— Зато теперь у тебя нет сомнений.

Я кивнула.

— И ты останешься со мной. И скажешь ему об этом.

— По-моему, он уже все знает.

— А теперь я принесу тебе что-нибудь выпить и отвезу назад в отель.

— Там будут волноваться, что со мной случилось. Я вернусь одна. Ты должен оставаться здесь и следить за тем, чтобы пожар не распространился.

— Здесь есть кому об этом позаботиться. И они знают, что надо делать. — Милтон выглянул в окно. — Почти все окончено. Обуглившиеся стебли завтра будет нетрудно срезать. Операция прошла успешно — успешно, как никогда. Поехали. Я отвезу тебя в экипаже. А лошадь пришлю завтра. Ты же не можешь ехать в таком виде, без седла. Как неприлично. И все из-за меня. Я так счастлив сегодня. Ну-ка, расскажи, как ты за меня испугалась.

— Ты же сам все знаешь.

— Я прочитал это на твоем лице. Но так было и в тот раз, помнишь, когда я нырял за жемчугом?

— Помню прекрасно.

— Тебе ведь не понравилось, что я отправился на дно морское?

— Я думала об акулах.

— Обещаю, что не стану больше нырять, когда мы поженимся.

Я погладила его по щеке.

— Ты очень сильный человек, — произнесла я.

— Положим, и ты не кроткая Гризельда. В конце концов, ты ведь влюбилась в меня, а я — в тебя. Вот просто так — бац и все, как говорится. И я не хочу менять в тебе не единой черточки, это святая истина.

— Я тоже, — отозвалась я.

— Вот, выпей. Тебе это пойдет на пользу. Ты, знаешь ли, очень взбудоражена.

— Да, я знаю.

— Так мчаться в темноте…

Я потягивала напиток, а Милтон сидел рядом и обнимал меня. Неожиданно я ощутила прилив счастья. В этот вечер все решилось.

Милтон отвез меня назад в экипаже. В отеле уже волновались, что со мной стряслось. Милтон объяснил, что они периодически обжигают тростник, чтобы было легче срезать его.

— Эннэлис так беспокоилась за меня. Она решила, что я нахожусь на горящей плантации, и примчалась туда… на лошади. По-моему, она собиралась спасти меня.

— Не знаю, что я собиралась делать, — призналась я. — Я думала, что там пожар.

— Вы останетесь с нами обедать? — спросил Реймонд.

— Нет, спасибо. Я должен возвращаться и присмотреть, чтобы все было в порядке. Вообще-то там все под контролем, но кто его знает. Могут быть разные фокусы.

— Понимаю.

— На твоем месте я бы лег пораньше, — обратился ко мне Милтон. — Выпей перед сном немного кокосового молока. Оно очень успокаивает. Я велю Марии принести тебе в комнату.

Милтон уже позволял себе собственнический тон. Интересно, заметили ли это остальные. Мне было все равно, заметили или нет. Я была-в каком-то экстазе. Завтра поговорю с Реймондом. Объясню ему все, и, уверена, он поймет.

Милтон уехал.

— Увидимся завтра вечером. Даю тебе день на то, чтобы все утрясти, были его прощальные слова.

Разумеется, он имел в виду разговор с Реймондом.

Я сама хотела поговорить с ним. И даже хотела сделать это тем же вечером. Однако в присутствии Фелисити это было непросто. Теперь, когда Реймонд приехал, она уже не уходила в свою комнату рано, как прежде. Она постоянно хотела быть рядом с ним.

Я была рада этому. Мне казалось, что в конце концов все разрешится очень спокойно. Реймонд вернется домой и заберет с собой Фелисити. И со временем — может быть, даже довольно скоро — они поженятся. Я видела, насколько они подходят друг другу. Реймонду нужен был кто-то, кто бы на него опирался, кто-то, о ком он мог заботиться, а Фелисити нуждалась в нем, ибо Реймонд был единственным человеком, способным стереть у нее воспоминания о несчастном замужестве.

По-моему, в ту ночь я была счастлива как никогда. За обедом я была рассеянна и рано ушла спать. Первое, что я увидела, открыв дверь, был стакан молока на моем столике.

Я улыбнулась. Милтон, стало быть, поговорил с Марией. Молока мне не хотелось, но таково было желание Милтон а, и поэтому я его выпью.

Я посмотрела на себя в зеркало, на корсете у меня было пятно от сажи. Никто ничего не сказал о нем. Волосы у меня тоже слегка растрепались. Зато глаза сияли. Вид у меня был несколько разобранный, но очень счастливый. Я разделась, думая о завтрашнем дне. Я должна поговорить с Реймондом, как только останусь с ним наедине. И я заставлю его понять, что все случившееся было неизбежно. Реймонд поймет, а Фелисити будет ждать, чтобы утешить его. Он ведь был так расстроен из-за нее, с такой готовностью хотел за ней ухаживать.

Да, все в конечном итоге складывалось очень благополучно.

Я разделась и расчесала волосы. Взглянув на стакан с молоком на столике, я вспомнила лицо Милтона, глаза, сиявшие на загорелом лице, его торжество и радость, когда я выдала свои истинные чувства.

Я взяла стакан и сделала глоток.

Иногда у кокосового молока бывал какой-то тошнотворный привкус. Я поставила стакан. Мне что-то не хотелось пить.

Некоторое время я сидела в постели, думая о пожаре и о той минуте, когда Милтон подошел ко мне.

Затем выпила еще молока. Мне показалось, что у него странный вкус. Я снова поставила стакан и при этом пролила молоко на стол. Я выбралась из постели, чтобы отыскать тряпку, и, вернувшись к столику, обнаружила в пролитом молоке какой-то осадок.

Прежде я его никогда не замечала.

Я вытерла стол. Меня одолевал сон. Я забралась в постель. Комната ускользала от меня. Я легла и почти тут же провалилась в глубокий сон.

ОТКРЫТИЕ


Обычно я просыпаюсь рано, однако на следующее утро из тяжелого сна меня вырвал какой-то шорох. Мария укрылась в комнате. Я ощутила тревогу. Что-то со мной произошло. Руки и ноги, казалось, были налиты свинцовой тяжестью, и подняться я смогла лишь с огромным усилием.

Мария стояла у моей постели. Она смотрела на меня с каким-то испугом.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— По-моему, да. У меня был тяжелый сон.

Я села в постели и приложила руку к голове. Вернулись воспоминания о вчерашнем дне. Пожар… Милтон… возвращение в отель.

— Я как-то странно себя чувствую, — произнесла я.

Я вспомнила, как Милтон сказал, что велит Марии принести мне молока. Я повернула голову. На столике ничего не было, и вид у него был такой, словно его только что протерли.

— Вы не выпили молоко, — заметила Мария.

— Немного выпила.

— И немного пролили. Я все вытерла.

— Спасибо.

— А теперь принести вам горячей воды?

— Да, пожалуйста.

Мария ушла, и я выбралась из постели. Голова у меня слегка кружилась. Что-то все же произошло со мной ночью. У меня было эмоциональное потрясение. Никогда не забуду той минуты, когда увидела пожар, а потом мчалась сквозь дым, и вокруг плясало пламя. Перед моими глазами до сих пор стояли насмерть перепуганные крысы, лихорадочно рассыпавшиеся во все стороны из горящего тростника.

Это потрясло меня больше, чем я тогда понимала. В основном ужас при мысли, что с Милтоном могло что-то случиться… и радостное открытие, что ничего страшного не происходит.

А потом — молоко.

Ах, да, молоко. Как все-таки это странно! Конечно, Мария должна была унести его и вытереть стол. Это ведь ее работа — содержать комнату в порядке.

Я сидела на кровати и размышляла, когда Мария вернулась с горячей водой.

Я умылась и оделась.

Раздался стук в дверь.

Это была Фелисити. Она посмотрела на меня с некоторым удивлением.

— О… ты только что встала.

— Я проспала.

— Как это на тебя не похоже. Я уже позавтракала с Реймондом на террасе. Я хочу показать ему остров. Ты поедешь с нами?

— Не сегодня. У меня немного болит голова. Поезжайте вдвоем.

Фелисити не могла скрыть своей радости.

— Наверное, ты переволновалась вчера вечером. Пожар и все остальное… и то, что ты так туда помчалась.

— Да, — отозвалась я. — Наверное, из-за этого.

Фелисити ушла.

Как она изменилась! Она стала совершенно другой. Если когда-нибудь и существовал влюбленный человек, так это Фелисити. Должен же Реймонд понять это. Все было так очевидно. И она была ему небезразлична… глубоко небезразлична.

Я старалась отогнать от себя слабость. Что со мной происходит? Никогда прежде со мной такого не бывало.

Наверное, я была в очень сонном состоянии, поскольку не сразу подумала о молоке, и, лишь спустившись вниз и позавтракав на террасе, я вспомнила про него.

Молоко! Я выпила лишь чуть-чуть… и в нем был осадок.

Я не могла больше оставаться на террасе и вернулась к себе.

Я все думала: молоко. Осадок. Неужели кто-то действительно подсыпал мне что-то в молоко?

Зачем? Чтобы я крепко заснула? Но с какой целью? Однако я выпила лишь несколько глотков. Если такая малая толика оказала на меня такое действие, что было бы, если бы я выпила весь стакан?

Пилюли для Фелисити я обычно растворяла в молоке. Врач сказал, что так принимать их лучше всего.

Мне в голову пришла мысль, повергшая меня в смятение. Я подошла к ящику. Флакон был на месте. Дрожащими пальцами я отвинтила крышку. Во флаконе осталось всего шесть пилюль.

Но ведь всего несколько дней назад я заглядывала туда, и их было десять!

Мне сделалось дурно. Куда подевались эти пилюли? задавала я себе вопрос. Я увидела свое отражение в зеркале. Бледное лицо, глаза, расширенные от ужасных подозрений.

Кто-то положил пилюли мне в молоко. Если бы я выпила весь стакан, где бы я была теперь? Кто-то пытался убить меня.

Я стала вспоминать, что сказал врач. Одной пилюли достаточно, чтобы дать Фелисити хорошенько выспаться ночью. Не больше одной в день, предупредил он. Две были бы неопасны, однако принимать их не рекомендовалось. А более сильная доза была бы роковой. А мне в молоко кто-то положил четыре! Я стала перебирать в памяти события вчерашнего вечера. Милтон велел Марии принести мне молоко. Я обнаружила его, войдя в комнату. Мария? Но с какой стати Мария стала бы вредить мне? Она держалась очень дружелюбно. Я щедро вознаграждала ее за услуги, и это приводило девушку в восторг. Казалось, она с готовностью прислуживала мне. Она, конечно, была чрезмерно любопытной, это верно. Я видела, как она разглядывает мою одежду, но то было естественное любопытство.