— Как только это случится, она займет место мадам де Помпадур и станет заправлять всеми делами. Мы достигли нашего положения, потому что маркиза была с нами в дружбе. А что будет, когда на месте маркизы окажется... наш враг?

— Этой женщине далеко до маркизы. При всей своей буржуазности маркиза была умной женщиной, а у этой вместо ума — здоровье, красота и вульгарность.

— Но король стареет, не забывайте об этом. Мне кажется, у него есть признаки старческого слабоумия.

— Сестра, мы сумеем помешать этой женщине. Уж если мы так прочно держались против Пруссии и Британии, так неужели не устоим перед капризами какой-то мадам дю Барри?

— Я боюсь ее больше, чем всех европейских государств.

— Не паникуйте, сестра. Мы скоро добьемся удаления этой женщины. Но действовать надо осторожно, шаг за шагом. Наша задача — предотвратить церемонию представления мадам дю Барри.

— А знаете ли вы, Этьен, что Ришелье на ее стороне?

— Ришелье? Этот двуличный плут? Он слишком стар.

— Д'Айгюлон тоже поддерживает ее.

— Д'Айгюлон! Этот бравый солдат! Да он дурак. И вы всерьез принимаете такого человека?

— Я боюсь, что они уже создают вокруг нее партию. Можете не сомневаться, что король поддержит тех, кто поддерживает ее.

— Вполне возможно, но вряд ли такое случится. Пока она не будет представлена двору и официально признана, опасность невелика. Но чрезвычайно важно, чтобы ее представление не состоялось.

— Король твердо решил, что оно состоится. Ришелье и д'Айгюлон тоже настаивают на этом. А уж о ней самой и говорить нечего. Не представляю, как нам удастся помешать этому.

— Плохо же вы знаете своего брата. Мы могли бы начать уговаривать короля не делать этой глупости, но он все равно нас не послушает. Однако все может быть иначе, если сделать из короля всеобщее посмешище, выставить его на осмеяние. Тогда он запретил бы представление мадам дю Барри.

— Осмеяние! — насупилась герцогиня. — Это мы уже пробовали. Его и этим не проймешь, совсем потерял из-за нее голову.

— Посмотрим. Я уже договорился с некоторыми рифмоплетами, и скоро во всех парижских кабаках будут распевать веселенькие куплеты про нашу красотку.

Герцогиня одобрительно кивнула.

— Но это еще не все, — продолжал герцог. — Прошлое этой женщины, как вам известно, весьма неблаговидно.

— Но королю нет никакого дела до ее прошлого и до низкого происхождения.

— О, она покажется ему ничуть не лучше пташек из Оленьего парка. Луи должен увидеть разницу между подобными заведениями и Зимней галереей.

— Вы что-то предприняли?

— Да. Как раз сегодня я отправил верного друга к одной женщине, которую очень хорошо знают в Париже... и при дворе. Я имею в виду мадам Гурдан из «дома Гурдан».


***

Мадам Гурдан оперлась локтями на стол и деланно улыбалась посетителю.

Она знала, что он прибыл к ней из Версаля, а ей всегда особенно льстило принимать таких посетителей в своем доме. Ее хорошо знали во дворце и часто обращались к ней с просьбами прислать на веселый банкет девиц, которые развлекали бы там мужчин. Такие сделки приносили мадам Гурдан немалую выгоду и способствовали хорошей репутации ее дома.

Не лишенная чувства юмора, мадам Гурдан именовала себя поставщиком Версальского дворца Его Величества. Такую репутацию, говорила она, весьма высоко ценят парижские деловые люди.

— Я прибыл к вам по поручению столь высокой особы, — сказал посетитель, — что не смею открыть ее имени.

Не иначе речь идет о Его Величестве, подумала мадам Гурдан. На руках у нее поблескивали бриллиантовые браслеты. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, поглаживали дорогой черный бархат платья.

— «Дом Гурдан» к вашим услугам. Вы хотели бы взглянуть на кое-кого из самых красивых наших девушек, не так ли, мсье?

— Нет, я здесь затем, чтобы получить вашу подпись на документе.

Мадам Гурдан слегка изменилась в лице. Она не любила подписывать документы. К чему эти лишние хлопоты?

— Лучше объясните, какое у вас ко мне дело, — сказала она без прежней любезности в голосе, — а то я вас что-то не совсем понимаю.

— Полагаю, вы знаете молодую женщину по имени мадемуазель Вобарнье или мадемуазель Ланж?

Мадам Гурдан кивнула:

— Да. Прелестная девушка.

— Вы хорошо ее знали, мадам?

— Не так хорошо, как мне хотелось бы.

— Она служила здесь, в вашем заведении, не так ли?

— Вы коснулись самой большой неудачи в моих делах. Я бы охотно взяла ее к себе... Знаете, мсье, я не так глупа, уверяю вас. Иначе я не смогла бы так успешно вести свою торговлю, как вы сами понимаете.

— Так она не служила в вашем заведении? Мадам Гурдан отрицательно покачала головой.

— Но у меня с собой бумага, в которой сказано, что служила, — настаивал посетитель.

— Стало быть, эта бумага лжет. Кто утверждает это?

— Вы, мадам...

— Я?!

— Здесь сказано, что мадемуазель Вобарнье, или мадемуазель Ланж, некоторое время служила «в моем «доме Гурдан».

— Дайте-ка мне взглянуть. — Мадам Гурдан вскочила на ноги и заглянула в документ. — Ничего подобного я никогда не писала. Где эта запись?

— Она появится, мадам, если вы поставите здесь свою подпись.

— Понятно, — сказала мадам Гурдан, подозрительно прищурясь.

— Мадам, слишком важная персона хотела бы, чтобы вы подписали этот документ. Этот человек не приказывает вам этого. Он заплатит за вашу подпись. Столько, что даже вы, преуспевающая женщина, будете удивлены.

Взгляд мадам Гурдан по-прежнему оставался подозрительным. — Соглашайтесь, — сказал посетитель. — Вот перо. Подпись и деньги ваши. И не только деньги...

Она скрестила на груди руки, и взгляд ее из подозрительного сделался враждебным.

«Значит, правду говорят, — подумала она. — Нашла-таки Жанна дорожку в Версаль». Появление такого посетителя могло означать лишь одно: готовится церемония представления Жанны ко двору. Внезапно мадам Гурдан расхохоталась.

— Вы хотите поторговаться со мной, — вздохнул посетитель. Ну, хорошо, назовите мне вашу цену. Сколько вы просите?

— Мсье, все, чего я прошу, это чтобы вы забрали эту бумагу и убирались из моего дома. Я продаю девочек, но не брань. Выполнить вашу просьбу — значит замарать мою честь.

Посетитель открыл было рот, собираясь что-то возразить мадам Гурдан, но она уже позвала слугу — негра-евнуха, вид которого не оставлял сомнений в том, что он способен вышвырнуть посетителя, как котенка.

— Покажи-ка этому мсье, где у нас выход, — сказала мадам Гурдан слуге.

Оставшись одна, она плюхнулась в кресло и вся затряслась от хохота. Жанна, эта малышка Жанна! Подумать только, скоро она станет самой важной дамой во Франции!


***

Шуазелю и его сестре пришлось обходиться без помощи мадам Гурдан. Шуазель, однако, не унывал и заверял герцогиню де Грамон, что они и так справятся со своей задачей, хотя и признавал, что подпись этой женщины могла бы сослужить им очень хорошую службу.

Теперь они решили, что достаточно лишь распустить слухи, что Жанна дю Барри в свое время жила в «доме Гурдан», прежде чем появилась при дворе. Те, кому захочется поверить, что это правда, поверят.

— Это совсем нетрудно — порочить тех, кому везет, — говорил сестре Шуазель, - потому что многие им завидуют, а завистники рады поверить даже самой откровенной клевете. У нашей маленькой дю Барри множество врагов, даже среди тех, кто ее и в глаза не видел.

Шуазель не терял времени даром. По его наущению повсюду упорно распространялись слухи, преследующие цель очернить Жанну. Рассказывали всякие небылицы о ней, не брезговали никакой клеветой.

На улицах и в кабачках не только перемывали косточки Жанны, а еще и горланили веселенькие куплеты «а-ля Бурбоночка».

Самой популярной вскоре стала вот эта песенка:


Ах, диво, что за диво,

Неведомо чья дочь,

Неведомо чья дочь.

Ах, диво, что за диво!

Для короля услада,

Что грешнику и надо.


Ах, как она мила,

Какие у ней чары,

Какие у ней чары!

Ах, как она мила!

И грешника уж старого

Совсем с ума свела.


В каком хорошем доме

Прошла она науку,

Прошла она науку

В каком хорошем доме.

Гурданы и Бриссоны

Тут приложили руку.


Не позы, а картины,

Куда там Аретино,

Куда там Аретино,

Не позы, а картины!

Король наш старичок

От страсти занемог.


Он, от любви сгорая,

Лепечет: дорогая,

Лепечет: дорогая,

Достойна ты короны,

Достойна ты короны,

И вместе с нею трона.


Такие песенки звучали даже под самыми окнами дворца. Король слышал, как нахально распевают их там, и мадам дю Барри тоже слышала.

Король наблюдал за ней. Чуть склонив голову набок, она вслушивалась в дерзкие слова, словно боясь упустить хотя бы одно из них, и как будто старалась запомнить залихватский мотивчик.

Он ждал от нее вспышки гнева, а она лишь смеялась, а потом начала отбивать ритм, и Луи застыл от изумления, когда Жанна сама запела «а-ля Бурбоночку».

— Вы необыкновенная женщина, — сказал он ей.

— Чем же это? — спросила она. — Петь эту песню!..

— Хороший мотив, — беспечно улыбнулась Жанна. — «Ах, диво, что за диво, неведомо чья дочь... — пропела она. — Это ведь правда, по крайней мере, что я «неведомо чья дочь».

— Я скажу вам, кто вы,— сказал взволнованный Луи. — Вы добрейшая женщина в мире. Мадам де Помпадур непременно узнала бы, кто сочинил эти куплеты, и настояла бы на его заточении в Бастилию!