Он запустил руку в куль, пошарил, вытащил крошечный кожаный мешочек.

– А, вот они! Сам не верил, что подобные сапфиры существуют, пока не увидал эти серьги. Я не вру.

Зачарованная Изольда, распахнув глаза, смотрела, как Ишрак, развязав на мешочке тесьму, вытряхнула в ладонь сапфировые сережки. Дивная работа – две серебряные подвески в виде длинного стебля со склонившимися цветами и распустившимися чернильно-черными бутонами, непроглядно-черными, сверкающими, как бриллианты.

– Ох, – выдохнула Ишрак.

– Я бы сказал ох-ох-ох, – хмыкнул коробейник. – Примерь-ка их сама. Не хочу прикасаться к ним масляными руками.

Ишрак взяла одну сережку и провела ею по оконному стеклу. На стекле осталась тонкая полоса.

– Убедилась? Только настоящий самоцвет режет стекло. А это ведь черные сапфиры. Возможно, они созданы специально для тебя.

Ишрак пребывала в замешательстве, черные сапфиры приковали ее взгляд.

– Их добыли специально для тебя, создали для тебя, – вкрадчиво заговорил лоточник. – Далеко-далеко отсюда, в Западной Африке, извлекли их из алмазных копей и привезли в Аравию на верблюдах. Для тебя их резали и шлифовали, для тебя оправляли в серебро. Тебе первой показываю их, никто прежде их не надевал. Они идеально подходят под цвет твоих глаз. Они – твои. Они должны стать твоими. Никто, кроме тебя, не должен завладеть ими. Примерь, не бойся.

– Давай я тебе помогу. – Изольда вскочила, подошла к подруге, приподняла ее густые черные волосы и продела серебряный стебелек сережек вначале в одно, затем в другое ухо. Отступила на пару шагов, залюбовалась.

– Он прав. Они просто созданы для тебя.

Торговец расплылся в широкой улыбке; не скрывая восхищения, оглядывал он смуглую прелестницу с черными сапфировыми сережками. Он поднял оловянную кружку, хлебнул эля, отломил еще один кусок хлеба и пробормотал:

– Черная красавица. С первого взгляда на тебя я понял, кому все это время вез черные сапфиры.

Ишрак засияла.

– Но мы не можем позволить их себе, – вполголоса пробормотала Ишрак, обращаясь к Изольде. – Долгий путь лежит перед нами, нельзя бросать деньги на ветер. Чем мы заплатим воинам, когда доберемся до сына твоего крестного и он соберет для нас армию?

– Сколько ты за них хочешь? – вызывающе спросила у торговца Изольда. Ишрак же она прошептала: – У нас есть деньги, которые милорд дал нам взамен тех, что мы потеряли в Венеции, помнишь? Он дал нам настоящие деньги вместо тех, фальшивых.

– Но мы продали рубины твоей матери, чтобы купить обманки!

– Так давай купим сапфиры, чтобы возместить эту потерю!

Торговец назвал цену, и у девушек перехватило дыхание. Ишрак предложила снизить ее в два раза. Торговец засмеялся и откинулся на спинку стула, хозяйка же тем временем расставляла перед ним на столе блюда с сушеными яблоками и медовым печеньем.

– А ты недурно торгуешься, – он весело потер руки. – Итак, ты забираешь мои сапфиры, вешаешь их себе на уши и не собираешься мне их отдавать. Мило.

– Может, по бокалу вина? – предложил он девушкам. – Нам потребуется время. Твое предложение меня не устраивает, зато тебя вполне устраивают сапфиры. Давай-ка все-таки придем к взаимовыгодному соглашению.

Ишрак притронулась к серьгам. Качнувшись, они легонько кольнули ее в шею.

– Да, я не в силах от них отказаться, – призналась она. – Но и обвести себя вокруг пальца я не позволю.

– Да никто и не собирается обводить тебя вокруг пальца, – запротестовал торговец. – Разве я не сказал, лишь только увидев тебя, что они – твои и только твои? Забирай то, что принадлежит тебе по праву, но заплати справедливую цену. Иди и посмотрись в зеркало. И попробуй потом сказать, что тебе не подходит их форма, что они не покачиваются, лаская твою шею, что они недостаточно черны и не оттеняют блеска твоих глаз. Они – твои. Голову даю, ты ни за что в жизни их больше не снимешь.

– У меня в комнате есть зеркало, висит на гвозде, – спохватилась хозяйка. – Поднимись, и сама во всем убедишься.

Ишрак направилась к двери.

– Даже не надейся, что мы заплатим тебе столько, сколько ты просишь, – бросила она торговцу, наградив его дерзкой ухмылкой.

Торговец подмигнул ей и махнул вслед яблочной долькой, нанизанной на кончик ножа.

– Красота требует жертв! Сходи и посмотри на себя. И когда ты возвратишься, названная тобой справедливая цена придется по душе нам обоим. Ты не можешь отказаться от них. Сама понимаешь, что не можешь.

Ишрак потерянно взглянула на Изольду и вышла. Заскрипели ступеньки. Погрузившись в задумчивость, Ишрак медленно переставляла ноги, не отрывая пальцев от изящных серебряных нитей, покачивающихся в такт ее шагам, сверкающих, как ее глаза.

– А для меня у тебя совсем-совсем ничего интересного нет? – воскликнула Изольда.

Забросив в рот печенье, коробейник решительно отодвинул тарелку на край стола, показывая, что теперь он полностью к услугам Изольды.

– Есть у меня одна вещица, – протянул он. – И я надеюсь, что даже такая знатная дама, как ты, удостоит ее благосклонным взглядом. Правда, я не уверен в размере… Можно взглянуть на твои ножки?

Изольда поднялась из-за стола и вытянулась перед ним. Ногой в сапоге он подцепил табурет и привычным движением толкнул его к ней. Изольда поставила на табурет ножку, обутую в ботинок, и замерла, чтобы он рассмотрел ее во всей ее красе.

– Есть у меня пара славных башмачков, перед которыми не устоит ни одна женщина. Поэтому я ни одной женщине их до сих пор и не показывал. Чтобы зря никого не искушать. Я ж не зверь какой-нибудь. А вот твои ножки придутся им как раз впору. Согласись, было бы некрасиво выставить их перед тобой, а потом заявить, что нога у тебя чересчур большая.

– Никакая она не большая, – возмутилась Изольда.

– Или слишком широкая.

Изольда стянула сапог и поводила у него под носом обнаженной лодыжкой.

– И не широкая!

– Или слишком костлявая, плоскостопая, обмороженная, вся в натоптышах.

Изольда расхохоталась:

– Ничего такого у меня нет. Смотри!

Она вытянула носок, хвастаясь высоким подъемом, идеально ровными и гладкими пальцами, округлой розовой пяткой.

– Такими ножками только в пляс, – усмехнулся торговец, а скрипач на улице порхнул смычком по струнам, пробуждая танцоров от сна.

Изольду передернуло.

– Давай не будем о танцах. Покажи мне башмачки, и я пойду. Мне надо вернуться в комнату. Не выношу этой музыки, а они, похоже, снова затягивают свою волынку.

– Хорошо-хорошо, как скажешь. Но перед ними тебе не устоять.

– О том мне судить.

– Кожаные, – продолжал торговец, шаря и шаря в мешке, еще больше подогревая и без того пламенное любопытство Изольды. – Чудесная мягкая кожа. Из шкуры козленка. Из такой кожи только перчатки шить. Ничего прекраснее ты не видела.

– Да дай ты уж мне их померить!

– И они красные… Алые-алые. Они будут выглядывать из-под полы твоего платья, сияя от радости при каждом твоем шаге.

Изольда заколебалась.

– Красные? – с сомнением произнесла она.

– Как роза, – заверил он ее. – Как цветок мака. Ничего подобного я никогда прежде не видел. Но им требуется совершеннейшая ножка, прекраснейшая женщина. В жизни бы не показал их тебе, но, похоже, ты просто рождена для них.

Скрипач затянул медленную, ласкающую слух кьярантану, так пугающе не похожую на раздирающую уши джигу, которую он наигрывал накануне. Чудесная, навевающая сладостные воспоминания мелодия заполонила площадь. Такие мелодии неотразимо действуют на женщин – выпрямляют им спины, вскидывают головы, заставляют волнующе покачивать бедрами и ступать по земле загадочно и невесомо. Изольда затрясла головой, избавляясь от наваждения.

– Мне надо идти. Я обещала, что не выйду из комнаты, не буду слушать эту музыку…

– Конечно, если ты не собираешься танцевать, тебе следует держаться от этой музыки подальше, – поддержал ее торговец. – Но взгляни на них, прежде чем уйдешь. Думаю, перед ними тебе не устоять.

Он извлек башмачки и бережно, словно бесценное сокровище искусства, поставил их на табурет перед Изольдой. Изольда не могла отвести от них глаз. Такой бесподобной красоты она никогда еще не встречала. Изящные, подогнанные по ноге, кожаные – все так, как и обещал торговец, – мягкие, как шелк, красные, как кровь. Слегка заостренные носки, алая пряжка, маленький каблучок и ныряющие в кожаные петли пунцовые ленты-завязки, струящиеся по краям. Они добавят ей роста и грациозности. Они будут мерцать из-под платья, а она – улыбаться им. Когда же подол скроет их от глаз, она все равно будет думать только о них, спрятанных от взоров, но таких божественных. Мягкая кожа обнимет стопу, лента туго обхватит лодыжку. Она прикоснулась к ним, и шелковистая кожа – прав торговец, сто раз прав, из такой только перчатки шить! – деликатно прогнулась под ее пальцами.

– Можно я их примерю? – Изольда дрожала от вожделения.

Он коротко рассмеялся.

– Будь осторожна – наденешь их, и они сядут так крепко, что и не снять.

Она рассмеялась.

– Они пленят меня?

– Целиком и полностью.

Расхохотавшись, она уселась на стул и сбросила на пол потрепанные сапоги для верховой езды.

– Я честно предупредил тебя, – голос торговца ласкал, убаюкивал, раскачивал на волнах, словно в танце. – Тебе не устоять перед ними, тебе никогда их не снять.

Ноги Изольды скользнули в новые красные башмачки. Идеально. Нигде не жало и не терло – их явно сшили специально для нее, по ее мерке. Она крепко затянула ленты, и, повязав их изящным пурпурным бантом, поймала восхищенные взгляды посетителей таверны, глазевших на ее точеную худенькую лодыжку. Изольда поднялась, прошлась, пританцовывая. Каблучки – аккуратные, удобные, крепкие – сделали ее выше и элегантнее. Пальцы блаженствовали, подъем наслаждался нежностью прилегающей к ноге кожи. Она крутанулась, присела в глубоком реверансе и беззаботно рассмеялась.