— Тогда, дорогая графиня, — сказала она, — вам нечего будет бояться. Если что меня и печалит, так это не возможная победа Шуазеля и его сестры над вами, а то, что они причиняют вам столько волнений.

Жанна с присущей ей прямотой пришла к королю и спросила: — Что вы думаете об этой креолке, Франция?

У короля была привычка присваивать прозвища людям из своего ближайшего окружения, и Жанна, в свою очередь, наделила его самого прозвищем. «Франция» подходит к нему, сказала она, и королю это понравилось, тем более, что исходило прозвище от Жанны.

Вопрос Жанны рассмешил Луи.

— Что это? — сказал он. — Уж не испуг ли я вижу в ваших прекрасных глазках?

— А я в ваших — не страсть ли к креолке? — парировала Жанна.

— Хоть вы и видите то, чего видеть не можете, — сказал Луи, — это не значит, что я хотел бы расстаться с вами.

Жанна улыбнулась:

— Нет, конечно, нет. Не думайте, я не стану хныкать, если вы время от времени будете жаждать перемен. Конечно, до тех пор, пока вы будете возвращаться ко мне.

Теперь Луи улыбнулся Жанне:

— Прежде чем я почувствую соблазн, вам придется найти ту, которую — хотя бы чуть-чуть — можно сравнить с вами. А что касается этой женщины, то, глядя на нее, я не могу не думать в то же время о герцогине де Грамон. Я никогда не позволил бы этой женщине вмешиваться в мои дела и жизнь.

Жанна осталась довольна. Прежде чем Шуазель понял это, она уже знала, что затея с креолкой обречена на неудачу.


***

Шуазель и его сестра бесновались. Они представили свою протеже королю, который, хотя и был достаточно учтив с ней, не обратил, однако, на красавицу-креолку большего внимания, чем полагалось по этикету.

Герцогиня де Грамон не умела сдерживать своих чувств, как ее брат, и когда процессия спустилась по большой лестнице, чтобы нанести визит дофину, она протиснулась вперед и оказалась непосредственно за спиной у Жанны.

Жанна собиралась как раз сделать реверанс перед дофином, не упустившим случая придать своему лицу выражение, означавшее, сколь неприятна ему фаворитка деда, и в этот момент герцогиня де Грамон наступила на шлейф платья Жанны.

Жанна почувствовала это и резко выпрямилась, оглянувшись на уже оторванный от платья шлейф.

Она пришла в ярость — отчасти еще и потому, что здесь присутствовал король, а она хотела, чтобы он видел, что не зря ее обучают версальским манерам.

Жанна подбоченилась и собралась сказать герцогине все, что думала о ней, но случайно встретила взгляд короля. «Ради Бога, оставайтесь спокойной. Пусть все увидят, что это не вы, а гер цогиня попала впросак» — вот что мгновенно увидела она в этом взгляде.

И Жанна поняла, что этикет требует от нее вести себя так, словно ничего не случилось.

Она снова повернулась к дофину, сделала глубокий реверанс и продолжила свой путь.

Окружающие обменивались многозначительными взглядами. Жанне отдавали должное: бывшая девчонка из предместья Парижа кое-чему научилась.

Зато герцогиня де Грамон не научилась ничему. Это небольшое происшествие повлекло за собой временное удаление герцогини из Версаля. Не будь она сестрой могущественного Шуазеля, ее, вероятно, изгнали бы оттуда навсегда.


***

Попытки задеть мадам дю Барри, между тем не прекращались.

Граф де Лораге, друг герцога Шуазеля и герцогини де Грамон, решил унизить Жанну способом, характерным для людей его круга.

Этот аристократ взял молодую и очень красивую девицу из «дома мадам Гурдан» к себе в любовницы. Он купил для этой девицы дом, разодел ее в пух и прах и засыпал деньгами и драгоценностями. Двор, однако, заподозрил, что графом движет не слепое увлечение своей возлюбленной, а несколько иные мотивы.

Когда де Лораге стал именовать свою любовницу графиня де Тонно его намерения стали понятны, потому что «тонно» (бочка) и «бариль» (бочонок) значат почти одно и то же, а слово «бариль» созвучно слову «Барри».

В наказание за эту проделку графа изгнали из Версаля. Пострадала и мадам Гурдан. Ей запретили впредь посылать своих девиц в Фонтенбло, а это означало для нее большие финансовые убытки и было несправедливо, потому что мадам Гурдан не имела представления о намерениях графа де Лораге и ни в чем не была виновата.

Жанна на мадам Гурдан не обижалась и вскоре добилась отмены запрета на торговлю девицами. Однако и Жанна заразилась торжественностью окружавшей ее обстановки, и все заметили, что теперь на людях мадам дю Барри ведет себя вполне прилично и сдержанно, что еще совсем недавно показалось всем просто невероятным и странным.

Наедине с Луи она оставалась такой же, как и прежде, а король и не хотел, чтобы она стала какой-то другой.

Когда все поняли, что мадам дю Барри останется при дворе надолго, вокруг нее начала складываться партия сторонников, оппозиционная партии Шуазеля. Партию мадам дю Барри возглавили Ришелье и его племянник герцог д'Айгюлон, и цель у этой партии была одна— сокрушить

Шуазеля.

Герцог де Вогюон, и Репе де Мопеу присоединились к этой партии, которая вскоре стала известна под названием «партии баррьенов».


***

Начался новый год, а соперничество между фавориткой короля и его первым министром все еще не утратило своей остроты.

Король подарил Жанне дю Барри прелестный маленький дворец, который он задумал вместе с мадам де Помпадур. Там, в Малом Трианоне, он избавлялся от суеты двора и мог отдыхать, ведя образ жизни скромного владельца усадьбы.

Оба они — и король, и Жанна — обожали это место. Их жизнь здесь казалась обоим такой простой, бесхитростной, далекой от всяких интриг и треволнений. Они принимали своих ближайших друзей в маленьком зале, выходившем окнами в сад, и делали вид, что обходятся без слуг. В этом им помогал «летучий стол», искусное изобретение Лорио. Такие столы опускались под пол, когда требовалась перемена блюд (а на месте опустившегося стола появлялось металлическое устройство в виде розы). Когда же уставленные блюдами столы были готовы к подъему, металлическая роза раскрывалась и ускользала, освобождая место столу. Луи не уставал восхищаться этим занятным изобретением.

— Здесь, в нашем малом Трианоне, — говорил он, — мы можем жить в полном уединении.

Такое желание короля могло означать, что, будучи далек от пресыщения Жанной, он относится к ней так же, как в свое время относился к мадам де Помпадур.

Двор полагал, что рано или поздно или мадам дю Барри, или Шуазелю придется расстаться с королем. Все отлично понимали, что эти соперники непримиримы. Ни мадам дю Барри, ни Шуазель ни на какие уступки друг другу не пойдут. Время шло, а интерес к их соперничеству не ослабевал. Мадам дю Барри достался ее Трианон, зато Шуазель добился не так давно согласия на брак дофина с младшей дочерью императрицы Марии Терезии.

Друзья Шуазеля предрекали, что когда эрц-герцогиня Мария Антуанетта прибудет во Францию, влияние мадам дю Барри пойдет на убыль, потому что Мария Антуанетта будет надежным союзником Шуазеля, сыгравшего решающую роль в переговорах о браке между ней и дофином. Дофин ненавидел фаворитку деда, Аделаида тоже ненавидела Жанну, не отставали в этом от Аделаиды и ее сестры Софи и Виктория. Когда невеста дофина вникнет во все обстоятельства и присоединится к дофину и мадам Аделаиде, а там — и ко всей партии Шуазеля, сумеет ли Жанна дю Барри сохранить свое нынешнее положение?


***

— Франция, — воскликнула мадам дю Барри, войдя в апартаменты короля, — я придумала, что вы подарите мне на Новый год.

Луи улыбнулся. Как полна она жизни! Глядя на нее, он забывал о своих шестидесяти...

— И что же вы придумали? — спросил он.

— Сейчас скажу. Вы ведь любите мадам де Мирепо?

— Пожалуй, — согласился он.

— Тогда все в порядке. У нее так много долгов, что она потеряла надежду выплатить их когда-нибудь сполна. Ее гложет страшное беспокойство. Так вот — я хочу, чтобы вы подарили мне на Новый год Нантские ложи, а я бы тогда отдала их мадам де Мирепо, и всем ее заботам пришел бы конец. Вы согласны?

Король не спешил с ответом и похоже было даже нахмурился. Нантские ложи приносили весьма весомый доход в виде арендной платы за торговые заведения в Нанте. Принадлежали они (до ее недавней смерти) герцогине де Лораге. Король покачал головой.

— Боюсь, мадам Мирепо такого подарка не получит, поскольку я уже подарил Нантские ложи другой особе.

Лицо Жанны вспыхнуло.

— Но я уже пообещала ей!

Луи пожал плечами и отошел к окну. Жанна топнула ногой.

— Измените свое решение!

— Я не меняю своих решений, — холодно сказал Луи, глядя в окно.

Обернувшись, он увидел, как побледнела и изменилась Жанна в лице, и быстро подошел к ней.

— У вас самое доброе сердце на свете, — с нежностью сказал он ей. — Не смотрите на меня так печально. Что за радость вам просить у меня то, что вы потом отдадите кому-то другому? А теперь я скажу, кто получит Нантские ложи. Тот — или, вернее, та, — кого я люблю всей душой. Назвать ее имя? Графиня дю Барри — знаете такую?

Жанна, громко расхохотавшись, порывисто обняла короля.

— Ну и разыграли вы меня. Значит, мадам Мирепо получит свои ложи. Ох, Франция, как же я испугалась!

Он с нежностью смотрел на нее. Испугалась? Чего? Не того, что могла потерять в глазах тех, кто знал ее щедрость, нет! Испугалась, что бедная мадам Мирепо не получит своей ренты.

Вскоре после этого случая Жанна просила Луи вернуть ко двору герцогиню де Грамон.

— Я не ослышался? — спросил король.

— Нет, вы не ослышались, — сказала Жанна. — Тут по двору рыщет один мопс с таким видом, точно потерял свою сучку. Жалко пса, а я люблю собак, и Ваше Величество тоже их любит, правда?