– Теперь ты моя, Камилла...

Она только улыбнулась в ответ. Теперь она походила на взрослую женщину гораздо больше, чем час назад. На этот раз Камилла сама потянулась к нему и, когда Терстон овладел ею, закричала от наслаждения и неистового желания. Иеремия продолжал обнимать девушку, пока она наконец не насытилась и не уснула в его объятиях. Через несколько часов Камилла проснулась, вновь полная желания. Теперь уже он кричал в ее объятиях, полностью принадлежащий ей, околдованный ее чарами. В ней была такая магическая сила, на которую он не смел надеяться. В то утро любви он вновь и вновь поражался мудрости сделанного им выбора и неслыханному счастью, выпавшему на его долю. Терстону пришлось чуть ли не силой вытащить Камиллу из постели, чтобы не опоздать на ленч к ее родителям. Тем временем она хихикала и пыталась снова соблазнить его, пока наконец с восторгом и удовольствием не добилась своего, едва они сели в поезд. Попрощавшись с родителями, они до самого Нью-Йорка почти не выходили из вагона. Прежде чем Иеремия пришел в себя, они оказались на Центральном вокзале. По дороге в гостиницу «Кембридж», где он обычно останавливался, Терстон чувствовал себя самым счастливым мужчиной на свете. Иногда ему казалось, что он умрет от наслаждения, но это его не слишком заботило. Раз уж ему суждено умереть, он предпочел бы смерть в страстных объятиях Камиллы. Он нашел девушку своей мечты. Наконец-то жизнь его наполнилась смыслом.


Глава 13

Иеремия и Камилла прибыли в Нью-Йорк на второй день после Рождества, и город предстал перед ними в снежной пелене. У Камиллы это вызвало бурный восторг. Выйдя из вагона, она захлопала в ладоши. Ее глаза искрились на морозном воздухе, лицо и руки были укутаны в роскошные соболя – рождественский подарок Иеремии. Сейчас она напоминала русскую княжну. Терстон взял ее за маленькую руку, затянутую в перчатку, чтобы помочь спуститься на перрон, и с удовольствием окинул ее взглядом. Щедрые подарки вызывали у Камиллы восхищение. Она часто думала о том, как ей повезло, и радовалась, что удалось распрощаться с ненавистной Атлантой. Ее муж был ничуть не хуже обещанных отцом князей и герцогов. Она с нетерпением ждала того дня, когда увидит дом в долине Напа, которую считала чем-то куда более роскошным, чем простая плантация. Вскоре они подъехали к гостинице «Кембридж» на Тридцать третьей улице. Портье Уолмсби сбился с ног, пытаясь отогнать журналистов. Иеремия любил эту гостиницу. Ему нравились никем не нарушаемое уединение, удобные «люксы» и забавные истории, которых у Уолмсби было полным-полно. Камилла первой вошла в номер, и вид у нее при этом был такой, словно она уже несколько лет путешествовала с ним по гостиницам. Глядя на нее, он засмеялся, сгреб в охапку и толкнул на кровать.

– Ну и нахалка же ты, Камилла Терстон!

Это имя до сих пор казалось забавным им обоим. Она не стала спорить. А он не стал говорить, что его ошеломило то, как холодно она обошлась с его старым другом портье. Камилла разыгрывала из себя светскую даму, и бедный Уолмсби почувствовал себя бесконечно униженным, когда она не обратила внимания на его протянутую руку.

– Какое бесстыдство! – громко сказала она, проследовав мимо. – Кем он себя считает?

– Моим другом, – тихо прошептал Иеремия.

Однако, оставшись с мужем наедине, она поцеловала его с такой жадностью, что он тут же забыл об Уолмсби. Пока они одевались к обеду, Терстон незаметно улыбался, вспомнив о доме, который он построил для нее в Сан-Франциско. Ему не терпелось показать его Камилле. В Атланте он почти не упоминал о нем, а стоило ей самой начать разговор, как он сразу увиливал, сообщая только, что дом довольно скромный и что ей, возможно, захочется что-нибудь переделать по собственному вкусу.

Однако сейчас Камиллу гораздо больше интересовало то, чем они займутся в Нью-Йорке. Они несколько раз побывали в драматическом театре, однажды сходили в оперу. В день приезда они обедали в ресторане Дельмонико, а на следующий – у Брансуика, где Иеремия заказал на обед утку и дичь. В этом ресторане собирались любители лошадей, среди которых львиную долю составляли англичане. А на третий день Иеремия получил приглашение от Амелии. Он отправился к ней, испытывая глубокое волнение. Ему не только хотелось познакомить ее с Камиллой; он сам радовался новой встрече. Благодаря переписке их чувство постепенно переросло в искреннюю дружбу. Амелия прислала очень теплое приглашение, и он принял его с восхищением, но по дороге Иеремию охватили дурные предчувствия. Камилла стала раздражительной и капризной. Сегодня она нагрубила горничной, которая помогала ей одеваться. Это начинало вызывать у Терстона тревогу.

Они наняли экипаж, чтобы доехать до дома Амелии на Пятой авеню. Камилла надела черное бархатное пальто и роскошные соболя. На левой руке сверкало кольцо с огромным бриллиантом, а на правой – недавно подаренное кольцо с сапфиром. Под бархатной накидкой из Парижа виднелось платье из белого бархата, плечи и подол которого украшала оторочка из горностая. Этот наряд обошелся ее отцу в круглую сумму, о чем он перед отъездом из Атланты с удовольствием сообщил Иеремии.

– Ты похожа на маленькую королеву, – сказал Иеремия, когда они выходили из гостиницы.

Взяв Камиллу за детскую ручку в кожаной перчатке, он попытался описать ей Амелию.

– Это редкостная женщина... умная... достойная... красивая... – Он вспомнил об их легком флирте по дороге в Атланту и ощутил прилив тепла.

Иеремия знал, что эта прекрасная женщина ни за что не обидит Камиллу. Но стоило им переступить порог дома Амелии, как Камиллу будто подменили. Казалось, она возненавидела Амелию за хорошее воспитание, отличный вкус, элегантное платье и даже за ее благородные манеры. Камилла как будто старалась показать себя в самом неприглядном виде, и это повергло Иеремию в замешательство.

Амелия отличалась редкой привлекательностью и нежным очарованием, вызывающим у каждого мужчины желание обнять ее. Сам Иеремия успел забыть ее красоту, лучащуюся и сверкающую, как бриллиант чистейшей воды, изящные черты ее лица, ее походку, неброскую элегантность ее украшений, сшитые в Париже восхитительные туалеты. Ему не довелось видеть ее в более подходящей обстановке, они познакомились в поезде. Однако их дружба зародилась именно тогда, дружба, которую он никогда не предаст. Так думал Иеремия, глядя, как она величаво шествует по залам великолепного дома, оставленного ей Бернардом Гудхартом. Повсюду стояли ливрейные лакеи с роскошными канделябрами, каких Иеремия до этого никогда не видел, горело множество свеч. Их колеблющийся свет отражался в мозаичном мраморном полу, плиты которого были подобраны в форме цветов и тянулись по всему коридору В интерьере комнат безошибочно угадывалась рука француза. Лишь столовая и главная библиотека были отделаны в безукоризненном английском стиле. Дом напоминал великолепный музей, жемчужиной которого была эта необыкновенная женщина. Элегантность Амелии заставила Камиллу сгорать от ревности. Складывалось впечатление, что она не выносит хозяйку. Каждое ее слово, каждая улыбка, каждое движение вызывали у Камиллы ненависть.

– Камилла, как ты себя ведешь? – шепотом укорил ее Иеремия, когда после обеда Амелия ненадолго вышла из комнаты, чтобы выбрать новую бутылку шампанского. – Что с тобой сегодня? Тебе нехорошо?

– Она шлюха! – драматическим шепотом выпалила Камилла. – Она охотится за тобой, а ты настолько слеп, что ничего не видишь! – Казалось, ее южный акцент стал еще заметнее.

Это проявление собственнических чувств могло бы показаться Терстону трогательным, если бы она не вела себя с его знакомой чересчур грубо. В этот вечер Камилла была просто несносной, встречая в штыки каждое слово Амелии. Амелия относилась к ней с непоколебимым спокойствием зрелой леди, привыкшей иметь дело с непослушными детьми. Но Камилла уже вышла из детского возраста, и, когда они вернулись в гостиницу, Иеремия был просто вне себя.

– Как ты могла? Какой стыд! Ты меня просто опозорила! – Он бранил ее, словно напроказившую девчонку.

А когда Камилла выпрыгнула из экипажа и пулей бросилась в гостиницу, изо всех сил хлопнув дверью «люкса» и перебудив всех жильцов, ему захотелось взять ее за шиворот и хорошо встряхнуть.

– Какая муха тебя укусила, Камилла?

Она грубила всем уже несколько дней, но сегодня превзошла себя. Иеремия никогда не видел ее в таком состоянии. Впрочем, он вообще ее мало знал.

– Черт побери, я буду вести себя так, как мне нравится, Иеремия! – Она кричала на Терстона, и это поразило его.

– Ничего не выйдет. Тебе придется извиниться перед миссис Гудхарт. Ты сегодня же напишешь ей письмо, а я завтра передам его. Ты поняла?

– Я поняла, что ты сумасшедший, Иеремия Терстон! Ничего подобного я не сделаю. – Она испугалась, когда Иеремия схватил ее за руку и одним движением усадил в кресло.

– Кажется, ты не поняла меня, Камилла. Я жду, чтобы ты написала Амелии письмо с извинениями.

– Почему? Она твоя любовница?

– Что? – Иеремия посмотрел на Камиллу, как на сумасшедшую.

Амелия была слишком порядочной женщиной, чтобы стать чьей-нибудь любовницей. Когда-то он едва не сделал ей предложение. Он чуть было не рассказал об этом Камилле, однако решил, что это только подольет масла в огонь.

– Камилла, ты вела себя грубо. Теперь ты моя жена, а не избалованная девочка, которая делает все, что хочет. Ясно?

Камилла выпрямилась во весь рост и посмотрела на мужа.

– Я миссис Иеремия Терстон из Сан-Франциско, а мой муж – один из самых богатых людей в штате Калифорния... Да и во всей стране, черт побери! – Выражение ее лица повергло Иеремию в ужас. – Поэтому я могу делать все, что хочу. Тебе ясно?

Терстон, став свидетелем страшной метаморфозы, решил ее остановить:

– Если ты будешь так себя вести, Камилла, то добьешься только того, что тебя будут презирать и ненавидеть всюду, где бы ты ни появилась. И я бы посоветовал тебе держаться поскромнее, пока ты еще не приехала в Калифорнию. Я живу в самом обычном доме в долине Напа, выращиваю виноград, копаю руду. Вот и все. Да, ты моя жена. Но если ты думаешь, что это дает тебе право грубить нашим друзьям, нашим соседям или нашим рабочим, то жестоко ошибаешься.