С соседями не дружили — невозможно общаться с людьми, которых друг от друга отделяет трехметровый забор, а из ворот обитатели выезжают на автомобилях с затемненными стеклами.

Наплевав на негласные правила, Маша сняла шлепки и пошла вдоль берега по воде. Она миновала роскошный пляж с тентами, шезлонгами и водяной горкой, прошла пляж с лягушатником, отделенным плавучим барьером, пляж с подозрительным типом в камуфляже и выбралась на неухоженный берег с обшарпанным причалом, на котором мужичок в панаме и майке с надписью «Хард Рок Кафе» удил рыбу.

Мужичок пригляделся, отложил удочку.

— Здрасте, — сказал он дружелюбно.

— Здрасте, — ответила Маша и улыбнулась.

— Вы откуда? — поинтересовался мужичок.

— Оттуда, — кивнула Маша. — Через три дома.

— А-а… — протянул мужичок. — А я Андрей Сергеевич, вот отсюда. — Он кивнул на деревянный дом за соснами. — Давно в наших местах?

— Не очень. Пару месяцев.

— То-то я вас раньше не видел, — заметил он.

— А других что, часто встречаете? — усмехнулась Маша.

— Я живу здесь тридцать лет, — похвастался старожил. — Тут еще у моего деда дом стоял. Говорят, мои предки у Тагаевых работали. По легенде, прапрадед был управляющим, прадеда отправили в Петербург учиться, а дед уже стал заниматься наукой.

— А Тагаевы — это, простите, кто? — Маша устроилась рядом с Андреем Сергеевичем на причале.

— Вы что, правда не знаете? — с таким удивлением ахнул старожил, будто Маша призналась в том, что не помнит фамилию президента страны.

— Правда не знаю, — с раздражением ответила Маша.

— Это же местная достопримечательность! Ну, вот особняк там, за Гранкиными, который горел. — Андрей Сергеевич махнул в сторону дома Никиты. — И не только горел… — с таинственным видом добавил рассказчик и задумался.

«Он не въехал, что мы там живем?» — не без сарказма подумала Маша, но решила не перебивать, пока не услышит что-то интересное. Маша любила, когда в округе было что-нибудь достопримечательное.

— Ну, так что же там случилось? — поторопила она собеседника.

— В общем, на том месте, где стоял дом Тагаевых, когда-то был пустырь. Говорили, что давным-давно там было кладбище, которое дождями размыло, и кладбище не простое — хоронили на нем заключенных. Говорят, здесь неподалеку была тюрьма. Так вот, размыло кладбище после урагана, и никто там не строился — предрассудки мешали, а потом вдруг говорят: землю купили. Началась стройка — ездил сюда прораб, татарин, злой, как черт, всех рабочих гонял, как зайцев, но после застройки дом еще год стоял нежилой. И вдруг появляются хозяева — по слухам, два брата-холостяка лет тридцати, Тагаевы. Вся округа в оживлении — девиц тут на выданье было хоть отбавляй, забросали новоселов приглашениями, купили девицам новые шляпки, а Тагаевы приехали на обед к помещику Воронову, поклевали домашнюю буженину, поморщились, а когда Воронов спросил, не собираются ли они жениться, то старший Тагаев, сделав презрительное лицо, рассмеялся: только не на местных барышнях, говорит. Здесь одни перезрелые клуши, да и вообще женщины — зло! А у Воронова этого зла — шесть штук: жена и пять дочерей, так что он немного рассердился и стал о Тагаевых дурно отзываться. А потом одну из его дочерей застукал с Тагаевым-старшим ночью на озере — в лодке они катались. Жених девицы, дворянин Ходырев, потребовал у Тагаева сатисфакции, но тот ее дать отказался — заявил, что из-за глупой женщины жизнью рисковать не намерен. Ну, и нашли в лесу Тагаева с проломленной головой. Что там случилось, никто не знает, только потом Ходырев то ли утоп, то ли утопился. А Тагаев-младший женился на барышне Вороновой, той самой злополучной невесте, родила она ему трех детишек, а затем угорели они все в доме. Особняк сгорел, трупы едва отыскали и похоронили прямо на участке, на неосвященной земле. Вот.

— Да… — Маша покачала головой. — Залихватская история.

— Ну, я уж не знаю, насколько все это правдиво, — усмехнулся Андрей Сергеевич.

— Зато интересно, — улыбнулась Маша. — Ладно, я пойду, есть хочется.

— Приятного вам и пути, и аппетита, — старожил приподнял панаму.

Несмотря на то что история не производила впечатления достоверной, вернувшись в дом, Маша не чувствовала себя в безопасности. Ей мерещились братья Тагаевы, призраки и прочая чертовщина. Чтобы развеять это наваждение, Маша обошла все комнаты — привычная обстановка, теплые покрывала, велюровые диваны, но, остановившись перед кабинетом Никиты, поняла, что ни разу здесь не была. Ей даже стало не по себе — в лучшем случае, она ожидала найти прямо посреди комнаты могильные плиты семьи Тагаевых. Рассердившись и на собственную глупость, и на суеверия, осторожно повернула ручку и вошла в комнату. Выключатель не нашла — добралась до настольной лампы, зажгла свет и обнаружила в кабинете множество книг, журналов, газет и бумаг. Ничего выдающегося, а тем более мистического. Но, оглянувшись, увидела камин, над которым висел темный от времени портрет мужчины с монголоидным лицом. «Тагаев!» — в ужасе подумала Маша. Но, заставив себя приглядеться повнимательнее, заметила некоторое сходство с Никитой. «Может, это его родственник, — успокаивала она себя. — А если Тагаев и есть его родственник?!» — родилась дикая мысль. Маша бросилась к двери, захлопнула ее, придвинула к ней стул и помчалась сломя голову вниз, на кухню, — среди современных духовок, соковыжималок и холодильников было не так страшно.

* * *

«Настя: То есть ты имеешь в виду, что я гожусь лишь на то, чтобы меня трахать и давать мне за это деньги?

Даша, главный редактор: Настя…

Настя: Хорошо, пойду в мужской журнал — может, меня там кто-нибудь трахнет и подкинет долларов сто — больше я не беру, ты же понимаешь, я не в том положении, чтоб торговаться…»

Варя откинулась в кресле, протерла глаза и решила, что ей непременно надо закинуть в желудок бутерброд с холодной курицей, кресс-салатом и китайским соусом — иначе она не выдавит больше ни строчки.

На кухне возникла масса неотложных дел: надо было посмотреть программу «К барьеру!», прочитать в «Космо» материал о женах, которые содержат мужей, покурить на балконе, поесть малины с сахаром, подумать о вечном — лишь бы не возвращаться к работе. Когда отговорки иссякли, Варя неохотно вернулась в кабинет, плюхнулась в кресло, уставилась в ноутбук и с удивлением прочитала:

«Настя: Хорошо, пойду в мужской журнал — может, меня там кто-нибудь трахнет и подкинет долларов сто — больше я не беру, ты же понимаешь, я не в том положении, чтоб торговаться.

Даша, главный редактор: Ты — тупая, ничтожная сучка, у которой слишком долго все было хорошо.

Настя: А ты — тупая, завистливая сучка, у которой все плохо и всегда будет плохо, потому что ты не видишь дальше своих искусственных сисек!»

Варя с ужасом таращилась на экран. Она этого не писала! Не писала!

Медленно, медленно Варя повернула голову — сначала налево, потом направо. Никого. Встала, ощущая, что колени подгибаются, а руки дрожат, закрыла ноутбук, задвинула кресло, на цыпочках подошла к столу, взяла с него бронзовую статуэтку Эрнста Неизвестного, подошла к дверям и задумалась: что делать? Бежать? Вызвать охрану? Но что она скажет? В моем компьютере кто-то пишет?

Варя, умирая от страха, обошла квартиру и никого не обнаружила. На террасе охватила паника: вдруг ее сейчас перекинут через перила, и прощай тогда, Варвара Талмацкая…

Но страх постепенно отпустил, и даже сердце успокоилось. Варя выкурила две сигареты подряд, выпила ледяной мандариновый сок и вернулась к компьютеру. «Глюк!» — подумала она, поднимая крышку, и…

«Ты просто не замечаешь очевидного», — прочитала она на экране.

Тут уж Варя не стала раздумывать. Быстро — так, словно объявили эвакуацию в связи с угрозой взрыва, — собрала портфель, по дороге к выходу захватила из холодильника пол-литровую банку с черной икрой — не удержалась, на эту икру у нее были грандиозные планы, заперла дверь и выскочила из дома, едва не получив в лифте инфаркт — когда тот замер на двенадцатом этаже и впустил господина в сером костюме.

Родную машину чуть не расцеловала — она показалась ей такой близкой и понятной, завела мотор и рванула подальше — к себе, в маленькую, уютную квартирку, где отродясь не появлялись в компьютере непонятные надписи.

* * *

— Лиза, я тебе звонил уже двести пятьдесят раз! — возмущался автоответчик голосом бывшего мужа. — Это по поводу дома. Ты будешь смотреть или нет? Риелторы с ума сходят — они держат продавцов, а тебя невозможно найти. Перезвони мне, или я все отменяю.

Дождавшись, когда бывший спустит пар, Лиза схватила трубку.

— Извини! — Она сделала вид, что запыхалась. — Только что вошла в квартиру…

— Это ты сейчас только вошла, а вообще? — Он немедленно перехватил инициативу. — Неужели трудно было перезвонить?

— Ваня, я была так занята… — пожаловалась Лиза.

— Я в курсе. Тебя все время показывают по телевизору, — отпарировал тот.

— Я имела в виду работу, — уточнила она.

— Не дуйся, я радуюсь твоим успехам, — смягчился Иван. — Ну так что, ты будешь дом смотреть?

— Какой?

— Их несколько. Я сейчас позвоню агенту, она тебе перезвонит, и вы договоритесь. Только не уходи далеко от телефона, а то опять тебя не найдешь.

Через пять минут позвонила агент, Лиза с ней обо всем договорилась и подумала о том, какой хороший человек бывший муж — обещал дом при разводе купить и вот — покупает.

* * *

«Ведущие журналисты еженедельного издания „Репортер“ подают в суд на издателя Дмитрия Завьялова и главного редактора Марию Чистякову. „Непрофессионализм нового главного редактора, — заявляет известная правозащитница Рената Домогарова, — ведет к тому, что в скором времени политический журнал превратится в каталог товаров широкого потребления“. „Репортер“ — это не просто журнал, это символ, знаковое издание, и мы не дадим его утопить». — Иван Третьяков, известный политический журналист, полностью согласен с позицией Ренаты Домогаровой». «Она с самого начала планировала полностью сменить штат», — уверяет Ксения Лукова, бывший репортер светской хроники, уволенная, едва Чистякова приняла бразды правления, — пишут «Известия».