Лесли Локко - Дорога к дому

— В любом случае, от меня мало что зависит. Ребенок родится через шесть недель. До тех пор бессмысленно строить какие-либо планы. — Амбер закусила губу. Сама того не ведая, Мадлен рассказала гораздо больше, чем хотела бы. — Ну а потом… Там видно будет. Сейчас рано загадывать.

— Все образуется, Мэдс, — Амбер ободряюще пожала ее руку. — Ты справишься, я знаю.

— Надеюсь, что так.

— Вот увидишь.

— Ой, я не думала тебя здесь застать, — удивленно выпалила Бекки. Танде чуть приподнялся из кресла. Он читал, наслаждаясь редкими мгновениями отдыха. Для этого он выбрал кабинет, обстановку которого они с Амбер продумывали до мелочей. К сожалению, он с момента постройки дома провел здесь не больше часа. — Нет-нет, сиди. Я пойду. Я просто шаталась без дела. Так что я просто… исчезну.

— Как ты, Бекки? — тихо поинтересовался Танде. Бекки застыла в нерешительности.

— Нормально, в общем.

— Рад слышать, — сказал он безо всякой неловкости и жестом указал на соседнее кресло. — Присаживайся, — предложил он с привычной легкой улыбкой. — За последние несколько недель я тебя почти не видел. С тобой хорошо обращаются?

— Да, да… Просто превосходно.

— Дети тебя не достают?

— Нет, все в порядке. Правда. Мне уже намного лучше. — Она с опаской опустилась в кресло. Она так и не научилась бороться со страхом, который внушал ей Танде. При всей своей доброте он все равно казался ей пришельцем из другого измерения. Даже не верилось, что это муж ее лучшей подруги. В нем было что-то отеческое, что-то напоминавшее о Максе. Та же внутренняя сила и основательность.

— Что собираешься делать?

— Что собираюсь делать? Даже не знаю… Наверное, впору задуматься о возвращении домой.

— Домой?

— Ну да… в Хараре. Надо решать вопросы с галереей и…

— Поезжай домой, Бекки. — Его голос оставался спокойным. В ее взгляде читалось непонимание. — Туда, где твой настоящий дом.

— Мой дом здесь. — Ее голос задрожал.

— Нет. Африка не для тебя.

— Как ты можешь такое говорить? — воскликнула Бекки, вскакивая на ноги. — Мне здесь хорошо, правда. Мне здесь нравится. Даже после того… что случилось.

— Это не твой дом. Лучше бы тебе вернуться к родителям. Туда, где тебя ждут. Я говорю это не потому, что хочу тебя обидеть, и не от желания умалить твои достижения. Амбер считает, что галерея пользовалась большим успехом. Но сейчас тебе здесь не место.

— Кто дал тебе право меня судить? — Бекки начала злиться. — Кто дал тебе право… — Но договорить ей помешали навернувшиеся на глаза слезы.

— Амбер никогда тебе этого не скажет, потому что не хочет причинять тебе боль. Я плохо тебя знаю, Бекки. Я говорю лишь то, что вижу. А вижу я то, что тебе здесь не место. — Он тоже поднялся. Она уже плакала, не таясь. Вздохнув, он обнял ее за подрагивающие плечи. Поддавшись порыву, она прижалась к нему, уткнувшись лицом в белую накрахмаленную рубашку. Он прав. Конечно же, он прав. Бекки рыдала так сильно, что на его рубашке появились мокрые пятна. Он не обратил на это внимания. Она плакала о том, что потеряла. О том, что ей еще предстояло потерять.

По залу суда прокатился вздох. Паола сидела на скамье подсудимых, ее лицо было смертельно бледным. Она обессилела. Теперь ей уже никогда не оправиться от удара, который только что нанес ей Отто. Она посмотрела на свои руки: ничто не заставило бы ее поднять глаза и, скользнув взглядом по лицу изображавшего сочувствие судьи, взглянуть туда, где Отто сидел в окружении своих адвокатов, которые — в этом она была уверена — поздравляли друг друга с удачным исходом дела. Она изумленно разглядывала крупный бриллиант, одиноко поблескивавший на ее пальце. Вот все, что напоминает о ее браке. Теперь было установлено, что Алессандра, малышка тринадцати месяцев от роду, точная копия матери и бабушки, не ребенок Отто. Сказать больше нечего.

На тыльную сторону ладони упала слеза: Паола быстро вытерла ее. Сейчас не стоило плакать. За дверями зала заседаний толпился целый рой репортеров — утром ей самой пришлось буквально расталкивать их локтями, чтобы войти в зал. То, как они грызутся за место у двери, чтобы щелкнуть камерой и выставить ее и так очевидное горе перед всем миром, показалось ей неприличным. В тот день, когда только началось слушание дела, она была бы рада видеть их, заранее планируя свой следующий наряд и позируя перед камерами. Но через двадцать минут после начала заседания суда она вдруг поняла, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. Приведя Отто в суд, она сама дала ему возможность разрушить ее жизнь. В действительности она никогда не думала, что все зайдет так далеко. Она обратилась в германо-намибийскую юридическую фирму и наняла адвоката, причем в случае ее проигрыша в суде он должен был отказаться от платы. В конце концов, решила она, Отто вряд ли захочется потратить столько денег и пережить публичный скандал, который неизбежно последует, если он станет выяснять условия опеки над их ребенком в суде. Он никогда особо не интересовался Алессандрой. Он не присутствовал при ее рождении, да и потом едва уделил ей пару минут. Может, он просто был равнодушным отцом. А единственным человеком, знавшим, что Алессандра не его дочь, была Паола. Она спланировала все до мельчайших деталей. Она даже заставила себя лечь в постель с Отто через несколько недель после зачатия Алессандры. Так почему же все пошло совсем не так, как должно было?

В ту минуту, когда она увидела, как эта чертова полукровка Эстрелла поднимается к свидетельской трибуне, у нее упало сердце. Какого черта она здесь делает, на суде в южной Баварии? Неожиданно Паола поняла, что до этого еще никогда не испытывала настоящего страха.

Когда девушка начала отвечать на чистом и правильном немецком — с каких это пор она говорит по-немецки? — Паола поняла, что игра окончена. Эстрелла приехала в Мюнхен хорошо подготовленной. Имена, даты, даже точное время. Было названо имя шестнадцатилетнего школьника Дитера Велтона, так же как и молодого авиамеханика, Хельмута Бидермана, о котором, по правде говоря, Паола совершенно забыла; была упомянута ее длившаяся год связь с Генрихом Брандтом, министром сельского хозяйства, одним из немногих чиновников, кому удалось сохранить должность в новом правительстве, а список все продолжался. Вспомнили даже о фотографах, которых Паола обслуживала двадцать лет назад. «Обслуживала» — да, именно это слово употребил адвокат Отто — четверо мужчин, она смотрела на них в полном остолбенении — принц Георг, Гюнтер, Дэйв, Юрген — как, черт побери, он до них добрался? Упомянули даже Стэфана Келлбера, который совсем недавно пришел к ней в гости в полночь, а ушел на рассвете.

— Судя по датам, молодой пилот может оказаться претендентом на отцовство ребенка, что легко доказать с помощью генетического теста, — подвел итог адвокат. — В сущности, — вновь начал говорить он, все взгляды в зале суда были устремлены на него, включая судью, раскрывшего рот от удивления, — из фотографий, которые являются неоспоримыми вещественными доказательствами, ясно следует, что женщину, стоящую перед нами, с трудом можно назвать честной и порядочной. Кроме того, если рассуждать здраво, любой из перечисленных мужчин, включая людей, запечатленных на фотографиях, мог зачать ребенка. Ведь факты, — здесь адвокат слегка усмехнулся, — совершенно ясны. Мой клиент, известный промышленник, почетный гражданин и, несомненно, один из крупнейших инвесторов в стране, Отто фон Кипенхоер не мог быть отцом ребенка. Почему? Как можно заявлять об этом с такой уверенностью? В этот момент адвокат безраздельно властвовал над собравшимися в зале суда — никто не шелохнулся. — Потому что перед нами факты.

Отто фон Кипенхоер не является отцом ребенка, потому что он просто не мог быть его отцом. Он не может иметь детей. Никогда не мог. Именно это послужило причиной его предыдущего развода. Бывшая миссис фон Кипенхоер, теперь уже миссис Силвермэн-Гроулт, жительница фешенебельного района Нью-Йорка, засвидетельствовала этот факт. Любой мог удостовериться в этом, заглянув в судебный протокол.

Паола посмотрела прямо перед собой, затем опустила глаза и стала смотреть на свои колени. Она сжала кулаки, бриллиант таращился на нее между побелевшими костяшками пальцев. «Обессиленная и опустошенная» — были заключительные слова адвоката.

Амбер сложила газету и отложила в сторону. Она взглянула на Анджелу. Они сидели в приемной отеля «Ритц» в Лондоне, Анджела очень любила это место. Официант поставил перед ними поднос с чаем и аппетитной выпечкой. Анджела с улыбкой сказала «спасибо» и потянулась за миниатюрным эклером.

— Хочешь эклер, милая? — с набитым кремом ртом спросила она Амбер. — Поверь, это божественно. В Лос-Анджелесе просто невозможно найти хорошей чашки чая и пирожных. — Амбер улыбнулась ее словам и отрицательно покачала головой. После рождения третьего ребенка, Киде (она твердо заявила Танде, что это будет их последний ребенок), Амбер неожиданно для себя обнаружила, что у нее появился небольшой животик, чуть заметная округлость, от которой никак не удавалось избавиться. Ее животик нравился Танде, он сотни раз говорил ей об этом, но Амбер невозможно было убедить, тем более что до настоящего времени ей еще не приходилось заботиться о своей фигуре. Она сделала маленький глоток чая.

— Ну… что ты собираешься делать? — поинтересовалась Анджела.

— Не знаю. — Амбер снова взяла газету. На мутной фотографии было видно, как Паола покидала зал суда в Мюнхене, опустив голову, пряча глаза. На руках она несла годовалую дочь. На суде было установлено, что девочка не дочь Отто фон Кипенхоера, а результат тайной связи Паолы с кем-то из подчиненных мужа. Этот кто-то был молодым пилотом, которого Отто нанял в Германии для того, чтобы перевозить гостей и летать самому от одного загородного дома к другому. Дома были разбросаны по всей стране. Летная погода и красивые пейзажи служили компенсацией жалкой зарплате и отсутствию каких-либо перспектив на будущее. При этом трахаться с женой босса не входило в условия договора.