Губы Люка двинулись вниз по ее животу, и Шарлотта лишилась способности говорить. «Люк!» Только это имя время от времени срывалось с ее губ между все новыми и новыми стонами наслаждения.

Она вцепилась ему в волосы, когда его язык стал ласкать ее самое чувствительное место.

— Люк, — прошептала она, выгибаясь дугой.

— Не спеши, — пробормотал он, когда его руки двигались по внутренней стороне ее бедер. Он гладил ее ноги, пока Шарлотта извивалась в сладких судорогах оргазма. Его язык продолжал толкать и дразнить ее плоть. Шарлотта была захвачена в плен наслаждением, и когда оно выплеснулось через край, разливая по телу мощные волны экстаза, она выкрикнула в ночную темноту имя мужчины, которого любила.

Люк поднялся выше и лег на нее. Он раздвинул ей ноги и вошел в нее, отчего ее внутренний огонь разгорелся еще сильнее.

— Давай, Шарлотта, — шепнул он ей, глядя на нее сверху полными страсти глазами. — Позволь себе насладиться этим столько раз, сколько захочешь. Для себя и для меня.

Она никогда не могла бы подумать, что может ощущать столько удовольствия, не могла себе представить, что сможет почувствовать это снова так скоро, после того как это уже один раз случилось. Но она почувствовала приближение новой волны оргазма, когда бедра Люка ускорили свое движение. Его удары стали более глубокими, а капли пота каскадом срывались с его лба и падали ей на грудь.

Ноготки Шарлотты царапали его спину, а губы прижались к плечу, пробуя его на вкус, когда ее тело взорвалось наслаждением. Люк изогнулся в экстазе и, обжигая ее, застонал, ускоряя свои движения, а потом тихонько — так тихо, что она даже не была уверена, что на самом деле слышала это, — сказал: «Шарлотта».

Глава пятнадцать

Это жаркое, пыльное, тяжелое утро началось с того, что у одного из быков Шарлотты так сильно разболелось копыто, что даже к ней в голову постучалась мысль о том, чтобы забить Дэна, это бедное животное, на мясо. Маленький Джейкоб все утро плакал, Люсинда тоже вела себя странно, — ее слезам, казалось, не было ни конца, ни края.

— Я просто хочу, чтобы вы оба оставили меня в покое! — наконец сказала она, переводя взгляд с Маркуса на Шарлотту.

Шарлотта пошла вперед, собирая щепки и ветки для ночного костра, стараясь не поддаваться тому наплыву чувств к Люку, которые готовы были захватить ее в любой момент, и, удивляясь, почему она была не состоянии рассказать Люсинде о том, что происходило между ними.

Теперь она знала, что никогда не сможет выбросить его из головы. Она знала это с такой глубокой определенностью, какую имеет надпись, выгравированная на надгробном камне. Он был для нее единственным, единственной настоящей любовью, которую они с Люсиндой всегда мечтали найти, единственным мужчиной, которого, как она поклялась, она никогда не захочет.

Конечно, как сказал сам Люк, он никогда больше не женится и никогда не будет ее любить так, как ей хотелось бы, чтобы ее любили. Все эти годы Шарлотта верила, что хочет жить в одиночестве, быть независимой и не нуждаться в мужчине. Какая-то частичка ее сердца так никогда и не поверит мужчине, ведь именно мужчины всегда становятся источником перемен, перемен к худшему.

И все же она хотела Люка. В глубине души она знала, что сможет выжить без чьей-либо помощи, что она знает о животных, солнце и земле достаточно, чтобы жить самостоятельно и со всем справляться. Она также знала, что лучше не иметь мужа вообще, чем иметь плохого мужа.

И все же она хотела Люка.

Вдруг Шарлотта поняла, что наступила тишина, и она уже некоторое время не слышит ни голоса Люсинды, ни плача Джейкоба. Она повесила на крючок сумку со щепками, которые собирала, и влезла в фургон.

— Маркус! — позвала она.

Люсинда лежала на полу фургона с закрытыми глазами, бледная, как луна. На юбке на уровне ягодиц растекалась темная лужица крови. Маленький Джейкоб лежал рядом с ней и тоже спал: его крошечные губки-бабочки были приоткрыты, худенькие щечки были бледными.

Маркус просунул голову внутрь.

— Что? — спросил он.

Шарлотта почувствовала, что неторопливое движение влекомого быками фургона останавливается.

— Сходи, позови миссис Гундерсон, — тихо попросила она. По его лицу Шарлотта поняла, что он увидел кровь. Через мгновение он ушел.

Стараясь двигаться как можно осторожнее, Шарлотта взяла младенца на руки и положила его на мягкое лоскутное одеяло, сшитое ее матерью для своего внука, которого она, возможно, никогда и не увидит.

Затем Шарлотта начала собирать все чистые тряпки, какие только могла найти, понимая, что уже начинает паниковать — кровотечение нужно остановить, а Люсинде дать еще спорыньи.

«Она не переживет этого во второй раз», — нашептывал Шарлотте внутренний голос. Она затрясла головой, стараясь отогнать дурные мысли, но руки ее начали неметь от нервного напряжения. «Думай! — приказала она себе. — Думай! Представь, что это не Люсинда, а лошадь или корова. Какое лекарство нужно было бы ей дать?»

Потом еще один вопрос прорвался сквозь панику: а что, если миссис Гундерсон вообще не придет? Несколько человек из каравана перестали общаться с Шарлоттой после того инцидента с Бидди Ли и семьей Смитерсов. Что, если миссис Гундерсон тоже отвернулась от нее?

Но в этот миг из-за полога показалось морщинистое серьезное лицо миссис Гундерсон, и она влезла в фургон.

— И ведь столько времени уже прошло со дня рождения маленького, — сказала она, качая головой. — Это нехорошо, Шарлотта. Ты это знаешь.

— Я знаю, что вы можете ей помочь, — сказала Шарлотта. — Вы спасли Ефимию Брайс и Джесмин Грант.

Миссис Гундерсон, продолжая качать головой, начала задирать юбки Люсинды, и в это же мгновение фургон дернулся, возобновляя свое медленное и неровное движение.

Итак, Маркус повел упряжку дальше, про себя отметила Шарлотта. Другого выбора, кроме как продолжать путь, конечно, не было.

Худые ноги Люсинды выглядели как палки, вены были едва видны, колени были почти такими же маленькими, как у ребенка.

Когда миссис Гундерсон подняла юбку Люсинды еще выше, у Шарлотты перехватило дыхание. Она не хотела смотреть на то; сколько крови вытекло из тела Люсинды, не хотела думать, что означает то, что сестра не просыпается.

— Бедняжка, — прошептала миссис Гундерсон. — Я всегда говорила, что если бы мужчинам пришлось хоть раз испытать боль и страх смерти при рождении ребенка, наши «посиделки» с ними случались бы намного реже и с большими перерывами.

С чувством вины и стыда Шарлотта подумала о своем наслаждении прошлой ночью, о своих эгоистичных помыслах и планах. Она старалась выбросить из головы еще одну мысль, которая с самого утра преследовала ее: рождение ребенка. Дитя, которое могло появиться на свет в результате вспышки страсти, с которой у нее не хватило сил совладать.

— Ставь своей сестре компрессы так часто, как только сможешь, Шарлотта, — сказала миссис Гундерсон странным испуганным голосом. — Если у тебя нет чистых тряпок…

— Я найду их, — оборвала ее Шарлотта. — Это все? Миссис Гундерсон посмотрела ей в глаза.

— Дорогая, обрабатывай ее рану изнутри, благо твоя сестра находится в полусне… — Ее голос затих, когда она вытерла руки о носовой платок и полезла в свою сумку. Она с силой втиснула в руку Шарлотты маленький пакетик порошка. — Заставляй бедняжку принимать по одной щепотке этого каждые четыре часа, если она проснется. Это мой собственный рецепт: спорынья, чуточку ивовой коры и немного черного пороха для хорошего действия.

— Она должна проснуться, — сказала Шарлотта, глядя сверху на Джейкоба. Удивительно, но малыш продолжал спать.

«Люсинда должна проснуться, — говорила себе Шарлотта. — Как может женщина, у которой есть маленький ребенок, не проснуться хотя бы только для того, чтобы еще хоть раз вдохнуть запах его волос или почувствовать прикосновение этих крошечных пальчиков? Просыпайся, чтобы мы могли поговорить с тобой обо всем, — думала Шарлотта. — Просыпайся, чтобы Маркус мог сказать тебе, что я невоспитанная и сварливая, всюду сую свой нос, а ты ответишь, что мы сестры, и только это имеет значение. Просыпайся, чтобы сказать мне, чтобы я не влюблялась!»

Миссис Гундерсон погладила Шарлотту по щеке:

— Спасти твою сестру может только чудо, дитя мое, но если бы мы не верили в чудеса, никто из нас не отправился бы в это путешествие.

Еще через мгновение она ушла. Шарлотта накладывала компресс за компрессом, но это не помогало. Она понятия не имела, сколько времени прошло, когда с воплем проснулся Джейкоб. Шарлотта была уверена, что это знак о том, каким будет для нее этот мир без сестры.

Вопли Джейкоба превратились в визг. Он размахивал маленькими ручонками в воздухе, а Шарлотта подняла его на руки и держала у своей груди, уже не надеясь, что его крики разбудят Люсинду.

Сестра лежала неподвижно, находясь где-то слишком далеко, чтобы можно было вернуться.

— Я найду для тебя молока, — прошептала Шарлотта. — Обещаю, что найду, милый.

Она сказала Маркусу, что забирает Джейкоба, чтобы подыскать кого-нибудь, кто бы мог его нянчить, и Маркус с отсутствующим видом кивнул.

— Миссис Гундерсон сказала» что ничего не сможет сделать для Люсинды, — тихо произнес он.

Шарлотта пошла вперед, направляясь к женщине, которая, как она знала, недавно родила ребенка. Они до этого перебросились с Амелией Везервокс, у которой было больше всего детишек, всего несколькими словами. Но они купались вместе в ручье Альков, а ее фургон находился недалеко. По правде говоря, Шарлотта не могла себе представить, что найдется на свете женщина, которая сможет отвернуться от новорожденного, который, очень может быть, скоро потеряет свою мать.