Анна Голон - Дорога надежды

«Странные создания — малыши, — размышляла она, не спеша удаляясь по улице, — но до чего очаровательные! Как долго их сопровождает загадка, осеняет крыло неведомого! Вот почему я так люблю их, а они души не чают во мне…»

Раздавшийся за ее спиной голосок заставил ее порывисто обернуться.

— До свиданья, до свиданья, солнышко!

Перрина прижимала Эрмелину к себе, а та верещала, по-прежнему хохоча:

— До свиданья, до свиданья!

Пухлой ручкой она посылала Анжелике воздушные поцелуи.

Что ей за дело теперь до всяких гарро антремонов, амбруазин, что ей до страха и ненависти, в плену которых они влачат свое жалкое существование?

Что могут они противопоставить подлинной любви?

— О, моя милая, стоило мне о вас подумать, а вы тут как тут…

Пред ней стояла мадам ле Башуа.

— Кажется, вы посылали воздушные поцелуи небесам?

— Нет, всего-навсего малютке Меркувиль.

То ли из-за приближающегося праздника Святой Анны, заставившего горожан поспешить назад в свои жилища, то ли из-за скорого отплытия Анжелики город испытал толчок, заставивший его очнуться. Квебек неожиданно ожил.

Ближе к полудню в гостинице «Французский корабль» столпилось видимо-невидимо народу. На пристани тоже было не протолкнуться.

Анжелика заканчивала последние приготовления, слушая напутствия собравшихся, превратившиеся в сплошной гул. Можно было подумать, что, спохватившись, что долго теперь не увидятся с нею, знакомые сбежались, чтобы поведать ей обо всех своих неотложных заботах. Не отставала от остальных и Полька, которая, казалось бы, могла успеть выложить ей все наболевшее гораздо раньше.

— …Если супругам Пейракам придется отправиться во Францию, — тараторила Полька, — то пусть они захватят с собой маленьких савойцев — ты их знаешь, это те, которых Карбонель спускал в дымоход, потому что они все равно прирожденные трубочисты. Они прибыли сюда как малолетние слуги Варанжа того самого, который потом исчез.

Дети были совершенно немощны; такие долго не живут.

Добросердечная мадам Гонфарель решила позаботиться о них, поскольку прознала, что их болезнь зовется «болезнью горцев». В армии для нее придумали ученое название, однако неоспоримо одно: этой болезнью болеют только рекруты, спустившиеся с гор; это «ностальгия», тоска по родине.

Единственное лекарство от нее — вернуться домой.

— Понимаешь, они не могут без своих посвистывающих сурков, без высокогорных долин, закрытых со всех сторон хребтами, без тишины; им необходимо беспрерывно сновать вверх-вниз, как сернам, иначе… Я знаю, о чем говорю.

Я ведь из Аверни! Зимой у нас белым-бело, а летом — черным-черно; мы лопаем один ржаной хлеб с сыром. Голод, тишина… Я еще помню былые времена, до того, как мать продала меня забредшему к нам вербовщику, который подыскивал девушек для солдат.

— Но ты, кажется, никогда не страдала от ностальгии?

— Женщины — другое дело.

— Послушай, Полька, разве сейчас время говорить мне об этом? Я не могу забрать этих детишек, не поговорив с Карбонелем.

— Вот и он сам!

— Сжалься, Полька! Говорю тебе, сейчас не время! Ведь мы не собираемся во Францию! Видишь этот кошелек? Возьми его и оплати из этих денег их путешествие на корабле с каким-нибудь жалостливым церковником, возвращающимся во Францию. Так они скорее окажутся в родной Савойе… Кроме того, дай полакомиться вкусненьким детям Банистера, находящимся в семинарии и у урсулинок, и не забудь передать от меня привет матери Магдалине.

Тут к Анжелике подошел Янн Куэннек, попросивший разрешения сбегать в монастырь урсулинок, чтобы повидаться или по крайней мере оставить записочку некой молодой особе, приглянувшейся ему еще в Голдсборо, по имени Мавританка, хотя ее грация и миловидность вполне достойны более христианского имени.

— Что вам стоило заговорить со мной об этом немного раньше, Янн?

Оказалось, что он только сейчас узнал, что девушка все еще не нашла себе подходящей партии.

— Мавританка разборчива! — И Анжелика повторила ему то, что слышала от мадам Меркувиль и от Дельфины. — Она именует себя Люсиль д'Иври…

Накануне вечером Куасси-Ба виделся с Перриной-Аделью. От них требовалось быстрое решение, но именно этого у них и не получалось, ибо ни она, ни он не могли расстаться с людьми, рядом с которыми прожили столь долго.

Впрочем, у Куасси-Ба и не было такой возможности: его ждет господин Пейрак, и он должен оставаться подле мадам Пейрак, пока супруги не воссоединятся. А что станет с Эрмелиной и остальными ребятишками, не говоря уже о самой мадам Меркувиль, без их незаменимой Перрины-Адели?

Жаль было уделять сердечным делам так мало времени, но что поделаешь?..

Наконец в порт явилась сама мадам Меркувиль. Совершенно очевидно, заявила она, что все произошло в точности, как в первый раз. Когда это в «первый раз»? Кого она имеет в виду? Эрмелину! Увидевшись с Анжеликой в первый раз, она начала ходить. А теперь заговорила!

Конечно, тут не обошлось без Святой Анны из Бопре. Лишь бы из Тадуссака не приплыла флотилия ирокезов!

— Именно об этом мне и предстоит узнать, — сказала Анжелика. — Ведь там, на Сагенее, остался мой супруг. Поэтому мы и разлучились. Сами понимаете: я сгораю от нетерпения увидеть его и узнать, как развивались события.

Суматоха помогла ей легко отогнать неприятные мысли. Сперва она печалилась, чувствуя, что друзья-французы снова сторонятся ее — будь то при разговорах о пленных англичанах или о гибели отца д'Оржеваля; к этому примешивалась грусть из-за разлуки с Онориной, которую несколько приглушила встреча с братом. Затем на нее набросился «кабан», затащивший ее в свою сумрачную нору в Верхнем Городе Квебека, и это заставило ее вновь пережить все перипетии истории с «Ликорном», источник которой находился в Париже, в логове Кольбера — министра флота и колоний его величества короля Франции Людовика XIV; впрочем, беды эти, вопреки первому впечатлению, сулили одни лишь юридические затруднения. От всех этих назойливых мыслей ее мигом избавила неожиданно возродившаяся приязнь квебекцев.

На пристани было черно от людей, точь-в-точь как в первый раз, когда она появилась перед ними в своем голубом платье с ледяным отливом и белом меховом плаще, подобная фее Севера с алмазной звездой в волосах.

Толпа сделалась еще возбужденнее, когда она села в шлюпку, опираясь на руку Куасси-Ба, чернокожего телохранителя, рядом с которым еще более ослепительной казалась ее белая кожа и белокурые волосы. На Куасси-Ба был неизменный тюрбан, возвышавшийся над лесом голов; с его пояса свисал кривой меч, с которым он никогда не расставался.

— Приезжайте снова! Приезжайте!

В воздухе замелькали платки и шляпы.

— Приезжайте!

Жара была одуряющей. Воздух оставался недвижим. На горизонте безмолвно сверкали молнии, озарявшие свинцовое небо.

Анжелика приметила раскрасневшуюся мадам ле Башуа и удивилась ее печальной мине, поскольку привыкла видеть ее неизменно радостной. Она размахивала огромной шляпой с, перьями дикой индюшки с такой обреченностью, словно расставалась с Анжеликой навсегда.

«Почему навсегда?»

Кораблям, застигнутым полным штилем, пришлось бесконечно долго маневрировать на маслянистой от неподвижности реке. Лоцман уверял, что грозы не будет и они смогут отойти от берега, подгоняемые каким-никаким ветерком, который вскоре наполнит паруса и погонит их вниз по течению, на север.

Пока они поворачивались то так, то эдак, почти не удаляясь от Квебека, только что оставленный берег продолжал притягивать взор Анжелики, печально вглядывавшейся в смутно различимые в тумане знакомые контуры. Вот остров Орлеан, похожий как две капли воды на мирно уснувшую гигантскую акулу, с белеющими там и сям домишками, — остров, где всем заправляет колдунья Гийомэтт, вот поблескивающая верхушка колокольни в Бопоре, где нашла приют одна из королевских девушек; где-то здесь обретается Сидони Маколле, совершившая грех кровосмешения, вместе со своими «стариковыми» детьми — сам старик наверняка отправился на Великие Озера. Новый поворот — и перед Анжеликой снова предстал город Квебек в кокетливой серебряной короне, в какую превращались при взгляде издалека все его изящные колоколенки и башенки; вскоре вдали мелькнул мыс Турмант, а напоследок — церковь святой Анны-кудесницы…

Чем дальше они шли вниз по реке, тем больше раздвигались берега, чтобы в конце концов окончательно исчезнуть, Просторный эстуарий ничем не отличался от настоящего моря.

Анжелика не покидала носа судна, сверля взором горизонт, ибо он — в случае, если им будет благоприятствовать ветер, — сулил ей всего через несколько дней долгожданную встречу с мужем.

Свежий ветерок оставлял на ее губах все более отчетливый привкус соли. Она отдалась мягкой качке, способствовавшей воспоминаниям. Ну-ка, что предрекал третий «круг», тот, в котором ей почудился шут, опоясанный золоченым кушаком, когда салемская гадалка Рут Саммер раскинула перед ней свои карты?

Что сулила третья звезда Давида? Но напряжение памяти оказалось тщетным.

Как же она сглупила, что не пожелала дослушать до конца, что готовит ей судьба, что еще припасли для них «блестящий господин» и «папистка», которые «укрощены лишь до поры до времени»!

От двух первых звезд ей достались лишь крохи. Но — Торжествующая Любовь!

Каково?! Что там еще бормотала гадалка? Много мужчин: любовь защитит тебя.

Солнце:мужчина, провозгласившийсвоимсимволом солнце…

Не иначе как король по-прежнему покровительствует им!

А Рут Саммер все ворошила свои картинки, на которых розовый цвет означал жизнь плоти, а голубой — жизнь души…

Анжелике очень хотелось снова очутиться в одиночестве, в комнате, уставленной зеркалами… Одновременно ее мучил страх: вдруг она запамятовала — а может, и нарочно изгнала из памяти — те самые невероятные, но в то же время определяющие мгновения своей жизни, словно их необходимо было утаить от взгляда Создателя?