Эйна Ли - Дорога любви

– О Боже, нет! – выкрикнула Кэтлин, пытаясь вырваться из рук державших ее индейцев.

Вождь кивнул одному из индейцев, и тот шагнул к Кину. Вынув нож, он сделал несколько надрезов на плече разведчика. Согнувшись от боли, Кин не проронил ни звука, когда индеец медленно снял с него полоску кожи.

Томас бросился к Кину и оттолкнул краснокожего, готовившегося сделать новый надрез. Индейцы тут же ринулись к нему, но Пятнистый Олень что-то выкрикнул, и они остановились.

– Не ввязывайся в это, Томас, и забери отсюда женщин! – выкрикнул Кин.

Томас повернулся к Пятнистому Оленю:

– Так вождь выражает свою благодарность?

– Пятнистый Олень обещал, что Руки, Которые Лечат, и его скво могут уходить, куда хотят. Но Маккензи – враг моего народа. Он убил множество моих воинов. Он убивает дичь, которой кормятся наши женщины и дети.

– И Пятнистый Олень – враг моего народа. Но это не помешало мне помочь сыну Пятнистого Оленя, – громко возразил Томас. – Несколько лет назад мой народ, Конфедерация, воевала против Великого Отца в Вашингтоне. Погибли тысячи наших воинов, потому что наш враг превосходил числом, и у нас не было лекарств. И Железную Лошадь также нельзя остановить. Ей уже уступили сиу и чейенны, которые пытались преградить ей путь. А их намного больше, чем индейцев племени юта. Сюда идут многие тысячи. Их больше, чем во всех индейских народах, вместе взятых. – Томас подошел к Пятнистому Оленю и остановился прямо перед ним. – Зачем же я тогда спасал твоего сына? Сюда придут солдаты, и, если ты будешь продолжать сопротивляться, они его все равно повесят.

Время, когда здесь жили одни юта, ушло навсегда. Заключи мир с Великим Отцом в Вашингтоне. Ваши братья шошоны уже сделали это. Великие вожди, такие, как Олень С Черным Хвостом и Сын Шеста Вигвама, уже заключили соглашение с Великим Белым Отцом. И этим племенам дали мясо для того, чтобы накормить голодных, быков для разведения собственных стад, одеяла для того, чтобы обогреть людей в зимний холод. Люди в этих племенах выбрали мир и получили жизнь, а не смерть.

Слушая его, индейцы начали негромко переговариваться.

– Ты можешь избавить свой народ от страданий и лишений. Так покажи свою мудрость и заключи мир, – продолжил Томас. – И выходи на тропу мира прямо сейчас, с дарования жизни Маккензи.

– Маккензи убивал людей юта! – выкрикнул Пятнистый Олень.

– Но только после того, как люди юта пытались убить его, – заметил Томас. – Маккензи и юта жили в мире до прибытия Железной Лошади. Маккензи вырос в этих горах так же, как и вы. Он вам не враг.

Долгое время Пятнистый Олень стоял молча. Остальные не решались прервать его раздумья. Наконец он поднял руку и обратился к своим соплеменникам:

– Руки, Которые Лечат, ведет мудрые речи. – И он указал на Томаса. – Много лун Пятнистый Олень видит, как молодые воины падают под стальными копытами Железной Лошади. От нее бегут могучие бизоны, быстрые олени, и даже хитрые лисы прячутся в своих норах. И с каждой новой луной их число уменьшается. Сейчас только крик кукушки можно слышать в лесу, все остальные покинули эти горы.

С Железной Лошадью не в силах справиться ни могучие зубры, ни быстрые олени, и самые хитрые лисы не в силах ее обмануть. И потому не могут сдержать это племя и люди юта. Потому как нет ничего сильнее на земле Железной Лошади.

Мы отправимся на Запад, чтобы присоединиться к нашим братьям-шошонам. Передай своему вождю Железной Лошади, что Пятнистый Олень больше не ведет с ним войну. Его люди могут свободно гулять по дорогам, проложенным юта.

– А что будет с Маккензи? – с надеждой спросил Томас.

– Око за око. – Томас подался вперед, порываясь протестовать, но Пятнистый Олень поднял руку, чтобы его остановить: – Око за око, Руки, Которые Лечат. Пятнистый Олень вернет жизнь Маккензи, как ты вернул сына Пятнистому Оленю.

Пятнистый Олень надрезал себе руку одним взмахом ножа, затем протянул нож Томасу. Тот понял, что должен сделать, и надрезал свою. Оба соединили руки кровавыми ранами.

– Теперь мы братья по крови, и мудрость Рук, Которые Лечат, перетекла в Пятнистого Оленя.

– А Руки, Которые Лечат, получил храбрость и мудрость из крови Пятнистого Оленя, – ответил Томас. Он заметил, какой гордостью загорелись глаза вождя, когда он получил похвалу от человека, которого уважал.

Затем вождь молча вскочил на лошадь и двинулся к лесу. Индейцы последовали за ним.

– Ну, доктор, я тебе обязан, – произнес Кин, когда Томас отвязывал его от дерева.

Кэтлин бросилась в его объятия.

В глазах Роури читалось восхищение:

– Кин, не только вы ему благодарны.

– Дай мне взглянуть на твое плечо, – озабоченно проговорил Томас, оставив без внимания комплименты. – Бог мой, – присвистнул он, увидев кровавый кусок открытой плоти. – Меня не перестает удивлять жестокость человека. Нам надо вернуться в вагон, чтобы я мог обработать рану.

Они вернулись в вагон, и Томас достал свой саквояж.

– Постарайся не дергать плечом, – попросил он, принимаясь за дело. – Чем быстрее на ране появится коркообразный нарост, тем меньше вероятность заражения.

Кина это смутило.

– Ты имеешь в виду чем быстрее появится кожа?

– Или корка, – улыбнулся Томас.

– Ты так и должен был сказать, – заметил Кин.

– Нет, это было бы слишком просто. Настоящий доктор должен выглядеть очень умным и всезнающим, – поддразнила Роури. Она наклонилась к Томасу и поцеловала его в голову. – Верно, доктор?

Томас бросил ей сдержанную улыбку.

– Это верно, ваш доктор знает все.

– Я в это верю, – произнес Кин. – На твоем месте, Роури, я бы убедил его оставить хлопотную жизнь доктора и попытаться стать губернатором.

– У меня уже возникала эта мысль, – ответила она. – Но для этого потребуется ваша помощь.

Закончив перевязку, Томас подмигнул Кину:

– Возможно, я перегрелся на солнце. Неужели я слышу, что Роури Коллахен Грэхем нуждается в чьей-то помощи?

– Именно в помощи, а не в совете, – подхватил Кин.

– Ты на чьей стороне, Кин Маккензи? – взмахнув ресницами, с подозрением спросила Роури.

– Давайте выбираться отсюда, – прервал их Томас. – Пока Пятнистый Олень не передумал.

– Неужели война действительно прекратилась и мир наконец пришел в эти горы? – удивленно протянула Роури.

– Ну, нам не стоит испытывать судьбу и проверять это на себе, – ответил Кин, сжимая в своей ладони руку Кэтлин. – Нам надо еще проделать путь в двадцать миль до Огдена. Идем, моя дорогая.

Эфраим Андерсон не только выглядел очень серьезным, невероятно занятым человеком – он действительно таким был. Улыбка редко появлялась на строгом лице, смеха его не слышал никто. Потеряв с возрастом яркую золотистую шевелюру, доставшуюся ему от шведских предков, он стал удивительно бесцветным: седая борода, седые волосы вокруг лысины и серые глаза, скрытые толстыми очками.

Серыми были также его костюм, высокая шляпа и галстук. Некоторое разнообразие, если это можно назвать разнообразием, вносили лишь белая рубашка с высоким воротником, скрывающим шею, и тщательно начищенные высокие черные ботинки.

Его лицо почти постоянно было искажено гримасой – в его профессии нельзя было уберечься от вдыхания ядовитых паров, и он страдал от постоянных головных болей. Эта же профессия лишила его посетителей, а значит, и друзей. Эфраим Андерсон был химиком «Юнион пасифик».

Каждый день Эфраим начинал с того, что смешивал три широко известных и употребляемых химиката – серную кислоту, глицерин и азотную кислоту – для того, чтобы получить светло-желтую маслянистую жидкость, известную под названием «нитроглицерин».

Поскольку строительство подходило к концу, взрывы вдоль будущей трассы почти совсем стихли. Осталось взорвать лишь несколько скал, чтобы обломками укрепить последний участок насыпи.

Нитроглицерин имел непредсказуемый нрав, и потому с самого своего прибытия в Огден Эфраим жил и занимался своей работой в отдельном домике. По той же причине Эфраим никогда не производил в своих пробирках больше одной сотой литра, количества, которое рабочие чаще именовали «треть унции с полушкой».

В тот день с самого раннего утра Эфраим принялся за изготовление последней партии взрывчатого вещества. Мысль о том, что он скоро покинет Огден, вселяла в него энтузиазм. Всего через несколько часов он сможет сесть на поезд в Миннесоту, и в его саквояже будет достаточно денег, чтобы открыть в своем родном городке маленькую аптеку. Химик не намеревался оставаться на церемонию забивки золотого костыля. С него было более чем достаточно всей этой «Юнион пасифик рейлроуд» и людей, которые в ней работали.

Стояла очень теплая для первой недели мая погода, и Эфраим распахнул двери, чтобы впустить в душное помещение свежий воздух.

Получив искомое количество жидкости, химик осторожно вылил ее в две пробирки и поставил их в углубления специального ящичка для переноски. Весь погруженный в свою работу, он не заметил, как кто-то скользнул за его спиной в открытую дверь, и никак не мог ожидать страшного удара, от которого упал без сознания.

Внешне Энтони Консетти был полной противоположностью Эфраиму Андерсону. Молодой итальянец был невысок ростом и очень подвижен, его приятное безбородое лицо часто освещалось улыбкой. Жизнерадостный человек, он смеялся часто и охотно. Женщинам невероятно нравились его черные как смоль ниспадающие на плечи волосы и длинные черные ресницы над глубокими карими глазами.

Но несмотря на столь значительные внешние различия, Энтони Консетти и Эфраим Андерсон имели нечто общее – профессия обоих была смертельно опасной.

Энтони Консетти был карточным шулером. Обаятельным шулером, который сопровождал свое искусство дружеской улыбкой и хорошей шуткой.

В те времена, когда Энтони не имел возможности жульничать за карточным столом и обольщать хорошеньких женщин, он путешествовал с небольшим бродячим цирком, выполняя там самые различные работы – от предсказания судьбы в качестве профессора Омнипотента, облаченного в плащ, тюрбан с фальшивыми драгоценностями и накладную бороду, до дрессировщика медведя.