– Я думаю, мне лучше уйти, – мягко сказал Джон, склоняясь над Сабриной.

Ее лицо покрывала испарина, глаза потускнели, и, судя по всему, приступы боли все учащались и учащались. Когда он покидал комнату, Сабрина вскрикнула. Выйдя в холл, Джон принялся прохаживаться, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты. Но лишь час спустя Джон услышал крик жены и замер на месте. Очнувшись, он нервно постучал в дверь, которую открыла старшая из акушерок.

– Ей нужна тишина! – громко прошипела она.

У нее было строгое лицо, обрамленное накрахмаленным чепцом.

– А в чем дело? Разве я шумлю?

Тут он снова услышал стон жены и, не обращая внимания на акушерку, устремился в комнату. Сабрина лежала в постели. Задранная ночная рубашка открывала ее огромный живот. Но это зрелище не смутило Джона. Подойдя вплотную, он ласково заговорил с женой, которая вновь стала корчиться от очередного приступа боли. Акушерка растерялась, но тут вошел врач и слегка изумился, застав в комнате Джона.

– Так, что у нас здесь?

Доктор пытался сделать вид, что нисколько не удивлен происходящим, но было ясно, что ему хочется выставить Джона из комнаты. А тот, кажется, и не думал уходить, тем более что Сабрина буквально вцепилась в его руку. Она находилась в таком состоянии, что уже плохо сознавала происходящее. Прикрывавшая ее тонкая простыня то и дело слетала в сторону, когда женщина снова принималась метаться от боли. У нее был измученный вид, она отчаянно задыхалась при каждом новом приступе. Вдруг она стремительно подалась вперед и попыталась сесть. Лицо Сабрины сморщилось, но тут подоспела акушерка и уложила ее обратно, а доктор, совершенно забыв о присутствии Джона, устремился к стонущей женщине. Откинув простыню, он осмотрел ее живот, но в этот момент она вдруг диким, страшным голосом выкрикнула имя мужа. На лице Джона выступили крупные капли пота. Она продолжала метаться на кровати, а он ничем не мог ей помочь! Наконец доктор знаком показал, что хочет поговорить с Джоном, и вышел из комнаты. Однако, заметив это, Сабрина ударилась в панику, и лишь после очередного приступа боли Джон смог присоединиться к ждавшему в холле врачу, пытаясь понять, что происходит.

Голос доктора был спокоен:

– Все идет отлично, мистер Харт. Но вам придется оставить ее одну. Это слишком тяжелое зрелище. Ради нее, да и ради вас самого я не могу позволить этого. Дайте нам спокойно заняться своим делом.

– Каким делом? – Джон сердито посмотрел на врача. – По-моему, она все делает без вас и не хочет, чтобы я уходил. Вы не понимаете. Я единственный родной ей человек и близкий друг вдобавок. А она значит для меня все. Когда-то я жил на ферме и знаю, как телятся коровы и жеребятся кобылы.

Доктор был шокирован.

– Но ведь это ваша жена, мистер Харт!

– Я это прекрасно знаю, доктор Сноув. И не позволю ей пасть духом.

– Тогда сделайте это ради нас. В конце концов, вы же наняли нас с этой целью.

Джон заколебался, не зная, на что решиться. Если он все-таки останется, не повредит ли это Сабрине? Его не заботило, что об этом подумают другие, потому что он давно вышел из того возраста, когда его могли смутить такие пустяки. Черт бы тебя побрал, доктор Сноув, подумал он, глядя в глаза врача.

– Если она позовет меня, я войду. Это мой дом, моя жена и мой будущий ребенок.

Доктор был оскорблен в лучших чувствах, но лишь поджал губы.

– Очень хорошо.

– Так все действительно идет нормально?

– Я уже говорил это, но не думаю, что она скоро разродится. Ей придется напрячь все свои силы, так что впереди нас ждет долгая ночь. – Он выглянул в окно, увидел восходящее солнце и чуть не улыбнулся. – Я хотел сказать, долгий день. Думаю, ваш ребенок родится не раньше обеда. – Он посмотрел на свои карманные часы, и в этот момент из комнаты послышались какие-то странные звуки.

– Откуда вы знаете?

– Я говорю так, потому что много раз видел, как рождаются дети. А вы этого не знаете, что бы вы там ни говорили.

– Но кажется, что она... все это так долго...

– Ничего страшного.

Когда врач вернулся в комнату, оставив его в коридоре, Джон вдруг почувствовал, что у него разболелась голова. В последующие четыре часа он мерил шагами холл и сходил с ума от мучительного ожидания. Кончилось тем, что он выпил шотландского виски, подумав, что, если бы Сабрина сделала то же самое, это могло бы облегчить ее страдания. В два часа дня Джон все еще одиноко сидел на ступеньках лестницы прямо под знаменитым витражом и думал о своей жене. За это время акушерки несколько раз входили и выходили, но сам доктор появился лишь однажды, повторив, что все идет хорошо, но придется еще немного подождать.

В четыре часа дня Джону послышался голос Сабрины, кажется, она что-то громко, пронзительно говорила. Затем послышался стон. Он мгновенно взбежал по лестнице и остановился перед дверью, не решаясь войти. А внутри продолжали раздаваться то душераздирающие стоны, то пронзительный, задыхающийся визг. Ему хотелось постучать в дверь и окликнуть Сабрину, но он боялся испугать ее. Больше всего на свете ему хотелось сейчас заключить ее в объятия, но он продолжал молча стоять в коридоре. Снова услышав голос жены, он не выдержал, осторожно приоткрыл дверь и вошел. Сначала его никто не заметил, поскольку шторы были задернуты и в комнате царил полумрак. Одна лампа горела на ночном столике в изголовье кровати, другая – в изножье; в комнате царила страшная духота. Сабрина лежала в постели, широко раздвинув ноги. Ее прикрывала тонкая простыня, лицо было мокрым от пота, волосы спутаны, глаза закатились. Внезапно она стиснула руки и снова закричала от боли. Доктор поспешно поднял простыню, и потрясенный Джон увидел маленькую головку, покрытую редкими волосиками. Стиснув зубы, он едва удержался от крика. Сабрина дернулась, из нее хлынули потоки крови, но Джон видел только торчащую головку младенца. Жена продолжала кричать и тужиться, акушерки успокаивали и ободряли ее, доктор пытался повернуть младенца за плечи... Джон стоял, обливаясь слезами, и вдруг... Да, это был ребенок, крохотный мальчик, весь в материнской крови. Доктор передал его Сабрине, она подхватила ребенка на руки, и тут Джон шагнул вперед, заплакал и обнял их обоих. Доктор был шокирован его появлением, но промолчал. Это были самые странные роды в его практике. Может быть, эти двое были не так уж не правы. Однажды они зачали своего ребенка в любви и согласии. Ждали его, а сейчас малыша крепко держали не две, как обычно, а целых четыре руки. Мальчик громко кричал, на часах было пять часов четырнадцать минут пополудни двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. В этот день в Европе началась война.


Глава 27

Джонатан Терстон-Харт был крещен в старой церкви Святой Марии на Калифорния-стрит, в январе 1915 года, когда ему исполнилось шесть месяцев. В Европе уже вовсю шла война. По случаю крещения сына родители устроили в доме Терстонов скромный прием, на котором присутствовали Крокеры, Флады, Тобины и Дивайны. Избранные гости поднимали бокалы с шампанским и провозглашали тосты за здоровье младенца. Сами родители отпраздновали это событие поздно вечером в той самой комнате, где и родился маленький Джонатан.

– Как же мы счастливы, малышка!

– Да, мой дорогой...

Сабрина чувствовала себя наверху блаженства. У нее были любимый муж и обожаемый сын, а их с Джоном так и не объединенные рудники продолжали приносить высокий доход. Ей казалось, что лучше управлять ими раздельно, а слияние может только повредить.

– Все знают, что мы женаты и что я управляю всеми рудниками. Разве от этого что-нибудь изменится?

– Для меня многое.

Она принадлежала Джону, но не ее рудники. Кроме того, была одна тайная причина, по которой Сабрина хотела, чтобы так было и дальше. Да, муж превосходно управляет ее рудниками, и у нее не было причин жаловаться. С появлением маленького Джонатана она перестала интересоваться тем, как идут дела на шахтах. Теперь даже болезни виноградников не казались ей особой трагедией. Сабрина была переполнена счастьем и уверяла мужа, что сын очень похож на него. У малыша были темные волосы и огромные фиалковые глаза. По правде говоря, он не слишком походил на родителей. Одна Ханна знала, на кого он похож, но никому не сказала об этом. Малыш был точной копией Камиллы.

Большую часть этой весны они провели в Напе, там же отпраздновали двадцатисемилетие Сабрины. Этим летом стояла великолепная погода. Джону исполнилось пятьдесят пять лет, и единственным печальным известием стало письмо, сообщавшее о смерти Весенней Луны. Она упала с моста и разбила голову о камни. Смерть наступила мгновенно. Письмо было написано по поручению ее брата, который не умел писать, но знал, что обязан сообщить об этом. Джон был тронут. Весенняя Луна была ему хорошей подругой. Узнав о ее смерти, Сабрина тоже опечалилась. Шесть лет назад индианка спасла ей жизнь, или, точнее, девственность. Трудно было поверить, что с тех пор прошло уже шесть лет. Казалось, они пролетели стрелой, и виноват в этом был Джон Харт. Она не могла себе представить жизни без него. Казалось, они женаты целую вечность. Все ее предсказания сбылись. Пришел день, когда родился Джонатан, а в Европе началась война. Пока, правда, не было никаких признаков того, что и Америка вступит в эту войну. Даже когда Джонатану исполнилось два года, участие в войне Соединенных Штатов все еще казалось сомнительным. Во всяком случае, так уверяли политики, однако с некоторых пор Сабрина перестала доверять им.

– Как мы можем остаться в стороне, Джон? – спрашивала она мужа. – Ведь там умирают тысячи людей! Неужели ты думаешь, что мы не протянем им руку? Конечно, если мы сделаем это, то будем дураками, но если не сделаем, окажемся самыми бессердечными созданиями на свете. Я не знаю, что и думать.

– Тебя слишком волнует политика. Это беда всех деловых женщин: они не знают, чем им еще заняться.