— Это от которых? — спросила она.

Джеймс еле удержался, чтобы не поправить ее — «от каких». Но ответил только:

— Я не могу раскрыть свои источники.

— Но это несправедливо! — продолжала стенать Салли. — А Малкольм с Саймоном знают?

— Боюсь, что это наше общее решение. Ты, конечно, можешь отработать еще месяц и за это время подыскать другое место.


Салли, положив трубку, ворвалась в кабинет Малкольма. Но не успела сказать ни слова — Малкольм, защищаясь, вскинул руки:

— Мы с Саймоном тут ни при чем. Я бы на твоем месте подал на него в суд за несправедливое увольнение. На этот случай у нас и существует закон.

— Никогда! — возмущенно отвергла его предложение Салли. — Найду другую работу и уйду. Я просто хочу знать, что такого я сделала?

— Я тоже, — сказал Малкольм, обнимая ее.


Полчаса спустя Джеймс почувствовал, что, пожалуй, перегнул палку. Ведь Салли, в конце концов, просто шутила с ним, она не предполагала, что наступает на оголенный нерв. Он уже хотел позвонить ей и сказать, что передумал, потому что жалобы оказались беспочвенными, но решил, что перешел точку возврата, сказав про ее неподобающее отношение. И решил оставить все как есть. Он, конечно, даст ей хорошую характеристику, и она без труда устроится в другом месте. А он будет выглядеть слабаком перед Малкольмом и Саймоном, если пойдет на попятный, а этого допустить ни в коем случае нельзя.


После всех свалившихся на него потрясений, связанных с Салли и несчастной вечеринкой, не говоря уже о предстоящем визите в Линкольншир родителей, в субботу Джеймс испытал странное ощущение надвигающегося неминуемого рока. Такого ощущения он не помнил со школьных времен, когда последние беспечные дни каникул пропадали впустую из-за депрессии, в которую его всегда вгоняла мысль о скором начале новой четверти. В конце концов он все утро провалялся в постели, как обиженный подросток, и, выйдя из спальни только в половине двенадцатого, натолкнулся на Финна, который обиженно сидел на верхней ступеньке рядом с дверью в его спальню.

— Я думал, что мы пойдем в парк, — с упреком проговорил он. — Я жду тебя уже час одиннадцать минут… — он посмотрел на часы, — и двадцать семь секунд.

Джеймс смутился. Он подолгу не виделся с сыном и в самом деле обещал поиграть с ним в футбол в Риджент-парке, если погода не подведет.

— Почему же ты меня не разбудил? — спросил он, взъерошив сыну волосы, но Финн уклонился от его ласки.

— Потому, что мама не велела. Она сказала, что ты, наверное, очень устал, раз так долго спишь, и чтобы я дождался, пока ты сам встанешь.

— Вот что, — сказал Джеймс, — в следующий раз смело буди меня. Обещаю, что не рассержусь, как бы сильно я ни устал. Ладно?

Финн сделал вид, что все еще сердит.

— Ладно, — буркнул он.

— А теперь пойдем к маме и попросим, чтобы она разрешила нам отправиться на пикник. Как ты на это смотришь?

— Только ты и я? — спросил Финн. Он любил маму, но считал, что у отца с сыном могут быть свои, мужские дела.

— Ну разумеется, — сказал Джеймс, уверенный, что вернул доверие сына. — Только ты и я.


Глава 22


Дорога поездом из Челтенхема до Линкольна с пересадкой в Ноттингеме занимала три с половиной часа. Как Полин ни изучала расписание, так и не нашла более легкого и быстрого варианта. Так что она приготовила бутерброды, питье и запаслась свежими спортивными газетами, чтобы Джону было чем занять себя в пути. Сама она намеревалась закончить последнюю Мейв Бинчи, которую начала пару дней назад.

До вокзала они собирались доехать на такси, что означало непредвиденные расходы, но Джону с его коленом ни за что не подняться в автобус. Они поспеют как раз вовремя, чтобы успеть купить билеты и без паники найти нужную платформу. Это станет настоящим приключением.

Они отправлялись в путешествие в Лондон раз в сезон. Навещали сына, невестку и внука раза три-четыре в год и ночевали в гостевой спальне. Уже много лет они не отрывались от дома на более длительное время. Стефани убедила их на этот раз остаться в Лондоне на две ночи — она беспокоилась, что их утомит долгий переезд на машине из Линкольна. Перед этим еще две ночи они проведут в гостинице в Линкольне, итого четыре ночи вне дома — настоящие каникулы! А соседка Джини любезно обещала покормить в их отсутствие канарейку.

Гостиницу нашла Стефани — это в ее духе, заранее заказать номер и избавить их от хлопот! Полин считала, что ей необыкновенно повезло с невесткой. У кое-кого из их друзей общение с сыновьями практически прервалось после их женитьбы. Но Стефани понравилась Полин с первой же минуты знакомства, и, к счастью, Стефани платила ей взаимностью. Полин даже казалось иногда, что невестка общалась с ней охотнее, чем сын. Она, впрочем, вполне понимала, почему Джеймс давно не приглашал их приехать в Линкольн. Разумеется, они уже побывали в Линкольне несколько раз, когда сын жил там со всей семьей, и останавливались у него в большом старом доме рядом с ветлечебницей. Теперь этот дом продан — на вырученные деньги был куплен дом в Лондоне, в два раза меньший по размеру и без земельного участка, а Джеймс жил в квартирке над ветлечебницей, в которой для них не нашлось бы места.

Идея разместиться в гостинице была гениальной, и Джеймс со Стефани проявили неслыханную щедрость, предложив оплатить проживание, потому что Полин с Джоном никогда бы не смогли себе этого позволить. Да еще Джеймс купил им билеты в театр! Полин была счастлива иметь такого сына.

Когда вечером в воскресенье Джеймс приехал в Нижний Шиппингем, Кати ждала его на пороге с самым кротким и невинным видом.

— Что ты сделала с волосами? — воскликнул он в ужасе. Кати, за несколько дней уже привыкшая к своему новому облику, почти забыла, какой неожиданностью он будет для Джеймса.

— Просто захотелось перемен, — сказала она уклончиво.

— Но почему рыжий? Мне так нравилось, что ты блондинка!

— Но ведь ты привыкнешь, правда? — откликнулась она беспечно, он же надулся и сказал, что не желает привыкать и что она нравилась ему такой, какой была раньше.

— Тебе так не нравятся рыжие волосы? — удивилась она, но Джеймс переменил тему:

— Что за блузка! — Он скользнул рукой в глубокий вырез летней блузки, которую она купила накануне. — Я уже чувствую, что перестаю себя контролировать.

Кати со смехом оттолкнула его.

— Потом, — сказала она, надеясь, что потом он устанет.

Наливая ему бокал вина и разогревая запеканку из сладкого картофеля, она принялась расспрашивать его о прошедшей неделе и о том, какие дела ему предстоят здесь. Он ответил только — все как всегда, и конечно же ни словом не обмолвился о приезде своих родителей.


Кати решила, что должна расширить ассортимент услуг для своих клиентов, и записалась на вечерние курсы рефлексологии при колледже в Линкольне. Она давно хотела обучиться чему-то подобному, но занятия проводились и по вечерам вторников, а Джеймс всегда убеждал ее, что нехорошо с ее стороны — нечестно, именно так он говорил — уходить в один и без того немногочисленных вечеров, проводимых ими вместе. Но теперь она решила все же пойти на курсы — теперь ей было все равно, что он подумает.


Джеймс после ряда недовольных реплик («Как? По вторникам? Мы, кажется, решили, что наши вечера неприкосновенны») понял, что сдаваться она не собирается, и неожиданно заговорил о другом:

— Так ты говоришь, занятия начинаются на следующей неделе? Во вторник?

Она подтвердила, и тогда он поинтересовался, в каком точно часу. И тут Кати догадалась, о чем он думает, — что мог бы успеть пообедать с родителями! Она сказала, что занятия начинаются в семь и заканчиваются в половине десятого. Это была ложь — занятия начинались в семь тридцать, но потом она могла оправдаться, что перепутала время.

Они рано легли и довольно вяло позанимались сексом, и Кати думала, что это очень странно — вот ты вроде бы любишь кого-то и вдруг в один прекрасный день задаешься вопросом: «А что я, собственно, в нем нашла?» Словно на глазах были защитные очки, но ты внезапно снимаешь их и ясно видишь все неприятные и даже, можно сказать, отталкивающие черты бывшего возлюбленного.

На следующее утро Джеймсу предстояла встреча с Салли. Он накануне обдумывал, как поведет себя с ней, и решил держаться спокойно и деловито. Оправдываться за свое решение Джеймс не собирался. Он ожидал застать Салли в воинственном настроении и услышать упреки в несправедливости, но она просто посмотрела на него с печальным упреком и сказала «Доброе утро», отчего ему сделалось неловко.


Хорошо, что первыми шли два вызова на дом — атмосфера в приемной была напряженной, и Джеймс с облегчением покинул лечебницу. Малкольм и Саймон сидели у себя в кабинетах, он почувствовал, что оба им недовольны — а Малкольм в особенности. Надо как можно быстрее дать объявление о вакансии «секретаря в приемную ветлечебницы с навыками ветеринарной медсестры». Как только уйдет Салли и в лечебнице появится другая девушка, все встанет на свои места. Разумеется, просить Салли давать объявление о ее собственной замене неэтично. Может быть, попросить Кати, и она сделает это в порядке одолжения?


В десять минут второго Джеймс выехал в Линкольн. Он назначил родителям встречу в маленьком кафе в центре города, чтобы вместе съесть поздний ленч, а потом собирался поводить их по собору. На это он отводил примерно час, потом они выпьют где-нибудь чаю, и он простится с ними, сославшись на неотложные дела. С них вполне довольно.


Мама увидела его прежде, чем он взялся за дверную ручку. Едва он шагнул внутрь кафе, как она, привстав с места, энергично замахала рукой. Каждый раз при новой встрече она казалась ему все меньше и меньше ростом. Теперь, когда бросилась к нему, чтобы обнять, она выглядела маленькой девочкой в своем синем брючном костюмчике от «Маркс и Спенсер». Он, нагнувшись, чмокнул ее в макушку и протянул руку отцу. Отца время пощадило больше, он все еще был тем же крепким и рослым мужчиной, которого Джеймс помнил с детских лет. Разве что волосы у него поредели и поседели.