– Молю вас! – зарыдал Фрейзе.

Первым шел скрипач. Наставив смычок на Изольду, он расплылся в триумфальной улыбке всемогущего победителя. Он поманил ее к себе, но в этот самый миг ворота неожиданно распахнулись, троица юркнула внутрь, и ворота, лязгнув, захлопнулись.

* * *

В маленькой выбеленной комнатке с крохотным окошком, смотрящим в сад и во двор, лежала, наслаждаясь трелями соловья, льющимися с кроны яблони, проснувшаяся, невероятно счастливая Ишрак. Голова Луки покоилась у нее на плече, и, обернувшись, она почувствовала тепло его черных шелковистых волос и легкое покалывание на шее, там, где он касался ее щетинистым подбородком. Как бы ей хотелось, чтобы миг этого невыразимого блаженства длился вечно, – закрыв глаза, она предалась мечтам, что это лишь первая их ночь из бесконечной череды подобных ночей, что он всегда будет рядом, в ее объятиях, до конца своей жизни, и они никогда не расстанутся. Она вдыхала его запах и чувствовала, как каждую частичку ее тела, соприкасающуюся с телом Луки, вновь охватывает жар утоленной было страсти.

Лука шевельнулся, приподнял голову и так широко и радостно улыбнулся, что она улыбнулась в ответ.

– Ты жива.

Ишрак кивнула.

– Ты меня спас.

– Я рад, рад до безумия.

Он откатился на край постели, сел, подоткнул под Ишрак оделяло, словно боясь, что она замерзнет, натянул штаны, накинул холщовую рубашку и сунул в сапоги ноги. И еще он подумал, что, как ни парадоксально, но уже давно – с тех пор, как вырос, – не чувствовал он себя так близко к Богу, как сейчас, в момент величайшего грехопадения. Он посвятил себя Богу и – нарушил все свои пламенные клятвы. Он посвятил себя Ордену, обязался служить милорду и – все помыслы его лишь о ней, об Ишрак. Он признался в любви Изольде, задушевной подруге Ишрак, думая, что она его первая и единственная любовь, и вот уже уверяет Ишрак, что она одна – любовь всей его жизни. И, вместо того чтобы раскаиваться и мучиться угрызениями совести, он высоко парит на крыльях безоблачного счастья.

Повернувшись, он улыбнулся Ишрак, вновь плененный ее красотой, тем, как непринужденно сидела она на кровати, обхватив колени, как смоляные волосы небрежно покоились на ее нежных смуглых плечах. Такое умиротворение и чувственное бесстыдство исходили от нее, что проведенная вместе ночь казалась теперь вполне закономерным и естественным исходом поглотившей их страсти. О каком раскаянии может идти речь, когда она так беспечно прекрасна!

– Господи, Ишрак, ты изумительна.

– Я родилась заново. Ты подарил мне жизнь, и каждый глоток воздуха для меня бесценен. Сегодня – первый рассвет в моей жизни. Сегодня я вступаю в новый мир.

– Все изменилось, – согласился он. – Все заиграло новыми красками.

– Так уж и все? – Она одарила его улыбкой.

– Пойду обрадую брата Пьетро, он так скорбел о тебе, – сказал Лука и вздохнул – от стремительности происходивших событий у него голова шла кругом. – А потом отправимся на поиски Изольды и Фрейзе.

В мгновение ока спали с нее путы неги и сладострастия.

– Изольда? – задохнулась от волнения Ишрак. – О чем ты? Где она? Я думала, она в безопасности, здесь, в гостинице. Где она? Что с ней?

Лука замотал головой.

– Похоже, она ушла из города. Коробейник не закрыл дверь. Она вместе с хозяйкой убежала с танцорами.

Ишрак побледнела от ужаса.

– Почему ты не поспешил за ней?

– Фрейзе меня опередил. А я понял, что, раз она покинула гостиницу, значит, ты попала в беду. И я вернулся за тобой.

Образ Луки, бодрствующего у изголовья ее кровати, их совместно проведенная ночь промелькнули перед глазами Ишрак.

– Конечно, я понимаю. Понимаю. Но – нет! Неужели ты позволил ей уйти?

– Я не мог пойти за ней, я не мог оставить тебя.

Отбросив одеяло, она соскочила с кровати и выпрямилась перед ним. Он пожирал ее глазами – обнаженную, дивную, с бархатистой кожей цвета красного золота, восхитительную, как статуя, изваянная греческим скульптором – скульптором, раздобывшим нежный, как шелк, и темный, как гречишный мед, мрамор.

Он страстно желал ее, но все ее мысли сейчас занимала подруга.

– Немедленно отправляемся за ними. Почему мы не тронулись в путь, как только я ожила!

Он не совладал с собой: шагнул, обнял ее, и она затихла в его руках, как маленькая птичка, которая перестает трепыхаться и успокаивается в ладонях птицелова. Они постояли, обнявшись, несколько мгновений, он прижался к ее нагому телу, чувствуя, как все его нутро сжигает безудержная страсть.

– Думаешь, ты достаточно окрепла, чтобы ехать верхом? – Он зарылся лицом в ее волосы. – Хватит ли тебе сил? Может, лучше я поеду один и вернусь сразу же, как разыщу их?

Она затрясла головой, хотя тоже изнемогала от истомы.

– Мне нужно увидеться с ней. Поехали, поехали за Изольдой. Подумай только, возможно, она всю ночь провела с ними!

– Надеюсь, Фрейзе нагнал их и теперь Изольда в безопасности. – Он неохотно выпустил ее из объятий. – Возможно, они уже ночью вернулись сюда, в город.

Ишрак оторвала себя от Луки.

– Пойдем, посмотрим, – сказала она, надела шаровары, запахнула тунику. – Но если надо отправиться в путь, я готова. Не будем терять время зря.

* * *

Фрейзе и Изольда прислонились к воротам, надсадно дыша, ноги их тихонечко притоптывали, замедляясь с каждой секундой.

– Благодарю вас, – пробормотал привратнику Фрейзе. – Благодарю.

Привратник несказанно удивился. Лицо его избороздили смятение и испуг. Он отступил на шаг.

– Кто из вас говорит на идише?

За воротами послышались визгливые звуки скрипки и гулкие удары тамбурина. Как ни силилась Изольда, ноги ее снова принялись отстукивать ритм.

– Идише? – переспросил Фрейзе. Пытаясь остановить Изольду, он обнял ее за плечи и прижал к себе.

Страж ворот кивнул.

– А, те непонятные слова! Так это не мы, это говорил великан, – догадалась Изольда и повернулась к Существу. Но Существо исчезло.

– Разве оно не последовало за нами? – спросила она у Фрейзе.

– Нельзя оставлять его снаружи! – воскликнул Фрейзе, оглядываясь в беспокойстве. – Вы не видели… – Он осекся: сложно было подобрать слова, чтобы описать Существо, которое на его глазах из крохотного, похожего на ящерку человечка вымахало в высоченного и дюжего детину. – Вы не видели его, того, кто вошел вместе с нами?

– Вошли вы двое, – ответил привратник. – Некогда мне было по сторонам глазеть, надо было ворота запирать, чтобы не ворвались те, от кого вы спасаетесь. Кто они?

– Танцоры. – Фрейзе пришлось возвысить голос, так как музыка за воротами становилась все громче. – Заткните уши, предупредите жителей, чтобы они затворили окна и не покидали своих домов. Иначе они пустятся в пляс, сами того не желая, и примкнут к плясунам.

Ноги Фрейзе снова пришли в движение, а Изольда – так прямо и рвалась из его рук.

– Не могу, не могу, – задыхалась она. – Держи меня, Фрейзе, держи меня крепче. Я не могу стоять спокойно.

– А, так вы сами танцоры! – вскричал страж ворот и обжег их полным ненависти взглядом. – Такие же, как и те. А я поверил вам и открыл ворота. И теперь танцевальная чума падет и на наши головы.

– Мы не танцоры, – увещевала его Изольда, хотя ноги ее, беспокойно елозящие по земле, утверждали обратное. – Клянусь вам, мы – не они. Мы не желаем быть ими. Вчера они пленили меня, а мой друг Фрейзе отправился мне на выручку. Мы не хотим танцевать. Мы хотим прекратить это.

– Ну так и прекратите, – отрубил привратник. – Немедленно. Иначе я вытолкаю вас за ворота, и танцуйте там с вашими приятелями до упаду.

Барабанщик заиграл марш. Страж вытянулся в струнку, как старый бывалый служака, и попытался чеканить шаг.

– Глядите, – завопил он. – Глядите на меня! Я становлюсь таким же, как вы. Гибель принесли вы нашему дому. И без того у нас достаточно проблем, не хватало еще танцевального безумия. Там, среди плясунов, вам самое место. Вы такие же, как и они.

– Клянусь, я не причиню вам зла, – быстро и настойчиво зачастила Изольда. – Я танцую только потому, что на мне эти башмачки. Но мне они не нужны. Не желаю я никаких бальных туфель. И сниму их прямо сейчас.

Фрейзе, как клещ, впился в поперечины ворот, прилагая немыслимые усилия, чтобы утихомирить свои ноги, Изольда же, с размаху усевшись на булыжную мостовую, схватилась за ленты, перетянувшие ее щиколотки.

– Слишком туго, – прохрипела она в тщетной попытке развязать их. – Помоги мне, Фрейзе.

А за тяжелыми дубовыми воротами все настойчивее бухал тамбурин и все призывнее звучала скрипка. Фрейзе присел перед Изольдой, положил ее ноги себе на колени и набросился на стянувшиеся узлами атласные ленты. Оба они – и Изольда, и Фрейзе, безостановочно покачивались в такт раздающейся музыке.

– Я бью в набат, – объявил привратник. – И когда придет караул, мы вышвырнем вас вон.

– Быстрее, – шепнула Изольда.

Фрейзе, еще ниже склонив голову, вцепился ногтями в затейливо скрученные узлы.

– Я их перережу, – выдохнул он.

Страж ворот раскачал язык колокола, и тот загудел призывно и гулко, перекрывая собой звяканье бубна и стоны скрипки. Тотчас распахнулись ставни, и в окнах замелькали встревоженные, обращенные к воротам лица. На улицу высыпали мужчины, натягивающие на бегу сапоги и куртки, утирающие усы с застрявшими в них остатками завтрака. Позади них вышагивала чья-то высокая величественная фигура.

– Режь их! Режь! – взывала к Фрейзе Изольда, ноги ее дрожали в его руках. – Ненавижу их. Какая же я была дура, что обула их.

Фрейзе потянулся к поясу, на котором висел спрятанный в ножнах острый кинжал, вытащил его и поднес к лентам.

– Не шевелись, – приказал он.

– Не могу. – Она обернула к нему бледное, покрытое испариной лицо. – Не могу не двигаться. Меня так и подмывает вскочить и броситься танцевать.

– Знаю, – мрачно заверил ее Фрейзе. – У меня самого ноги так и рвутся пуститься в пляс. Держись, Изольда. Позволь мне избавить тебя от этих башмачков. Думай о чем-нибудь другом. Расскажи мне о замке в Лукретили, зал в нем был очень большой? А сколько людей обычно сидели за столами во время обеда? А сколько блюд подавалось к столу, когда в замке правил твой отец?