Но это не поможет Фионе, беспомощно лежащей в своей больничной палате в ожидании минуты, когда к ней войдет ее милый Бобби. А может, кто-то уже сказал, стараясь сгладить ситуацию, что Бобби больше никогда не вернется к ней?

Как безжалостна временами жизнь! Женщина, у которой было все, о чем могла мечтать любая из миллионов представительниц прекрасной половины человечества, — очаровательная внешность, ум и миллионы долларов, сейчас, вероятно, завидует любой продавщице, ждущей встречи с любимым в конце рабочего дня.

Хорошо, что она избавилась от этого лгуна Бобби Ивса. Только как убедить ее в этом, если она любит его? Ведь она любит… раз решила выйти за него замуж.

Что касается болезни… Знает ли она, что может остаться слепой?

Закрыв на секунду глаза от резкого солнечного света, Фред спросил себя: «Если быть честным до конца, то, если бы меня спросили, что я выберу — вернуть Лиз или потерять зрение, — я не знаю, что бы я ответил».

Такси остановилось. Он заплатил водителю и, поднимаясь по лестнице, прошептал про себя: «Бедная маленькая богачка!»

Глава 10

Только к вечеру, перед тем как пора было отправляться в клинику, Фиона поняла, что Бобби нужно убрать сглаз подальше, если она хочет, чтобы он ничего не узнал до тех пор, пока не будут известны результаты операции. В противном случае у нее не было оправдания, почему он не должен навещать ее в клинике, если она отправилась туда только для того, чтобы передохнуть.

Совершенно случайно выход нашелся. Они накануне посмотрели фильм, действие которого разворачивалось в Париже, и, обсуждая кино, Бобби печально заметил:

— Я давно не видел Париж.

— Дорогой, почему бы тебе не слетать туда, пока я буду в клинике? — тут же предложила Фиона.

— Ни за что, — воспротивился Бобби.

Фионе пришлось придумывать на ходу:

— Послушай, дорогой, я не говорила тебе… но доктор Грейнджер посоветовал мне не принимать посетителей — даже тебя. Он уже отдал указания директрисе, чтобы никого не допускали в мою комнату без моего согласия.

Бобби все еще колебался. Они могут поехать в Париж вдвоем, когда она будет готова.

— Милый, я была бы просто счастлива, если бы знала, что ты в это время наслаждаешься жизнью, — громко вздохнула Фиона. — Честно говоря, милый ангел, когда я болею, то не терплю рядом даже самых близких и дорогих мне людей.

— Болеешь? — тут же подхватил он. — Я думал, единственное, в чем ты нуждаешься, — просто отдых.

— Ну, люди, которым нужен отдых, уже не стопроцентно здоровые. Пожалуйста, отравляйся в Париж, хоть на несколько дней, — взмолилась она, не выдержав.

Да, она даст ему знать незамедлительно, как только ей разрешат покинуть клинику. Но пусть он не беспокоится, если она не напишет ему. Она терпеть не может писать письма.

В конце концов Бобби сдался. Он проследит за тем, чтобы ее благополучно доставили в клинику, а на следующий день вылетит в Париж.

Заказывать ему билеты, проследить за тем, чтобы милый Бобби не нуждался в деньгах в Париже, — все эти хлопоты служили благословенной передышкой от собственных тайных мучений. Фиона по-прежнему была тверда в своем намерении не заглядывать в будущее. Но это оказалось нелегко. Возникало такое чувство, будто она живет в долг.

В какой-то момент, когда Финден вез их по Дауншир-Плейс, ее сердце дрогнуло. Так захотелось прижаться к Бобби и разделить с ним свои опасения. Но, украдкой взглянув на него, Фиона увидела, как он счастлив. Бобби так жаждал этой поездки. Она не вправе испортить ему удовольствие.

Фиона принялась болтать веселую чепуху до тех пор, пока машина не остановилась у ворот клиники. Она не позволит Бобби войти вместе с ней. Стоя на тротуаре, держа ее за руки, он упрашивал:

— Позволь мне прийти попозже. Сегодня вечером, после того как ты хорошенько выспишься.

Она улыбнулась:

— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делал, дорогой.

Финден вытащил чемоданы из багажника и уже поднимался по лестнице к выкрашенной черной краской парадной двери. Фиона увидела, как он жмет на звонок, и, быстро поцеловав Бобби, пошла прочь. Жених все еще стоял у машины, когда служанка распахнула дверь. Фиона уже почти вошла, но, не удержавшись, обернулась. Она с трудом изобразила легкую беззаботную улыбку. Ее глаза напряженно вглядывались в улыбающееся лицо любимого, ее сердце превратилось в кусочек льда, когда она представила себе, что никогда не увидит его милого мальчишеского розовощекого лица.

Но она не должна забегать вперед. Ведь они не станут оперировать ее раньше чем послезавтра. У нее в запасе почти два дня, чтобы поверить в собственную ложь: она здесь для того, чтобы отдохнуть.

Она уже была в кровати, читая биографию викторианского деятеля, которую она принесла с собой, когда в ее уютную, просторную палату зашел доктор Лоррингэм.

— Я вижу, вам предоставили отличную палату, — рассеянно заметил он. — Все в порядке?

Она высказала комплименты директрисе и медсестре, затем резко спросила:

— Вы хотите сообщить кое-что еще?

— Я уже обрисовал ситуацию, насколько возможно.

— Осталось только одно. Как скоро все станет ясно?

— Хотите знать, пройдет ли операция успешно? Трудно сказать.

Не было смысла в этот миг разочаровывать ее, предупреждая, что на это уйдет самое меньшее несколько недель. Именно по этой причине Лоррингэм весьма неопределенно советовал перенести свадьбу на более поздний срок.

— Неизвестность, — жестко произнесла Фиона, — переносить труднее всего.

— Согласен. Но даю слово, что не продлю ваше ожидание ни на минуту сверх необходимости.

Лоррингэм, поначалу невзлюбивший напыщенную богатую американку, вдруг понял, что испытывает к ней уважение, благодаря стоическому мужеству молодой женщины. Можно было предположить, что она окружит себя сочувствующими друзьями, а палата превратится в оранжерею дорогих экзотических цветов. Но нет, она удалилась ото всех, словно гордый зверек, — зализывать раны в одиночестве.

Вскоре после ухода доктора сестра принесла пациентке чай и вечернюю газету. Проглядывая заголовки, Фиона наткнулась на маленькую заметку на первой странице: «Киноактрисе предъявлено обвинение в магазинной краже». Имя Линда Пейн было ей смутно знакомо. Потом она вспомнила дерзкую рыжеволосую девицу, которую Бобби привел на одну из вечеринок. Он тогда еще попросил разрешения отвезти домой новую знакомую, и Фиона беспокоилась, почему он так долго не возвращается. Бобби объяснил, что Линда повредила щиколотку и ему пришлось остаться с ней, пока не вернулась ее мать. Разумеется, это произошло в тот вечер, когда они решили пожениться.

Она прочла, что детектив, нанятый одним из крупных универмагов Вест-Энда, поймал виновную в тот момент, когда она засовывала нейлоновые чулки в сумочку, забыв расплатиться за них. Далее говорилось, что у нее не было работы с тех пор, как вышла последняя картина с ее участием, где Линда привлекла к себе внимание общественности. Ввиду того, что это ее первая провинность, актрису решили освободить. Думая о том, как расстроится Бобби, пытающийся помочь несчастной девушке, Фиона слегка насторожилась, увидев, что в газете указан адрес Линды Пейн в Кэррингтон-Мьюс, где у нее была своя квартира, в то время как Бобби ясно сказал ей, что отвезет девушку в родительский дом в Хайгейте. Затем, списав это на журналистскую ошибку, Фиона перевернула страницу и совершенно забыла о Линде Пейн.

Благодаря успокоительным препаратам весь следующий день Фиона провела в довольно приятном забытьи.

Она даже не могла вспомнить, зачем она здесь. У нее появилось чувство, что нечего делать в мире за пределами клиники. Несколько раз она хотела спросить сестру, не звонил ли Бобби из Парижа, но так была погружена в свое одиночество, что забыла это сделать.

Какие-то люди входили и выходили из палаты. Некоторых она узнавала, например, директрису и доктора Грейнджера. Появлялся также высокий ученого вида мужчина, с иссиня-черными волосами, о котором кто-то сказал, что он анестезиолог.

На следующее утро, находясь все еще в блаженном забытьи, Фиона мало понимала, что происходит вокруг. Все готовились к операции. Наконец, она осознала, что снова в своей палате, а на глаза наложен бандаж. Странно, но это обстоятельство ее совершенно не беспокоило. Женщина чувствовала ужасную усталость. Все, чего она желала, — спать, спать и спать!

К вечеру Фиона стала смутно ощущать, что вокруг нее суетятся доктора и медсестры. Но что касалось остального, она словно погрузилась в бесконечность времени. Из-за того, что постоянно находилась в темноте, мужественная пациентка не чувствовала, как день переходит в ночь. Но она и не делала попыток выйти из этого духовного затмения. Фиона чувствовала, что еще не готова столкнуться с реальной жизнью.

Затем наступило утро, и Фиона полностью пришла в себя. Первое, что она сделала, — потрогала повязку на глазах. Затем, услышав шорох возле себя, спросила:

— Который час?

— Только что пробило семь, мисс Бартон, — коротко ответила медсестра. — Вы чудесно поспали.

— Сейчас утро или вечер? — Фиона все еще ощупывала повязку.

— Утро, дорогая. Я принесла вам отличный апельсиновый сок.

Память тут же вернулась к Фионе, когда сестра поднесла к ее губам чашку, и обрушилась на нее с силой снежной лавины. Она вспомнила, почему лежит здесь, в темноте. Страх начал проникать в каждую клеточку ее тела. Вряд ли это временное состояние. Они уже прооперировали глаза. Наверное, все безрезультатно. Должно быть, она уже ослепла!

— Выпейте, мисс Бартон. Это вам поможет, — уговаривала сестра с профессиональной жизнерадостностью.

Фиона оттолкнула чашку:

— Я не хочу.

— Может, чашку чаю тогда?