занят своими делами в далекой Америке, и ожидать в ближайшее время его приезда не приходилось. В принципе Вика могла бы довольствоваться и Ромой, но он опять сбежал, не выдержав ее вредного характера. К тому же уже во второй раз он не воспользовался ситуацией, оставшись с Викой наедине. Это было возмутительно. Невинность волоклась за ней, как парашют после прыжка, мешая чувствовать себя частью современной молодежи. Ей во сто крат приятнее было бы оскорбляться и обсуждать с Маринкой его непорядочность в отношении непорочной голубки, то есть себя, пустившей наглого мужлана в девичью келью. Но он не дал ей такой замечательной возможности, более того, даже будучи загнанным в пресловутую келью, он умудрился улизнуть. Дважды!

Вика глянула в зеркало: ничего особенно страшного, от чего можно было бы бегать с таким упорством и энтузиазмом, там не было. Милое круглое лицо с пухлыми губами, розовыми щеками и растрепанными светлыми кудряшками.

– Да, не фонтан, но и не лужа! И ведь он вернулся зачем-то! А потом испугался. Чего я такого сказала? Может, он так сильно меня уважает?

Она с надеждой посмотрела на свое отражение, оно в ответ тоскливо сложило брови домиком и тоже вопросительно уставилось на расстроенную девушку, которой пронзительно хотелось, чтобы ее наконец перестали уважать.

– Так я и состарюсь уважаемой старой девой, – пожаловалась она зеркалу и снова улеглась на диван.


Роман собрал обычную планерку, которая всегда проходила в его кабинете по понедельникам. Голоса сотрудников раздражали унылым невнятным фоном: опять ругались завскладом с коммерческим директором. Через десять минут их перепалки, в которую он даже не успел вникнуть, оба спорщика резко переключились на начальника транспортного отдела, тихо отходившего в углу от бурных выходных, оставивших яркий след на его сизом лице. Транспортник вяло матерился, через слово извиняясь перед присутствующими дамами, и тыкал заскорузлым кривым пальцем куда-то в окно, пытаясь переключить внимание нападавших на третью сторону. Главбух налетала на всех сразу, нудно отчитывая присутствующих голосом педагога с многолетним стажем и забрасывая каждого, кто пытался хотя бы приоткрыть рот или вдохнуть воздух для отстаивания собственной чести и достоинства, витиеватыми финансовыми терминами, подчеркивавшими ее высокий профессиональный уровень и закрывавшими рот непродвинутым оппонентам. Роман знал, что каждый из них в течение дня будет ломиться на аудиенцию к нему, чтобы повторить свою партию в этом еженедельном скандале, поэтому не вслушивался.

Он был директором и совладельцем небольшой торговой фирмы, деятельность которой исправно кормила его уже довольно долгое время. Поначалу он гордился и должностью, и положением, стараясь соответствовать. Но вскоре стало ясно, что коллектив сработался и директору отведена лишь контролирующе-карательная роль. Через несколько лет сотрудники поняли, что зарвавшихся и приворовывающих вычисляют сразу, поэтому плюгавого, но проницательного директора стали побаиваться, посчитав, что за его показной индифферентностью сытого льва прячется голодный и мстительный хищник. Роман не любил, когда его обманывали, любое надувательство он распознавал шестым чувством. Собственно, это и было одним из основных его достоинств, и именно поэтому партнеры поставили его надзирать за ходом дел. По молодости он пытался урвать от жизни все, мстя судьбе за нищее, полуголодное детство, стоптанные ботинки, которые матери отдавали сердобольные соседки, и за позорный выпускной вечер, на котором он стал всеобщим посмешищем, придя на праздник в костюме с чужого плеча. Жизнь менялась настолько стремительно, что сравнить его взлеты и падения можно было только с американскими горками. В итоге Рому вынесло прямо на вершину, с которой он и имел счастье смотреть на окружающих. Задавив первый и основной свой комплекс, маленький рост, он компенсировал этот физический недостаток покупкой громадной «Тойоты», похожей на автобус. Теперь самая красивая девушка из его двора, Кристина, не фыркала при встрече, а радостно улыбалась в приоткрытое окно его джипа, раздавая запоздалые авансы. Кривые ноги и редкие волосы непонятного оттенка теперь расценивались ею и ее подругами не как дефект, а как шарм, изюминка, украшающая настоящего мужчину, ибо только самые настоящие мужчины ездят на таких умопомрачительных машинах. Рома быстро понял цену этим восторженным взглядам и ласковым улыбкам – их количество было прямо пропорционально толщине его бумажника. Он не помнил отца, и все тридцать лет своей жизни ощущал недостаток семейного тепла. Мама всегда была на изломе, крутилась из последних сил, чтобы обуть и накормить его. Она так и осталась в Роминой памяти вечно усталой, раздраженной и считающей позвякивающие медяки. Он жалел, что не успел дать ей то, чем обладал сейчас, и, только повзрослев, понял, как любил ее и как он одинок. Стайки душистых девиц, надоедливой мошкарой крутившиеся вокруг, были не в счет. Он хотел создать настоящую семью: нормальную, с ребенком, уютной квартирой, наполненной запахом свежесваренного супа и пирогов, с милой круглолицей женой в мягких тапочках и цветастом переднике. Пресытившись модельными красотками, знавшими себе цену, но неправильно выставлявшими ее, сознательно завышая свою стоимость на рынке дамских услуг, он переключился на скромных простушек.