Самид Агаев - Дороги хаджа

– Вставайте, вставайте.

Он стал трясти Егорку.

– Расул уже открыл двери. Становитесь возле икон, вон в том углу, там темней, и молитесь. Паломники войдут, смешайтесь с ними и уйдете.

– Что, значит, молитесь? – проворчал Егорка, – ты за кого нас принимаешь?

– Ну, делайте вид, что молитесь, нехристи.

Зевая и вздыхая, друзья поднялись со своих твердых лож, поплелись в указанный угол, и опустились на колени перед иконой какого-то святого.

– Чем измерить глубину нашего падения, – вполголоса произнес Егорка. – Что может быть горше унижения, чем мольба чужим богам. Все-таки он добился своего. Ну, Фома!

– Не обобщай, – заметил Али, – это у тебя их много, богов. А здесь, Бог един.

– Ну, да, – един, и святая троица в придачу, – возразил Егор. – Чем не многобожие. Вот они, паломники, небось с темноты дожидаются. И чего не спится людям? Ну, пошли, что ли?

– Подождем, пусть народ еще подтянется.

Пилигримы все прибывали в большой зал. Голгофа, пространство у алтаря и престола, приделы, наполнялись людьми. Смешавшись с толпой, наши герои подались к выходу. У врат стоял Фома, осеняя верующих крестным знамением. Досталось и нашим друзьям.

– Спасибо, друг, – бросил ему Али, – прости, если что не так.

– Бог простит, – ответил Фома.

Егор кивнул монаху, ни слова не говоря, и вышел.

– Холодно ты с ним простился, – заметил Али, когда они быстрым шагом покидали двор.

– За что же мне его обнимать на прощанье? За то, что без завтрака выпроваживает. Еще и на колени заставил встать, крыса церковная. Никогда ему не прощу этого. И не уговаривай меня. Куда идем?

– Сейчас увидишь, – бросил Али.

Они шли узкими крытыми улочками, пересекли площадь, обогнули рынок и вышли к дому, показавшемуся Егорке знакомым.

– Ты с ума сошел? – сказал он, – я туда не пойду.

– Вы с ума сошли! – воскликнул хозяин таверны, – у вас таки хватило совести показаться мне на глаза, после тех убытков, которых мне причинили. Уходите, прошу вас, – взмолился он, – они уже скоро сюда потянутся, похмеляться. Я имею в виду крестоносцев, если до вас еще не дошло.

– Во-первых, мы вернулись возместить вам убытки, – объявил Али.

– Этого не может быть, – воскликнул Енох, хватаясь за сердце, – вы поразили меня в самую душу своим благородством. Я никогда не видел таких совестливых людей. А что, во-вторых? Нельзя, чтобы было так гладко. Тут не может быть без подвоха. Тут должен быть какой-то подвох. Говорите, прошу вас, не томите.

– Наша комната еще свободна? – спросил Али.

– Вы знаете, я почему-то так и подумал, – воскликнул Енох, – ну что вы, это невозможно. То есть, она свободна, но об этом не может быть и речи. Еще этот скандал не замяли. Меня таскают в комендатуру каждый день давать показания. С меня взяли подписку о невыезде. Между прочим, я был арестован, и отпустили меня лишь благодаря заступничеству наместника.

– У тебя хорошие связи, – заметил Али.

– Не без этого, – довольно сказал еврей, хотя заступничество графа было для него загадкой и неожиданностью. – Короче говоря, не будем мучить друг друга неизвестностью. Сколько вы мне заплатите?

– Десять золотых динаров, – предложил Али.

– Молодой человек, вы сорите деньгами, как какой-нибудь Гарун аль Рашид. Или кто там еще, я плохо знаю мифологию. Это даже неприлично быть таким богатым. Но это ваше личное дело. Комната в вашем распоряжении. Только я вас умоляю, не выходите оттуда без предупреждения. Позвоните в колокольчик, чтобы я мог вначале доложить вам обстановку.

– Они же не подумают нас здесь искать, – запоздало пояснил Али.

– Да, да. Я уже все понял, прошу вас.

Оказавшись в комнате, Али рухнул на свою кровать. А Егорка долго стоял у окна, глядя на площадь, затем спросил:

– Тебе как спалось этой ночью?

После долгой паузы Али ответил:

– Мне виделся какой-то странный, безумно интересный сон. Но, как я ни стараюсь, я ничего не могу вспомнить.

– Представь себе со мной то же самое.

Али позвонил в колокольчик, а когда появился хозяин, сказал:

– Джакомо, принеси нам чего-нибудь и закусить. Ну, что ты смотришь? Выходить не будем. Подкрепимся немного и будем отдыхать.

– Спасибо, – сказал еврей, – по вашему обращению ко мне я понял, что вы думаете о конспирации.

Через некоторое время он принес запечатанный кувшин и корзинку с едой. Прежде чем уйти, он сказал:

– Расул интересовался вами. Если будет спрашивать, сказать, что вы здесь?

– Разумеется, – ответил Али, – для Расула мы всегда дома.

Хозяин кивнул и ушел. Али взглянул на Егорку и спросил:

– Ну, чего ждем? Кто-то жаловался, что его не покормили завтраком.

Егорка, обозревавший в окне улицу, сказал:

– Я думаю, что в ближайшие сутки нам ничего не угрожает. Мы в самом логове, здесь нас искать не будут. Ты верно все рассчитал.

– У меня тоже такое чувство, – сказал Али.

Егор мощной дланью ухватил кувшин за горло и сломал печать.

– Какой дивный дух, – сказал он, – интересно, сколько лет этому вину?

– Посмотри, Егор, как изменился круг твоих интересов. Раньше тебя интересовала лишь крепость бормотухи, то есть забористая она или нет, – заметил Али.

– Ты никак не запомнишь – браги, а не бормотухи, – поправил Егор. – А человеку свойственно развиваться и совершенствоваться. С некоторых пор я стал уделять больше внимания и отдавать предпочтение процессу перед результатом. Я вдруг понял, что это главное.

– Остановись, – сказал Али, – не надо философии, даже гастрономической. Наливай.

«Великий гроссмейстер, видимо, еще не решил, как со мной поступить, поэтому меня держат взаперти». Так думала Лада, сидя у окошка в комнате на втором этаже, и глядя во двор. Она ничего не знала о судьбе Али и Раймонда. Последнего она невольно искала глазами среди крестоносцев и злилась на него. Молодая женщина была уверена, что никто не ограничивает его свободу, поскольку он был франк и крестоносец, то есть свой. Тем не менее, рыцарь не спешил прийти к ней на помощь. Она вспоминала, как он признавался ей в любви, и не могла ему этого простить. Хотя раньше ей было все равно. Во дворе она приметила смуглую девочку, часто пробегавшую под окнами. В чертах ее лица чувствовалось что-то родное. Лада не удержалась и окликнула ее. Девочка удивленно оглянулась, но, не увидев никого, продолжила, было путь. Тогда Лада позвала ее снова. Догадавшись, что голос доносится сверху, она подняла голову и, услышав тюркское приветствие, улыбнулась.

– Как тебя зовут? – спросила Лада.

– Мариам, – ответила девочка. Она изумленно разглядывала красивую светловолосую женщину, говорившую с ней на ее родном языке.

– Откуда ты? – спросила Лада.

– Из Салмаса, – ответила Мариам.

– А как ты здесь оказалась? – поинтересовалась Лада.

– В двух словах не скажешь, тетя, – грустно молвила девочка.

– Хорошо, – сказала Лада, – потом как-нибудь расскажешь, только не называй меня тетей. Я еще не настолько стара. Зови меня Лада.

– Что вы, вы вовсе не старая, а напротив, молодая и очень красивая.

– Так ты, азербайджанка? – спросила Лада.

Мариам утвердительно кивнула.

– А вы кто? Азербайджанка? – в свою очередь спросила Мариам.

– Почти, – ответила Лада, – вообще-то я русская. Но у меня дом в Нахичеване.

– А вы что здесь делаете?

– Я пленница, – коротко ответила Лада.

Мариам округлила глаза:

– Как и вы тоже?

– Увы. Если у тебя будет свободное время, приходи ко мне, поболтаем.

– Хорошо, я обязательно приду.

Девочка убежала. А Лада проводила ее задумчивым взглядом. Она обдумывала появившуюся мысль. Лада подошла к двери, постучала, а когда ей открыли, заявила охранявшему ее капеллану, что она хочет ухаживать за больными. Угрюмый сторож до того неизменно отказывавший ей во всех требованиях, а требовала Лада – свободы, другой еды, новых нарядов и прогулок по городу – так удивился, что обещал передать ее просьбу гроссмейстеру. На следующий день он сказал, что ее достойная уважения просьба нашла отклик у фра Гэрена, и ей позволено проявить милосердие.

Ладу отвели в больничный покой, где пожилой лекарь спросил ее:

– Что вы умеете делать?

– Ничего, – честно ответила Лада.

– В таком случае будете сиделкой. Побудьте возле этого раненного, он еще не пришел в себя. Как только очнется, позовите меня. Я сделаю ему перевязку.

Ладу отвели к кровати, на которой лежал человек, накрытый простыней.

– А он точно очнется? – опасливо спросила Лада. – А то я боюсь мертвецов.

– Очнется, он не тяжелый.

– А почему он с головой накрыт?

– Чтобы мухи не докучали.

Лекарь откинул простыню с полуобнаженного тела, поправил повязку, вновь закрыл и ушел.

Лада присела рядом и стала ждать. По залу сновали лекари и их помощники, разнося лекарства, повязки, еду и питье. Лада была единственной женщиной в помещении. Поэтому все поминутно оглядывались на нее. Однако, через некоторое время к ее неподвижной фигуре привыкли и уже не обращали внимания. Несколько раз к ней подходил лекарь и проверял пульс у раненого. Через короткие промежутки времени в зале появлялась фигура сторожившего ее капеллана. Удостоверившись в том, что она на месте, он скрывался за дверью. Лада долго сидела, погруженная в раздумья, что было нехарактерно для нее. Ее одолевало беспокойство за Али. Затем все же природа взяла свое. Лада отвлеклась от собственных мыслей. Стала напевать русскую народную песню про добро молодца, которого ждет красна девица. Затем, плавно изменив мелодию, исполнила азербайджанскую народную песню. Потом ее разобрало любопытство, и она собралась, было стащить простыню с лица раненого крестоносца, тут же вообразив себе, что под ней лежит писаный красавец, былинный герой, богатый и родовитый. Который, увидав ее, тут же влюбится в нее до беспамятства и увезет в дальние страны, где она станет его женой и хозяйкой замка. Но в этот момент Лада увидела Мариам, недавнюю знакомую девочку. Та радостно улыбалась и кивала ей. Лада пошла к ней. В дверях ей загородил дорогу капеллан.