На другой же день она по собственной воле раз и навсегда покончила со всеми религиозными обрядами, кроме полуночной мессы в пасхальное воскресенье с поиском шоколадных яиц в вашем саду в Микулете.

Когда появилась на свет Ализе, вы стали уже (не сердитесь, верующие подруги) ярой антиклерикалкой. Вы боролись за разрешение противозачаточных средств и абортов. Ни о каком крещении, понятно, и не вспоминали. Любимый Муж тоже. Он всегда был безразличен к вере.

Но матери взвыли хором.

Ваша – она была еще жива – не могла вынести, чтобы ее последняя внучка росла «язычницей».

– Подумай о своих предках, – стенала она, – среди них был святой!

– Ах вот как?

– Да. Святой Жан-Эд.

– Не знаю такого.

Лилибель со своей стороны ежедневно звонила сыну на работу (в нарушение служебной дисциплины). К концу бурной жизни она вдруг сделалась набожной. Давно замечено, что близость смерти приближает престарелых дам к Богу, в особенности если они много грешили. Интересно, неужели, достигнув почтенных лет, вы тоже поплететесь, ковыляя, к церкви своего детства?

А пока что нервы не выдержали у Любимого Мужа.

– Давай крестить Ализе! – кричал он. – Я хочу работать спокойно! Мать мне своей религией жизнь отравляет.

И так они вам голову заморочили, что вы отправились за советом к своему хорошему и уважаемому другу – отцу Д., священнику в тюрьме Санте. Он очень славный, носит белую доминиканскую рясу, четки на поясе, у него детские голубые глаза и участливая улыбка. Ежедневное общение с бандитами, преступниками и прочими правонарушителями сделало его человеком широких взглядов. Он лучится добротой, весельем и любовью к ближнему.

– Почему бы и не крестить, если это доставит такую радость вашим старушкам? – говорит он.

– Да потому, что я больше не верю в ваше крещение.

Он смеется.

– Это не грех, что вы в него больше не верите. И потом, как знать? Может, в глубине вашей очерствелой души еще сохранилась капля веры. Однажды я провожал на казнь убийцу, он плевал мне в лицо и оскорблял Бога. А когда поднялся на гильотину, завопил: «Господи, помоги!»

– Хорошо, – говорите вы под впечатлением его рассказа, – я согласна крестить Ализе, но при одном условии: это сделаете вы.

– О ля-ля! – улыбается святой отец. – Это очень сложно. В Церкви страшная бюрократия. По правилам таинство должен совершать ваш приходской священник.

– Исключено! Никогда его гадкая лапища не коснется головы моей дочери.

– Черт побери! Что ж он вам такого сделал?

– Он неопрятен, дурно пахнет, и в нем нет ни грана человеческого тепла.

– Н-да... Хорошенький портрет вы нарисовали. Однако надо все-таки попросить разрешения у епископа.

– Хорошо, я иду к епископу.

– Погодите. Боюсь вы его своей пылкостью напугаете. Епископы – они такие чувствительные. Лучше уж сам схожу.


Крещение совершилось в маленькой деревенской церкви в Мустуссу, а праздничную трапезу (с лангустом под майонезом) устроили в Микулете. Бабушки были счастливы и обе влюбились в отца Д., а Любимый Муж покрестил младшую дочь белым игристым вином.


Ализе тоже отправили на катехизис.

Она ушла оттуда, хлопнув дверью в тот день, когда священник сообщил, что святая Дева, подхваченная ангелами из рая, – фьють! – поднялась на небо, как воздушный шар.

– Очередное вранье взрослых, как и про Деда Мороза, который в трубу влезает, – пробурчала она.


Вернемся, однако, к Матиасу. До вас дошел слух, что каждое утро за завтраком он благочестиво читает «Ля Круа» и отказывается объяснять кому-либо, включая собственную мать, причины своего столь нелепого поведения.


И вдруг в одно прекрасное воскресенье он шепчет вам на ушко:

– Бабуль, а можно мне на следующей неделе пригласить на обед подружку?

– Разумеется, дорогой.

– Только, понимаешь... она «харизматичка»...

Вам слышится «паралитичка».

– Бедная девочка! Она передвигается в коляске?

– Да нет же, бабуль. «Ха-риз-ма-тич-ка»... Это такая церковная община, они молятся вместе, медитируют и посвящают себя благим делам.

– Это секта? Секты, знаешь, очень опасны!

– Нет, бабуль, они католики и папу признают.

– Понятно! Значит, католическая секта!.. Ну не смотри на меня так, дорогой! Я пошутила. Как зовут твою подружку?

– Мелани. Ей 16 лет. Мы тайно помолвлены перед Господом. Только маме не говори, она с ума сойдет.

– Хорошо. А вы не слишком юны для помолвки?

– Бог нам поможет. Главное – сохранить целомудрие. Мелани хочет выйти замуж девственницей.

В глазах внука столько наивности и доброты, что вы не осмеливаетесь съязвить: «Мужайся, мальчик!», а говорите нежно: «Это очень хорошо, золотце!»


Когда в следующее воскресенье Мелани появилась у вас на семейном обеде, все присутствующие уставились на нее как завороженные. Одна только Старшая, в бешенстве оттого, что ее не посвятили в амурные дела сына, едва удостоила гостью взглядом.

Девочка, заметим, оказалась хорошенькой и приветливой. Одета в мини-юбку разумной длины, т.е. прикрывающую трусики, а не в темно-синее платье с белым воротничком, как вы опасались. Вас в ее возрасте обряжали именно в такое да еще в белую фетровую шляпку, похожую на ночной горшок.

Все шло хорошо, пока не стали садиться за стол.

Тут Мелани повернулась к вам и сладким голосом спросила:

– Можно я прочитаю молитву перед едой?

– Ну разумеется!..

Она произнесла длиннющую и совершенно непонятную фразу и перекрестилась. Матиас перекрестился вслед за ней. Вы на всякий случай протянули: «Аминь!». Все остальные стояли навытяжку и молча таращили глаза.

– А она на каком языке говорила? – спросил Аттила, по своему обыкновению усаживаясь на стул боком.

– На древнееврейском, – с гордостью провозгласил Матиас. – Мелани учит древнееврейский, чтобы читать Библию в подлиннике.

– А Библия – это что? – не унимался ваш семилетний внук.

– Я тебе потом расскажу, – осадила его ваша Старшая. – Сейчас ешь закуски.

– Можно я не буду есть тертую морковку? – заныл Аттила.

– Нельзя, в моркови много витаминов, это полезно, – ответила мать.

– Я не люблю морковные витамины, – канючил сын.

В эту минуту Деточка, жуя кусочек колбасы, с затаенным вызовом обратилась к Мелани:

– А правда, что ты «харизматичка»?

– Да. Из общины Эммануэля.

– Говорят, у вас противозачаточные средства запрещены?

– Да. Но разрешена естественная контрацепция Биллингса.

– Вот как? – воскликнула Старшая. – Это очень интересно. Ты слышал про такой метод? – спросила она зятя № 2.

– Нет, – виновато проговорил он. – Я дантист, а не гинеколог. Но я могу позвонить приятелю.

И он достал из кармана мобильник. Супруг Жюстины обожает звонить по сотовому. В том числе и в ресторанах. В результате его уже выгнали от «Липпа»[11], и вы теперь тоже не смеете там показываться.

– Э нет! У нас запрещено говорить по телефону во время обеда! – строго (в подражание Липпу) заявляет Любимый Муж. – Тут за столом у пятерых есть мобильники, и, если каждый начнет звонить, это будет не семейный обед, а митинг.

– Не нужно никуда звонить, – вмешиваетесь вы. – Я знаю этот метод. Он менее надежен, чем Ожино.

– Кто такой Ожино? – спросил Аттила.

– Я тебе объясню, когда вырастешь, – отрезала его мать. – А вот ты и скушал морковку! Молодец мальчик!

Вы, разумеется, видели, как малыш сбросил морковь под стол в надежде, что вечно голодный Мельхиор ее подъест. Но вы молчите. Вы теперь бабушка, а не мать, и выговоры не ваше дело. Пусть Жюстина разбирается.

– Говорят, римский папа против презервативов, – продолжает атаку Деточка, сверля глазами Мелани. – Из-за этого люди, больные СПИДом, не только сами умирают, но и заражают других, и те тоже умирают. Этот твой папа убийца!

Мелани багровеет от ярости. Ее глаза мечут молнии, какое уж тут милосердие!

– Я запрещаю тебе называть папу убийцей. Просто мы должны быть целомудренными.

– То есть не заниматься любовью?

– Ализе! Прекрати этот разговор... За столом дети, – высокопарно произносит Любимый Муж.

– Я уже не ребенок! – возражает Эмили. – В моем возрасте такие вещи очень интересуют.

– А меня вот не интересуют! – вставляет Аттила. – И я вас не слушаю.

Деточка, однако, твердо решила затеять ссору с Мелани. Она ринулась вперед с неистовством скоростного поезда Париж-Лион.

– Ты полагаешь, что возможно сохранять целомудрие всю жизнь?

– Монахи и монахини сохраняют.

– Кроме тех, кого лишают сана...

– Что ж, если они не могут подавить свои сексуальные влечения! – сладеньким голосом подпустила Мелани (Матиас, должно быть, рассказывал ей о бурных романах нашей Младшенькой).

Теперь Ализе сделалась красной, как рак.

– А ты думаешь, так легко любить и подавлять свои физические влечения? Спорим на пакетик арахиса, что не пройдет и года, как ты потеряешь девственность!

– Ализе! Замолчи и извинись! – не выдерживаете вы.

– Бери пример с бедуинов! – добавляет ваш супруг.

Деточка выкатывает удивленные глаза.

– Почему с бедуинов?

– Потому что у них законы гостеприимства священны. Мелани у нас в гостях. Ты обязана вести себя с ней исключительно вежливо.

– Извини меня, – бормочет Ализе, обращаясь к юной «харизматичке».

– Нет, это ты меня извини. Мне не следовало гневаться. Это грех.

– Грех, не грех, а мы переходим к горячему, – произносит Старшая, передавая вам огромное блюдо, – и меняем тему разговора.

– Поговорим, например, о пасхальных каникулах! – весело предлагаете вы.


Благими намерениями вымощена дорога в ад.


В отношении пасхальных каникул у всех оказались свои задумки. Гам поднялся немыслимый. Старшая и зять № 2 намеревались уехать всей семьей в горы. Деточка готовилась отправиться с Жилем верхом по Веркору. Вы с Мужем колебались между Микулетом и Венецией. Только Мелани с Матиасом молчали.