Девушка гулко постучала по сундуку под собой.

— Не слушай ее, Мань! — обняла сестру за плечи Катерина и положила подбородок ей на плечо. — Это она от зависти. Ты ведь не старшая, а тебя уже замуж зовут. Борису, может, и не надобно от тебя ничего, окромя любви истинной! Такой, как есть, возьмет. Нешто ему при дворе-то царском лишний кошель с серебром так надобен?

Мария повернулась к сестре и крепко-крепко ее обняла:

— Я такая счастливая, Катенька, такая счастливая!.. Я ему самой лучшей женой стану! Ладой-Купавой клянусь, самой лучшей и самой верной!

Елена, стянув с головы ситцевый платочек и забросив за плечи пока еще тощую и недлинную косу, подошла к сестрам и тоже их обняла, обеих.

— Рано рот разеваешь, Маруська, — подала от сундука голос Анна. — Покуда старшая замуж не выйдет, то младшей не положено. Так что жди своей очереди!

— Не слушай ее, сестра, — негромко посоветовала Катерина и вздохнула: — Средь нас, может статься, токмо ты одна замуж и выйдешь. Мы же в девах старых к тебе гостевать будем наведываться. Чтобы без приданого взяли — это настоящая любовь быть должна! Чистая и страстная! Таковую еще сыскать надобно… — Катя крепче обняла сестру, прихватив левой рукой и Елену. — Как же я тебе завидую, Марусенька! Ты счастливица, тебе теперича бояться нечего. Тебе повезло…

В бане же, покуда сестры гадали о своей судьбе, бояре пили хмельной мед, закусывали копченой рыбой, плескали квас на раскаленные камни. В общем, все происходило как всегда. Не считая того, что Борис Годунов, один раз заняв свое место на полке, до самого рассвета больше его не покинул; и окатывался он после веника не сам, а был поливаем из шаек братьями Скуратовыми.

Утром холопы помогли ему одеться, добраться до телеги и лечь на пухлые охапки сена. Бояре, попрощавшись с женщинами, поднялись в седла, холопы кинулись отворять ворота. Одна из дочерей боярского сына Скуратова подошла к саням, склонилась над раненым:

— Доброго тебе пути, боярин Борис… — Она сжала юному стряпчему руку, а потом мягким осторожным движением вложила в пальцы какой-то комок.

— Надеюсь, вскорости еще свидимся! — искренне произнес стряпчий.

— И я… надеюсь… — тихо ответила девушка.

Всадники выехали за ворота, следом тронулись возки. Один с раненым, другой с пленником, еще три с припасами. Скуратовы и холопы смотрели, понятно, только вперед, и потому Боря без опаски поднес руку с подарком к глазам.

Это был вышитый бисером замшевый кошелек с двойной затяжкой. Бутон алой розы на зеленом фоне с одной стороны, а с обратной три буквы: «БГ» сверху и «М» под ними.

Оказывается, Мария успела вышить для суженого подарок, — чтобы не забыл о девушке вдали от нее.

Юный стряпчий тихо выругался и откинул на сено голову. Он сделать хоть что-то подобное не догадался.

Боярский сын Скуратов все рассчитал верно. Волна солнечного весеннего тепла накатила на землю спустя шесть дней после выезда обоза — стремительно растопив снега, напитав землю талой водой, взломав лед на реках и развеселив луга и леса бесчисленным множеством ручьев и мелких холодных прудов. Поля превратились в непролазные болота, дороги — в чавкающее месиво, овраги — в протоки, протоки — в реки, реки же, выйдя из берегов, затопили все на много верст по сторонам от привычного русла.

На Русь пришла распутица. То время, когда ни конному, ни пешему, ни телегам, ни саням дороги нигде нет. Сиди, путник, на постоялом дворе, пей хмельной мед, ешь пироги с зайчатиной, отлеживай бока на тюфяке с пряным сеном. Жди погоды.

Однако маленький обоз братьев Скуратовых к этому времени уже успел добраться до Литовского тракта — и никакой распутицы более не боялся.

Трактов на Руси имелось немного. В Литву, к обоим Новгородам да в Сергиев Посад. Настоящие тракты в отличие от обычных дорог, просто протоптанных там, где удобно ездить, далеко не всегда имеющих мосты и паромы, просто хорошо накатанных в нужном направлении, клались на связанный в пучки хворост. Причем постеленный не на дерн, гнилой и чавкий, а на расчищенную землю. Поверх хвороста связывались тонкие сосновые бревна, затем сей настил засыпался на локоть песком — и потому никакой распутицы эти дороги не знали. Они не проседали, не размокали, на них не собирались лужи. По ним можно было смело ездить и зимой и летом, в любой ливень и даже в половодье. Тракты всегда оставались твердыми, ровными и сухими. Так что путники домчались до Москвы всего за две недели, но в столице не задержались и сразу отвернули к Сергиеву Посаду.

— Друже! Ты так и не спросил, что за доля выпала тебе по жребию? — неожиданно вспомнил Малюта, когда вечером обоз вкатился на очередной постоялый двор.

— Я полагал, узнаю, когда доберемся, — ответил стряпчий.

— Зачем же ждать так долго? — рассмеялся боярский сын Скуратов. — Скажи, боярин, тебе не надоело валяться в санях? Не желаешь утром подняться в седло?

Как оказалось, на долю стряпчего при дележе добычи выпала синяя ферязь, отороченная кротовьим мехом и вышитая золотой нитью, подбитая соболем шуба индийского сукна, бобровая шапка, широкий ремень с золотыми накладками: полный поясной набор из сабли, двух ножей, ложки и сумки. Все ножны и чехлы украшены серебром и целой россыпью мелких самоцветов. В сумке нашлись огниво, несколько золотых флакончиков и кошелек с тремя рублями серебром. А сверх того в долю входил гнедой мерин с полной упряжью.

Похоже, братья Скуратовы вовсе не делили добычу, а выбрали из нее то, что сочли самым нужным для юного сотоварища. При этом они точно не жадничали, ибо один только поясной набор стоил куда больше, нежели вся усадьба боярских детей Годуновых.

Когда поутру юный стряпчий переоделся в боярские одежды, поднялся в седло и выехал на дорогу — мир вокруг изменился. Борис скакал впереди, весь в мехах и золоте, позади — боярские дети, далее холопы погоняли запряженные парами легкие, почти пустые возки. Завидев столь знатного князя, смерды за сотни шагов съезжали к обочине и скидывали шапки, низко кланяясь. Встречные служивые люди тоже отворачивали, склоняли головы, многие даже спешивались. Редкие свиты знатных людей сторонились, давая свободный проезд, всадники почтительно раскланивались с совершенно незнакомым им знатным путником.

Такое отношение людей Борису быстро понравилось. Даже очень. Впервые в жизни, пусть всего на пару дней, он ощутил себя не нищим приживалой, жалким худородным слугой, а настоящим родовитым князем! Властителем, хозяином, предметом зависти и поклонения! Все это походило на сон, на несбыточные мечтания — однако же вот прямо сейчас и наяву он скакал посреди дороги, не опуская глаз, а ему все кланялись и уступали путь!

Это было истинное, редкостное наслаждение… Однако сразу за Сергиевым Посадом Борис Годунов спрятал все сие богатство в дорожный сундук и снова переоделся в прежние, опрятные, но скромные одежды.

— Почему, боярин? — наблюдая за происходящим преображением, спросил Малюта.

— В нашей крепости даже государь токмо в скромной рясе ходит, — ответил стряпчий. — Иван Васильевич, властитель всея Руси, есть тихий и скромный аскет. Нешто ты хочешь, чтобы я пред ним, сирым и неприметным, весь в золоте и самоцветах предстал, ако гоголь перед воробушком?

Боярский сын Скуратов почесал затылок и хмыкнул:

— Однако ты умен, боярин! Я о сем как-то и не помыслил. Пожалуй, мы тогда тоже переодеваться не станем. В дорожной одежде докладываться пойдем. Мы люди ратные. Нас служба красит, а не золото с мехами.

Коли сам царь проявляет скромность — то и его слугам надлежит выглядеть сдержанно. Посему в Александровскую слободу Скуратовы въехали в потрепанных, запыленных кафтанах, слегка растрепанные и усталые. Лошадей, понятно, оставили у ворот, однако возок с пленником взяли с собой. Прикатили его к дому игумена, остановились у крыльца. Стряпчий, как самый опытный в здешних правилах, начал медленно подниматься по узким крутым ступеням.

— Ты стал хромать, Борис? — послышался сверху грозный оклик.

— Прошу прощения, государь, — склонил голову стряпчий. — Исполнить твое поручение оказалось непросто.

— Ты споткнулся? — в голосе появилась насмешка.

— В сражении на усадьбе крамольничьей холопы боярина Казарина раздробили ему плечо и сломали ногу, Иван Васильевич, — подал голос Малюта. — Боярин Борис Федорович проявил немалую отвагу и старание, исполняя волю твою, государь!

— Ты хвалишь стряпчего или похваляешься сам, боярин? — медленно спустился вниз повелитель всея Руси, постукивая посохом по ступеням. — Коли храбро и много сражался твой помощник, то и ты, стало быть, славным воином оказался?

— Я потерял в схватке шестерых холопов, государь. Мы сразили полтора десятка слуг сего заговорщика, — кивнул на телегу Скуратов.

— Выходит, случилась битва? — Иван Васильевич остановился возле возка, разглядывая связанного пленника. — Сие открывает многое. Честный слуга не отвечает кровавой схваткой на приглашение к своему государю.

Арестованный боярин просто отвернул лицо.

— Дозволь слово молвить, государь. — Малюта сунул пальцы в рукав и вытянул сразу несколько листов бумаги, свернутых в один свиток. — Мне удалось найти в его доме два тайника. Сие оттуда.

Иван Васильевич раскрутил листы, пробежал глазами один, другой. Громко хмыкнул:

— Однако… Однако же тут есть над чем поразмыслить. — Он поднял голову. — Я доволен тобой, боярин! Похоже, ты не токмо в колокола бить умеешь. Покамест отдыхай.

Игумен всея Руси развернулся. Юный стряпчий как раз заканчивал спускаться, переставляя больную ногу со ступеньки на ступеньку.

— А-а, наш храбрец, — пристукнул посохом Иван Васильевич. — Прилежен всегда и во всем. — Государь немного подумал. — Передай дядюшке, что я жалую тебя званием стольника. Он тебя чуть не через день поминал. Замучился без помощника. Ступай, обрадуй, что ты опять с ним.