– Можете меня звать Енох, хотя для всех остальных мое имя Джакомо. Располагайтесь и спускайтесь вниз. Я приготовлю для вас чего-нибудь.

Еврей ушел.

– Чему ты улыбаешься? – спросил Али.

Вместо ответа Егорка облапил его и потряс. У Расула он был сдержан и не давал волю чувствам.

– Я рад тому, что мы снова вместе, – сказал он.

– И вновь ищем твою сестру, – добавил Али, освобождаясь от медвежьих объятий друга, – и вновь, ты вызволил меня из плена. Благодарю тебя.

– В этом мире все повторяется, – ответил Егор, – мы живем вечно, проживая одну и ту же жизнь. Просто забываем об этом.

– Но, судя по твоему радостному выражению лица, на этот раз судьба сестры тебя не особенно беспокоит.

– Моя сестра, как кошка. Она вывернется из любой ситуации. Я убедился в этом. Подозреваю, что на этот раз она станет женой короля Иерусалима.

– Увы, – заметил Али, – Конраду, всего семь лет.

– Ее это не остановит, – возразил Егор. – Уж, коли, она пошла по этому пути, будет идти до конца.

– Мне слышится упрек в твоих словах. Не осуждай ее. Человеку только кажется, что он волен в выборе.

– Хочешь поспорить? – осведомился Егор. – Хотя с верующими трудно спорить. Ведь ты верующий!

Али покачал головой.

– Уже нет, – обронил он.

– Не пугай меня, – сказал Егорка, – это с каких же пор ты, богослов, знаток Корана, стал неверующим?

– После, – отмахнулся Али, – я слишком трезв, чтобы говорить об этом.

– Ну, тогда, пойдем вниз, выпьем вина, потолкуем о том, о сем.

Енох накрыл им на внутренней веранде:

– Здесь, вы можете сидеть спокойно, никто из крестоносного сброда сюда не сунется. Это место для своих.

Для города, находящегося практически в мусульманской изоляции, стол в таверне был накрыт сверх меры: перченное вяленое мясо, сыр, хлеб, оливки и несколько видов овощных салатов, сдобренных иной маслом, иной кислой простоквашей, смешанной с сухой мятой, а иной виноградным уксусом. В довершении ко всему Енох принес фаршированную рыбу, приготовленную на гриле. В центре этого великолепия раздувал свои бока глиняный кувшин. Хозяин приветливо улыбался:

– Я многим обязан Расулу. Его друзья – это мои друзья. Останетесь довольны моим обслуживанием. Могу предложить еще свинину на вертеле.

– Мы едим свинину? – спросил Егорка товарища и, не дожидаясь ответа, сказал: – Мы не едим свинину. И этот сыр, он нехорошо пахнет, тоже убери, он заплесневел от порчи.

– Ну что вы, – обиделся Енох, – это деликатес, самый дорогой сыр. Я, правда, его не ем, но франки обожают.

– А рыба, очень вкусная, – похвалил Егорка, – как она называется.

– Это чупра, а вино сирийское, очень хорошее.

– Это правда. Я как раз оттуда, – подтвердил Али, – выпейте с нами.

– С удовольствием, почему бы и не выпить с хорошими людьми.

Он сломал печать на кувшине и наполнил глиняные чаши.

– Посуда простая, не обессудьте. Все свое добро я потерял из-за этих проклятых крестовых походов. Ваше здоровье!

Он быстро осушил свою чашу. Глядя на него, друзья в свою очередь припали к чашам. Вино, в самом деле, оказалось отменным. Али оценил его вкус.

Енох довольно улыбнулся.

– Говорят, что это вино пьет сам Малик Ашраф – правитель Сирии.

– Я надеюсь, что это не последний кувшин? – спросил Али.

– Нет, не последний. Но это вместительный кувшин. Вам должно хватить.

– Как знать, – возразил Али.

– Давно вы здесь? – спросил Егорка.

– Всего два года, и за это время мое заведение стало лучшим в городе. Свободных столиков почти не бывает. До этого я жил в Германии, пока эти ублюдки в очередной раз не вздумали освобождать Гроб Господень. Проходя через Германию, они устроили еврейский погром. Я потерял все свое имущество. Чудом уцелел и долго скитался, пока не попал сюда. Я здесь единственный еврей. Смешно, да? В Иерусалиме нет ни одного еврея. Простите, меня зовут.

Хозяин поднялся.

– Откуда такое изобилие? – спросил Егорка, прежде чем он ушел.

– Проклятые венецианцы, вся торговля в их руках. Мой родственник хотел доставлять сюда товары. Не пустили. У них эксклюзивное право на торговлю. Но снабжение отменное. Я к вам еще загляну.

Еврей ушел, оставив друзей наедине. С открытой веранды, на которой они расположились, была хорошо видна окрестность. Пологая часть холма уходила вниз, а далеко вдали начинался другой холм, вершину которого венчали городские постройки и купол храма.

– Должен заметить, что для многобожника ты слишком хорошо осведомлен о христианстве, – заметил Али, наполняя чаши вином.

– В пути моим спутником был христианский монах.

– Это многое объясняет.

– Да уж. Наслушался я от него. Не знал куда деваться.

– Зачем же ты связался с ним?

– Сначала нам было по пути. А затем во сне ко мне явился человек и попросил помочь ему. Я не смог отказать.

– Во сне человек особенно беззащитен, – заметил Али, не выказав никакого удивления.

– Так что, Христа ты не признаешь? – спросил Егорка.

– Почему же, признаю, но мне ближе Мухаммед. И знаешь почему?

– Ясное дело.

– Нет, совсем не поэтому. Просто, Мухаммед никогда не заявлял о своей божественной сущности. Он не брал на себя сверх меры. Он всегда говорил – я человек, я смертен. Я только передаю божественную волю.

Егорка кашлянул и поднял чашу. Али последовал его примеру.

– В самом деле, хорошее вино, – заметил Али, – в Дамаске я в полной мере не оценил его вкус.

– Так всегда бывает, – сказал Егор, – ценить вещи начинаешь, только тогда, когда отдаляешься от них. А раньше ты не особенно пил вино.

– Зато сейчас я его пью вместо воды.

– Что так.

– Вода не утоляет моей жажды.

– С Божьей помощью ты утолишь свою жажду, – ободряюще произнес Егор.

– Бога нет, – холодно сказал Али. – Можешь не ссылаться на него и взывать к нему.

Егорка пролил вино на рясу.

– Ты ли говоришь эти слова? – изумленно произнес он.

– Аз есмъ, – ответил Али. – Бога нет, и я настаиваю на этом. Иначе трудно объяснить пролитую кровь и страдания народа. В чем были повинны люди, павшие от рук проклятых монголов. Я стараюсь не думать о том, какой смертью погибли мой отец, его жена и их дети. Должен признаться, я никогда не любил свою мачеху и ее детей. Но не настолько, чтобы желать им смерти. Так как же Бог может желать смерти своим детям?

– С чего ты взял, что он желает им смерти.

– Это в его силах отвратить ее.

– В смерти нет ничего противоестественного, – сказал Егорка, – смерть – это естественное завершение человеческой жизни.

– Да, да, я помню – все живое, своим появлением на свет, вырываясь из лона природы, нарушают закон и несут за это наказание тлением и смертью.

– Это так, – согласился Егор.

– И я согласен с этим, я согласен со смертью, но смертью своевременной. А несвоевременная смерть называется убийством к твоему сведению, особенно ни в чем не повинных детей. Так что Бога нет, и не пытайся разубедить меня в этом. Бога нет!

– Кто же, по-твоему, сотворил этот мир? Кто все это сделал?

– Этот мир создал Бог, – сказал Али. – Но этот Бог не имеет ничего общего с Богом христиан, мусульман, иудеев, многобожников. Извините, если я кого-то пропустил. Это некая сила, которая управляет мирозданьем, но она, мой друг, увы, бесчеловечна. То есть, ей, этой силе, которую можно называть Богом, нет до нас никакого дела. И вообще, я подумываю, о том, чтобы вернуться в лоно зороастризма.

– Между прочим, – после недолгого молчания заговорил Егор, – о том же мне толковал все время грек, с которым я был скован одной цепью.

– Ты никогда не говорил об этом.

– Не решался. Ты не был готов к этому разговору. Богослов, знаток Корана, мог ли я говорить с тобой об этом? Да и повода как-то не находилось.

– А что сам ты сразу согласился с греком? Не пытался спорить, защищать своих богов? Время от времени ты упоминал Перуна, Стрибога и других из вашего пантеона.

– Я упоминал их бездумно. С философом я не сразу согласился, но никогда не спорил.

– Отчего же.

– Я исходил из того, что, будучи без вины закованным в цепи, ничем своим Богам более не обязан и могу не спорить об их существовании. Это выглядело бы глупо.

– Значит, ты поверил философу?

– Выходит что так.

– А что ты говорил о том, что мы живем вечно, только забываем об этом.

– Точнее не помним, что мы уже жили на этой земле. Не мы, но наши души. Иногда мы что-то вспоминаем, но думаем, что догадываемся или постигаем умозрительно. На самом деле человек не способен проникать умом в знание бытия, но он может вспомнить что-либо из прошлой жизни. Мудрец тот, у кого хорошая память, всего лишь.

– Почему ты вернулся? – спросил Али.

– По разным причинам, – ответил Егорка, – большей частью потому, что местный воевода вынудил меня к этому. Но в глубине души я был даже рад этому. Так, разбойник долго бывший в бегах даже чувствует некоторое облегчение после ареста. Так и я был доволен, воевода снял с меня тяжесть выбора решения. Я не мог там больше оставаться. Охота больше не была смыслом моей жизни, я не зарабатывал ею на жизнь. Я тяготился своим времяпровождением.

– Теперь тебе легче? – улыбнулся Али. – Нас преследуют. Мы вынуждены скрываться от крестоносцев.

– Как это ни странно – да, – заявил Егорка. – Тяготы и лишения пути, злоключения, которые я пережил, они изменили мой характер. Мне не нужна спокойная обеспеченная жизнь. Теперь я искатель приключений, и надеюсь сложить голову в бою.

– Ответ воина, – одобрительно заметил Али.

– Ну, а как же ты? Должен признаться, ты поставил меня в тупик. Ты сказал, что совершаешь хадж, правда, в сопровождении моей сестры, что несколько снижает святость этого мероприятия. И в то же время ты заявляешь о том, что утратил веру в Аллаха. Я знаю тебя как последовательного человека. Как это все совмещается?