«Вот гады! — бесилась Маша. Не успела она прийти на работу, как ей тут же подсунули последние новости. — И как они так скоро все успели? Блин, хоть бы с ними что-нибудь случилось! Хоть бы они дематериализовались!»

Единственный плюс — теперь ее имя знала (и ругала) вся страна.

«Да провалиться им всем под землю! — мечтала Маша. — Что за свинство! Работать не хотят, а судиться — пожалуйста! Да я их с помощью Астахова раздавлю!» Маша, конечно, не была уверена, что Астахов за это дело возьмется — он какой-то щепетильный, может сторону «попранных» репортеров принять, ну не Астахов, так кто-то еще… И вообще, она права — и по совести, и по закону!

До обеда Маша созванивалась с кадровыми агентствами — надо было срочно искать замену уволенным, и она уже даже почти нашла несколько интересных кандидатур, как вдруг без стука влетела секретарша.

— Здесь Рената! — выпучив глаза, сообщила девица.

— И что она тут делает? Публично раскаивается за то зло, которое нам причинила? — съязвила Маша.

— Пришла за деньгами, — сказала всезнающая секретарша. — У нее мама заболела, и ей надо в Осетию лететь — там операция сложная, и вообще…

— Понятно. — Маша кивнула, скрыв от секретарши сложную палитру чувств: от сострадания до облегчения, которыми ее наградило известие о болезни Ренатиной матери. — Сделай мне чаю, пожалуйста, — попросила она, чтобы под благовидным предлогом удалить секретаршу из кабинета.

Маша плохо соображала: она вчера всю ночь не спала, прислушиваясь к шорохам и запахам. Ей мерещилось, что пахнет горелым, что по коридору кто-то крадется, что скрипит замок… Она включила свет, но со светом не могла заснуть — ворочалась, пока не рассвело, и тогда наконец отключилась. Но сон был тревожный и какой-то поверхностный: Маше казалось, что она дремлет, пока в сознание не ворвался будильник и не пришлось вставать, так и не отдохнув.

«Поеду домой», — решила она, дождавшись восьми вечера. Но домой она так и не поехала, так как вся редакция будто сошла с ума: Третьяков с Листерман угодили в автокатастрофу, а Соколов с Андреевым разбились в лифте. Все были живы, но нездоровы, включая и маму Ренаты.

* * *

Лиза отправилась на очередной коктейль. Устроители коктейля обещали моды, группу «Ногу свело» и толпу знаменитостей. Лиза заметила Катю — ту самую Катю, фотографа, которая упрекала Лизу в том, что она отобрала «ее» заказ. Лиза хотела отвернуться и смыться, но Катя уже ее увидела, даже махала рукой и шла к ней, держа в руке бокал.

— Знаешь, что меня удивляет? — спросила Катя вместо приветствия.

— Нет, не знаю, — сухо ответила Лиза.

— У меня такое впечатление, что нас поменяли местами.

— В каком смысле? — насторожилась Лиза.

— Понимаешь, ты делаешь все то, что должна делать я, — пояснила та, сделав глоток из бокала.

— Это мартини? — поинтересовалась Лиза.

— Водка с мартини, — уточнила Катя.

— Извини, я не поняла насчет мест.

— Ну, я уже почти получила заказ у Кирсанова — и вдруг ты появляешься. Потом гостиницы эти — у меня с ними все на мази, и тут — бац, тебе отдают заказ.

Лиза покраснела, она тогда пронюхала, что заказ может уплыть, и караулила Вову на различных мероприятиях, и подсовывала ему Вику, чтобы та говорила, как она, Лиза, потрясающе снимает, — они вдвоем были такие душечки и обаяшки, что Вова растаял.

— Но нефтяники меня просто добили! — продолжала Катя. — Они сами на меня вышли, мы договорились еще в феврале, они уже купили мне билет, а потом извинялись и говорили, что им так велели…

Лиза постаралась, чтобы «Альтер» взяли именно ее — они объявили тендер, но Вова, который от Лизы таял и млел и звал на Кубу (она намекала, что все может быть), очень за нее просил и отзывался хвалебно, так что главный в «Альтере» лично порекомендовал, и Лизу взяли, отменив всякий торг.

— Слушай, я же не нарочно! — возмутилась Лиза. — Я ведь не знала! Или ты думаешь, что в этом есть глубокая интрига против тебя?

— Думаю, — ответила Катя.

— Слушай, Кать, — Лиза потрепала ее по плечу. — Ты же взрослый человек, о чем ты? Бред ведь.

— Ладно, — сдалась Катя. — Я хотела с тобой нормально поговорить, но, увы, не вышло. Только не надо больше переходить мне дорогу. Я работаю уже пятнадцать лет, а ты — никто.

— Ах вот как? — задохнулась Лиза.

Но Катя уже отвернулась и подошла к Маше Вертинской, что-то сказала ей, а Вертинская уставилась на нее, на Лизу, и кивала в ответ Кате…

«Ну и сволочь! — не на шутку разозлилась Лиза. — Неудачница! Будет теперь распускать сплетни!»

Лиза представила, что Катя рассказывает всем, как она, Лиза, использует связи и сексуальное обаяние, чтобы получить работу, и все будут считать ее беспринципной стервой… Она ведь не беспринципная стерва!

«Да пошла она на хрен, корова, идиотка, дешевка! — взорвалась Лиза. — Да чтоб тебе пусто было, руки тебе вырвать мало!»

Лиза минут десять стояла в углу, шепотом материлась, а потом поставила на поднос стакан с соком и пошла к выходу. И вдруг раздались шум и оглушительные крики.

Лиза прорвалась сквозь толпу и увидела перевернутую «Волгу» — такси, в которой кто-то находился, и нечто красное, бесформенное на асфальте. Только по майке и длинным вьющимся волосам Лиза поняла, кто это, и услышала отчаянный вопль:

— Катька!

Лиза стояла столбом, наверное, с полчаса, пока ее не отвели в сторону, не усадили и не рассказали, что у водителя такси, который вез сюда Аннушку Лестерман вместе с Иваном Третьяковым (Лиза никак не могла понять, кто эти люди, но их имена произносили с уважением), произошел сосудистый криз — он потерял сознание, машина прыгнула на асфальт, сбила Катю: «Ну, ты знаешь Катю, она снимает для „Итогов“, для „Известий“ тоже снимает…» Лиза кивала, все живы, но тяжело ранены, Катьке руку переехали… На слове «рука» у Лизы почему-то стало темно в глазах, уши заложило, как в самолете… Потом ее кто-то бил по щекам, брызгал водой, и она вернулась — слабая, несчастная и больная.

Глава 16

— А они не подумают, что это мы… — секретарша Светочка запнулась, — подстроили?

Вместо того чтобы размышлять о серьезных и важных проблемах, Маша отчего-то задумалась о том, что секретарш всегда называют уменьшительно-ласкательно: Ирочка, Светочка, Анечка, Настенька… Так все, кроме курьеров и уборщиц, показывают, что секретарши для них — тоже люди, достойные проявления человеческих чувств. А секретарши отчего-то всегда жаждут доказать, что в секретаршах они временно, и поэтому просьба о чашке кофе с тремя ложками сахара превращается в проблему, и дозвониться они могут только туда, где линия с первого звонка не занята…

Светочку Маша заманила к себе, когда стало совсем одиноко. С утра пришлось организовать срочную редколлегию, разобраться со шквалом звонков из «дружественных» изданий, коротко прокомментировать в прямом эфире (по телефону) на радиостанции «Эхо Москвы» увольнение сотрудников и последующие трагические события — в общем, балансировать на грани истерики.

Светочка была единственной, кто своими глупыми вопросами отвлекал от происходящего, — рядом с ней Маша ощущала себя умной, решительной и сильной.

— Что подстроили, Свет? И кто они?

Света принялась что-то мямлить, извиняться, но Маша успела как следует рассердиться: если родная секретарша не постеснялась высказать вслух крамольную мысль, то уж коллеги еще не то напридумывают!

Единственным утешением был звонок от Толика Мизрахи.

— Маш, ты не паникуй, всякое бывает, — бодро утешал он. — Ты теперь там самая главная, значит, тебе с самыми главными подлянками и разбираться. Помнишь, как на нас налоговая наезжала?

О, это Маша отлично помнила! Она тогда мысленно отдала квартиру, машину, честь и совесть — молилась только, чтоб не посадили.

Анатолий развлекал ее с четверть часа и даже почти не обиделся на то, что Маша пару раз обозвала его Толиком.

— Ты звони, если что, — сказал он на прощание. — Я весь в твоем распоряжении.

— Ага… — уныло вроде как поблагодарила Маша.

Вчера она отключила телефон, уехала в Куркино, прямо в босоножках влезла на диван, завернулась в плед и включила СТС, по которому, слава богу, не показывали никаких дурацких новостей. От кино в 21.00 до сериала «Друзья» Маша почти не вставала, но «Друзья» ее немного оживили, даже несмотря на то, что она злобно подумала: «Мне бы, ребята, ваши трудности!»

Маша встала, разделась, но босоножки почему-то снимать не стала — по необъяснимой причине они придавали уверенности в себе, завернулась в халат, налила чаю и вернулась на диван, к телевизору, где в конце концов и заснула — прямо в туфлях, выронив пульт и перевернув чашку с недопитым чаем.

А в конце разговора Мизрахи пожаловался: после сотрясения Олег ходит совершенно невменяемый, его «девочка» — та еще щучка, коммерческий отдел стал какой-то неуправляемый, и вообще без нее, Маши, скучно.

* * *

Лиза уже второй раз отмокала в ванне. Первый раз вчера, после того, как вернулась домой, — ее привез кто-то, она не помнила кто. И сегодня с утра, точнее, часа в три дня. Погода испортилась: небо было серым и низким, похолодало до шестнадцати градусов, дождь то моросил, то лил стеной — размывал соседние дома, деревья, — ничего не оставалось, кроме белой пелены и брызг…

Везде, кроме ванной, было сыро, холодно и неуютно.

Всю жизнь Лиза была уверена, что не любит свою квартиру. Сначала ее раздражало обилие антиквариата: мебель, картины, книги, люстры «вампир» — то есть поздний ампир, туркменские ковры… А ей так хотелось обыкновенный письменный стол, обшитый пластиком «под дерево», стенку, кровать, как у всех, а не ладью с выгнутой спинкой! Потом, когда она примирилась с антиквариатом и даже начала им гордиться, квартира вдруг устарела: появились новые дома с огромными кухнями, с окнами до пола, с тремя ванными комнатами и гардеробными. А в ее квартире было три комнаты — самые обычные, метров по двадцать, и заурядная кухня, и консьержка спала за лифтом — посетителей встречал тошнотворный запах капусты, шторка из зеленого, в ромашку, ситчика и ворчливая марьиванна, которая полдня дремала, а в оставшееся время бросалась на гостей, как дворняга на велосипед.