Черт! Он не мог даже подобрать нужных слов. Когда он думал о своей жизни дома и о тех, кого оставил там, в Индиане… Простите меня, Пармелия и Джон. Но он знал, что ему не будет; прощения — никогда.

— Все, о чем я вас прошу, миссис Далтон, это чтобы вы говорили мне, если вам что-то понадобится. Понимаете?

Ее рот приоткрылся, между блестящих губ показались жемчужно-белые зубы. Она выглядела удивленной.

— Но как же быть с Вайолет? — спросила она. — Мне нужно будет научить вас доить ее или убедиться, что другие женщины будут делать это по очереди…

Он рассмеялся.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказала Шарлотта, Ее щеки стали цвета вечерней зари. — Корова, которую не доят как следует, будет болеть так же, как собака…

— Да, я знаю это, миссис Далтон. Я сам вырастил несколько десятков коров за эти годы. Думаю, стоит отдать Вайолет семье Вестроу.

Карие глаза Шарлотты почернели.

— Тогда зачем же, скажите на милость, вы делали вид, что нуждаетесь в моей… — Она замолчала. — О, теперь я, кажется, отлично понимаю, зачем вы это делали. Вы хотели одурачить меня…

Люк не мог ничего с собой поделать.

— Вы ошибаетесь, миссис Далтон, я старался заключить самую важную сделку в моей жизни, — пробормотал он. И ушел, говоря себе, что на этот раз сдержит свою клятву, — ради нее самой.

Глава третья

Каждую ночь в течение двух недель, последовавших за отъездом из Индепенденса, Шарлотта просыпалась от холода. Она удивлялась, как могут дни быть такими жаркими (казалось, что солнце прожигает тело насквозь), а ночи — такими холодными. Особенно много неприятностей доставляли полуденные грозы, которые случались с выводящей из терпения регулярностью. Насквозь промокали и ее чепчик, и ее одежда, и обувь, и даже надежды и мечты.

Она была истощена, практически не могла двигаться, отчаянно мечтала о сне и том покое, который он мог ей дать. Но что-то более сильное, чем потребность в отдыхе, изводило ее, давая ее телу энергию, которая посреди ночи была ей не нужна…

Каждый раз, когда Шарлотта закрывала глаза, она видела Люка Эшкрофта и чувствовала его запах, как будто он лежал рядом с ней или даже на ней, закрывая собой каждый дюйм ее тела и наполняя ее…

Шарлотта встряхивала волосами, чувствуя, что близка к помешательству. Она не понимала, как чувство, о котором она никогда прежде не задумывалась, может в такой степени пленить ее мысли. Она так мало знала Люка Эшкрофта, но ей казалось, что их жизни взаимосвязаны каким-то важным, глубоким и таинственным образом. Она не хотела видеться с ним, но чувствовала, что какие-то неподвластные ей силы уже свели их, будто ей самой судьбой было предначертано узнать Люка, и узнать его близко.

Она не хотела думать или мечтать о нем, видеть его, мысленно или наяву, но каждый миг он незримо присутствовал рядом: она представляла, как он касается ее, ощущала удовольствие оттого, что сама прикасалась к нему, ощущала его запах, его вкус… Шарлотта стыдилась своих грешных мыслей и очень злилась на себя за то, что была достаточно глупа, чтобы выйти замуж за Фрэнсиса — или вообще связать свою судьбу с мужчиной.

Тогда это казалось такой замечательной идеей, думала она, вспоминая о той ночи, когда они с Фрэнсисом прогуливались по городу, и он обнял ее.

— Мы подходим друг другу, как луна и звезды, Шарлотта. Я бы хотел поехать на запад вместе с Люсиндой и Маркусом и знаю, что ты тоже хотела бы этого. А что, если мы поедем туда как муж и жена?

Сейчас она вспоминала, какие мысли, словно сумасшедшие скакуны, проносились тогда у нее в голове. Она годами клялась себе, что никогда не выйдет замуж! Но в ту ночь она увидела свое будущее в ином свете: в длинных, низких лучах западного солнца грелась земля, где высокое огромное небо, другая, чистая почва, ожидающая, когда ее коснется плуг. Она увидела себя с детьми, семьей. Новая большая мечта…

Шарлотта открыла глаза. Когда они привыкли к темноте, молодая женщина увидела, что она в палатке совсем одна, без Фрэнсиса. Снова одна… Как часто в этой поездке по вечерам она видела другие молодые семейные пары, которые смеялись вместе, целовались, танцевали под музыку скрипки и губной гармоники! В сердце ее появлялась боль. Было ли с ней что-то не так? Может быть, в ее внешности был какой-то изъян, заставлявший Фрэнсиса так явно избегать физической близости? Интересно, Беула Бейкер, эта несчастная женщина без языка из Кастелтона, пришлась бы Фрэнсису больше по вкусу?

Услышав, как под чьими-то ногами хлюпает грязь, Шарлотта почувствовала прилив энергии. Сегодня ночью для нее наступило время попытаться, так сказать, взять быка за рога и взглянуть ее супружеской жизни и своему мужу прямо в лицо. То, что Фрэнсис был добрым и нежным, не должно было означать, что он к ней никогда не прикоснется, разве не так? И не будет танцевать с ней, и не закружит ее под звездами, как на глазах у Шарлотты кружил свою жену мистер Вестроу?

Когда Фрэнсис вошел в палатку, Шарлотта села, начав шумно встряхивать свое одеяло, потому что вдруг почувствовала себя слишком неловко, чтобы говорить.

— Все в порядке? — услышала она собственный голос минутой позже.

— В полном порядке, — сказал Фрэнсис, укладываясь рядом с Шарлоттой и натягивая на себя одеяло. — Завтра будет прекрасный день.

Шарлотта попыталась собрать все свое мужество. При этом ей меньше всего хотелось обидеть чувства мужа.

— Фрэнсис, — в конце концов, произнесла она, и сердце быстро забилось у нее в груди.

— Да, дорогая, — мягко отозвался он. Она перевела дух и спросила:

— Ты не хочешь поцеловать меня?

Фрэнсис склонился над ней и целомудренно поцеловал в щечку.

— Спокойной ночи, — прошептал он.

Шарлотта почувствовала, как по щеке катится слеза. Она вдруг ощутила себя такой одинокой, как никогда раньше, тонущей в море чувств, которым она даже не могла дать имя.

— Я хотела сказать «поцеловать, как муж целует свою жену», — сказала Шарлотта. — Я имела в виду больше, чем просто поцелуй.

Ну вот! Все-таки она это сказала! Но Фрэнсис ничего не ответил. Она смотрела в темноту в ожидании какого-то движения в свою сторону.

— Мы начали долгое, суровое путешествие, — наконец сказал он. — Давай сохраним силы для поездки, Шарлотта, а о супружеских обязанностях подумаем потом.

На какой-то миг Шарлотта закрыла глаза, представляя, что находится где-то в другом месте. Они с Люсиндой всегда так поступали, когда их родители дрались. Они представляли себя принцессами из далеких стран, жизнь которых текла, в окружении придворных дам и галантных кавалеров, в обстановке вечного праздника.

Тем не менее, ей не хотелось находиться где-то в другом месте. Ей нравилось думать о том, что она — член большой группы переселенцев, которая двигается на запад. Ей просто хотелось чувствовать себя любимой.

«Ох, мамочка, — беззвучно прошептала Шарлотта. — Какую ужасную ошибку я совершила.» Она знала, что заботится о Фрэнсисе гораздо лучше, чем некоторые знакомые женщины о своих мужьях. Но их супружество было неправильным, она знала это, — хотя и не знала, каким должен быть «правильный брак».

Лежа, без сна в темноте, она не могла перестать думать о том, что же с ней все-таки было не так, почему чувства Фрэнсиса по отношению к ней были именно такими.

* * *

— Я хочу обменять одну из этих рубашек, сэр, на тот кусок оленины, — сказала Шарлотта, стараясь не смотреть слишком внимательно на индейцев, пришедших в лагерь для обмена. Они напоминали ей персонажей из «Индейской книги» ее матери — старой, выцветшей книги рассказов, которую они с Люсиндой однажды раскрасили, когда были совсем маленькими. Отец отшлепал их, когда «художества» были обнаружены, но даже, несмотря на это сестрам всегда нравилось рассматривать картинки.

Сейчас она впервые видела настоящих индейцев, жизнь и обычаи которых всегда ее очаровывали. У Шарлотты чесался язык от множества вопросов, задать которые она не могла из-за чрезмерной стеснительности. Почему, например, они носили украшения из серебряных долларов и масонских эмблем? Почему они без конца повторяли «ситец, ситец, ситец»?

— Я поменяю оленину на ситец, — сказал индеец, кивая головой. — Хорошо?

— Очень хорошо, — сказала Шарлотта, чувствуя трепет оттого, что только что совершила свою первую сделку с индейцем. Насколько она понимала, ее никто не собирался обманывать — в итоге она получит кусок оленины и приготовит сегодня прекрасный и вкусный ужин. Она мысленно поблагодарила свою маму за то, что та помогла ей сшить много рубашек, которые, как говорили опытные путешественники, пользовались большой популярностью при обмене.

Повсюду вокруг нее обитатели других фургонов тоже пытались что-то выменять. Мистер и миссис Блисс, пожилая пара из ее родного города, обменяли фланелевую рубашку на небольшой кусок бизоньего мяса и, уходя, смеялись от радости, как подростки. Молли Смитерс, красотка, которая, казалось, день ото дня все настойчивее преследовала мистера Эшкрофта, тоже крутилась возле торговой площадки, жизнерадостная и беззаботная.

А потом краем глаза Шарлотта увидела, как к ней направляется Фрэнсис. На лице у него читались беспокойство и тревога.

— Что ты здесь делала? — громко спросил он.

— Я выменяла немного оленины на рубашку, — ответила Шарлотта.

Фрэнсис нахмурился. В его взгляде было заметно напряжение, которое показалось ей тревожным и таинственным.

— Что случилось? — в конце концов, спросила она, несмотря на его молчание.

— Эти индейцы грязные, — сказал он спокойно. — Я не хочу, чтобы ты находилась рядом с ними.

— Ты в своем уме? — возразила она. — Часто от помощи индейцев зависит, выживут ли люди в дороге или нет, Фрэнсис. Индейцы действительно знают, что они здесь делают.