— Великолепное утро. Спасибо, — ответила Эмма, которая поддерживала с ним дружеский тон с самого возвращения из Парижа.

Он помахал перед ней пачкой писем:

— Все для твоего старика. И… Вот… Открытка для тебя. — Он посмотрел на картинку, прежде чем девушка вырвала ее у него из рук. — Какая вульгарная, не понимаю, как добропорядочные люди покупают такое!

— Да. Ты бы не купил, — грубо откликнулась Эмма и, почти не взглянув на пышную даму в бикини, перевернула открытку, чтобы узнать, кто ее послал. Штемпель был брукфордский.


«Эмма, дорогая, когда ты приедешь ко мне? Я не могу к тебе вырваться, так как мы заняты по горло репетициями «Умершего вовремя». Номер телефона в Брукфорде 678. Лучше всего звонить около 10 утра, перед началом работы. Режиссер прекрасный парень, постановщик — кровопийца, девчонки все порочные, и нет таких красивых, как ты.

Любящий, любящий, любящий тебя Кристо».


Ближайший телефон был в миле от коттеджа. Эмма отправилась пешком по улице к ветхой бакалейной лавке, где она обычно покупала сигареты, консервы, стиральный порошок и пользовалась телефоном.

Телефонный аппарат был старый, с рычагом, который требовалось тряхнуть, чтобы вызвать оператора. Она села на деревянный ящик из-под пустых бутылок и стала ждать ответа. В это время подошла серо-белая кошка, толстая, как подушка, и улеглась у девушки на коленях.

Наконец на том конце провода раздался недовольный женский голос:

— Брукфордский театр.

— Могу я поговорить с Кристофером Феррисом?

— Не знаю, пришел ли он.

— Не могли бы вы посмотреть?

— Кто его просит?

— Скажите, что Эмма.

Недовольная женщина ушла. В трубке послышались голоса. Мужчина прокричал: «Здесь, я сказал, ты, болван, а не там!» Затем послышались шаги и наконец — долгожданный голос. То был Кристо:

— Эмма?

— Ты уже на месте? Женщина, которая подошла к телефону, не знала, пришел ли ты.

— Да, конечно, я уже пришел. Через пять минут начало репетиции. Ты получила мою открытку?

— Сегодня утром.

— Бен ее прочитал? — Ему явно хотелось, чтобы так оно и было.

— Отца нет. Он в Америке. Мне казалось, ты должен об этом знать.

— Откуда?

— Сообщалось во всех газетах.

— Актеры не читают газет, разве что «Стэйдж». Почему ты не сообщила, что старикан в Америке, и не приехала ко мне?

— По сотне причин.

— Назови две.

— Ну, он собирался от силы на неделю. К тому же я не знала, где ты.

— Я же тебе сказал: Брукфорд.

— Не представляю, где этот Брукфорд находится.

— В получасе езды от Лондона. Поезда ходят каждые полчаса. Послушай, обязательно приезжай. Поживи со мной. Меня поселили в ужасной квартире в полуподвальном этаже. Она воняет плесенью и кошками, но очень удобная.

— Кристо, я не могу. Мне необходимо быть здесь. Бен может вернуться в любой день, и…

— Ты сказала ему, что опять встретила меня?

— Нет, не сказала.

— Почему?

— Не было повода.

— Ты боялась?

— Ничего подобного. Было просто ни к чему.

— Никто и никогда не говорил, что я ни к чему, и покончим с этим. Ох, приезжай же, голубка моя. Понимаешь, уборка и вся остальная мура меня доконали.

— Я не могу приехать до возвращения Бена. А потом попробую.

— Тогда будет поздно. У меня кто-нибудь появится и наведет порядок. Пожалуйста! Я организую тебе бесплатный билет на спектакль. Или два билета, и ты сможешь пригласить друга. Даже три бесплатных билета, чтобы ты смогла пригласить всех своих друзей.

Его голос зазвучал весело. Он всегда смеялся над собственными шутками.

— Ах, как смешно, — отозвалась Эмма, но тоже рассмеялась.

— Ты специально меня дразнишь. Ты не захотела остаться со мной в Париже, не хочешь заняться моим домом в глуши Суррея. Что мне сделать, чтобы завоевать твое расположение?

— Ты давно его завоевал. Если честно, то я соскучилась по тебе. Но все равно не могу приехать. Просто не могу, пока не вернется Бен.

Кристо выругался.

В трубке раздалось «пип, пип, пип».

— Ну хорошо, тогда, — поспешно произнес Кристо, — сообщи мне, когда решишься. До свидания.

— До свидания, Кристо, — но он уже повесил трубку. С улыбкой вспоминая каждое произнесенное им слово, Эмма вернула трубку на рычаг. Кошка на коленях громко урчала, и девушке показалось, что животное вот-вот окотится. Пожилой мужчина зашел в лавку купить две унции жевательного табака, и, когда он ушел, Эмма осторожно опустила кошку на пол и пошарила в карманах в поисках мелочи, чтобы оплатить телефонный разговор.

— Когда появятся котята? — поинтересовалась она.

Пожилая женщина за прилавком по имени Герти, никогда не расстающаяся с огромным коричневым беретом, надвинутым на самые брови, ответила:

— Только время покажет, моя дорогая. — Она сунула деньги Эммы в свою кассу (старую железную коробку) и дала ей сдачу. — Только время покажет.

— Спасибо, что разрешили воспользоваться вашим телефоном.

— Пожалуйста, — ответила Герти, которая всегда бессовестно подслушивала разговоры и рассказывала о них по всей округе.


В марте погода была как в разгар лета. А сейчас, в мае, похолодало, как в ноябре, и лили дожди. Роберт даже представить себе не мог Порт-Керрис в дождливую погоду. Художники всегда изображали город в ярко-голубых тонах лета, оживляя картины белыми пятнами чаек и яхт. И все — в ослепительном блеске солнечных лучей. А нынче пронизывающие восточные ветры стучали в окна гостиницы, словно в них горстями швыряли гальку. Сквозняки проникали через оконные переплеты и, уходя в щели под дверями и дымоходы каминов, раскачивали шторы. От холода не было спасения.

Была суббота. Роберт, вытянувшись, лежал на кровати. Он взглянул на часы: без пяти три. Потянулся за сигаретой, зажег ее и остался лежать, следя за свинцовыми тучами за окном в ожидании телефонного звонка.

Ровно в три часа зазвонил телефон. Роберт снял трубку.

— Три часа, сэр, — произнес портье.

— Большое спасибо.

— Вы проснулись, сэр?

— Да, я проснулся.

Докурил сигарету, затушил окурок в пепельнице и встал, надевая белый махровый халат и направляясь в ванную принять горячий душ. Роберт ненавидел дневной сон. Ненавидел просыпаться с ощущением зубной боли и раскалывающейся головой. Однако после того, как всю ночь вел машину из Лондона, необходимо было поспать. Он позавтракал и попросил портье разбудить его. Но шум ветра разбудил раньше. Выйдя из ванной, он надел свежую сорочку, повязал галстук, взялся за пиджак, но потом передумал и натянул джемпер. Причесавшись, взял с туалетного столика свои мелкие вещи и сунул их в карман брюк. Затем подхватил плащ с вешалки на двери и спустился по лестнице.

В холле стояла послеобеденная дремотная тишина. Пожилые постояльцы похрапывали в тепле своих номеров. Разочарованные любители гольфа, стоя у окон, смотрели на дождь, гремя мелочью в карманах своих твидовых бриджей и надеясь на улучшение погоды, чтобы до темноты пройти девять лунок.

Портье взял у Роберта ключ и повесил на доску.

— Уходите, сэр?

— Да. Быть может, вы мне поможете? Мне нужно в галерею общества художников. Она находится где-то в старой церкви, переделанной в выставочный зал. Вы не знаете, как туда добраться?

— Это в центре. Вы ориентируетесь в нашем городе?

— Я знаю, где находится «Слайдинг Тэкл», — ответил Роберт, и портье ухмыльнулся. Ему понравился мужчина, который ориентировался в пабах.

— Итак, скажем, вы идете в «Слайдинг Тэкл», но, не доходя, поворачиваете вверх по улице. Вверх от бухты. Идите по узкой старой дороге, очень крутой, в конце нее будет площадь. Галерея как раз на противоположной стороне этой площади. Там висит афиша… которую невозможно разобрать.

— Ну что ж, посмотрим. Большое вам спасибо.

— Пожалуйста. — Портье открыл вращающуюся дверь, и Роберт оказался на пронизывающем ветру. Дождь обрушился на его непокрытую голову, заставив сгорбиться и поспешить по гравийной площадке, избегая глубоких луж, к машине. Выехав к бухте, Роберт увидел, что настало время прилива. Перед ним волновалось море, серое и неспокойное, рябое от белых бурунов волн.

Он нашел улицу, о которой говорил портье. Она вела вверх от бухты и была застроена низкими коттеджами; мокрый булыжник мостовой сверкал, как чешуя свежевыловленной рыбы. На вершине холма открылась живописная площадь, и глазам Роберта предстала старая церковь — солидное мрачное здание, не гармонирующее с афишей на двери:

«Общество художников Порт-Керриса.

Весенняя выставка».

Под надписью — странный рисунок в розовых тонах: подобие глаза и рука с шестью пальцами. Роберт про себя согласился с портье из гостиницы.

Он припарковал машину, поднялся по мокрым ступеням, открыл дверь, и его обдало запахом парафинового нагревателя. Внутри церковь была побелена, между высокими окнами в свободном порядке висели картины всевозможных жанров и размеров.

Прямо у двери сидела дама в фетровой шляпе, с покрытыми пледом ногами. С одной стороны от нее стоял деревянный стол с каталогами и кассой для денег, с другой — парафиновый нагреватель, у которого она пыталась согреть свои сизые от холода руки.

— Ой, закройте дверь! Закройте дверь! — взмолилась она, когда с Робертом в помещение ворвался порыв холодного ветра. Он налег на дверь, захлопнул ее и нащупал в кармане брюк две монеты по полшиллинга. — Какой холодный день, — продолжила она, — и это называется лето. Вы — первый сегодня. Ведь вы посетитель, не так ли? Я никогда вас не видела в наших местах.