— Сиби! Лия! — позвала Амбер из дворика. — Пора обедать. Выходите из воды, дорогие. Достаточно солнца на сегодня. — Они недовольно повернулись к ней — достаточно солнца? Откуда она знает, сколько кому положено солнца? Она улыбнулась.

Она уже была знакома с желанием родителей дать своему чаду лучшую жизнь, чем когда-то имели они сами, — больше возможностей, лучшее образование, больше внимания, любви… продолжать можно бесконечно. Но во всем этом Амбер хотела немного обратного. Она хотела дать им все, что у нее было: место под солнцем; понимание того, что мир был намного больше, чем их страна; воспитать в них желание путешествовать, открывать для себя новые вещи, места, людей. Что бы она и Танде ни старались делать для них, она точно знала, что это ей удалось воспитать в них. Сиби и Лия хорошо представляли те места на земле, которые сыграли важную роль в жизни их родителей; бабушка жила в Америке, тетя Паола на юге Африки; тетя Мадлен — в Женеве… Лондон, Париж, Хараре… географические названия им были знакомы так же хорошо, как названия окружающей их местности: Ниарела, где обитали мама и папа Танде; район, где они жили до того, как переехать в свой новый дом; Квинзамбугу, где находилась их начальная школа. Да, Амбер наблюдала это в своих детях; мир был для них меньше и понятнее, чем для многих их друзей. Она понимала это и радовалась этому. Макс был бы тоже доволен.

96

Мадлен обеспокоенно рассматривала свое отражение в зеркале в ванной комнате. Она была на седьмом месяце беременности и располнела, как… как… у нее просто не было слов как. Огромная грудь, которой она когда-то хвасталась Джеймсу — тогда она была уверена, что она останется навсегда маленькой, — вернулась к ней, словно кто-то наговорил. Она едва могла видеть из-за нее свой огромный живот. Когда она ехала в общественном транспорте, люди с опаской смотрели на нее, ожидая, что она вот-вот упадет, и среди чемоданов и сумок будет рожать прямо здесь и сейчас. Ей оставалось еще восемь недель, она готова была рыдать. Живот даже не думал опускаться, как мило заметил Джеймс. Она сама только становилась больше и больше.

Она снова натянула одежду на свой живот и поковыляла к туалету. Именно поковыляла. Она чувствовала себя, выглядела, вела себя, как… утка, подумала она в отчаянии. Тучная, жирная, неповоротливая утка. Паштет. Это больше походило на правду. Наконец-то она подобрала верное описание для себя. Огромный жирный паштет. Фуа гра.

Она услышала, как быстро открывается и закрывается входная дверь. Джеймс вернулся. Она знала, что он на носочках пройдет в комнату посмотреть, в каком она пребывала настроении, чтобы подобрать нужное приветствие. Бедняга. Так было с тех пор, как она обнаружила, что беременна. Смена настроения случалась с пугающей частотой, и каким оно будет, нельзя предугадать заранее. Иногда она чувствовала себя повелительницей вселенной; а иногда она едва могла заставить себя встать с постели, когда жуткая тоска опускалась на нее, словно пыль на старую полку. Все довольно закономерно, успокаивал Мадлен ее французский гинеколог. Хотя сама она не была в этом уверена.

— Привет. — Послышался его голос позади. Она обернулась и улыбнулась, прочитав в его глазах облегчение.

— Привет. — Она пыталась подавить в себе то чувство опустошенности, которое возникло у нее при недавнем обозрении зеркального отражения.

— Как день прошел? — Он положил портфель на пол и подошел к ней. Она медленно кивнула.

— Хорошо. Неплохо, наверное. Я рано пришла домой. — Она подалась вперед в его протянутые руки, чтобы он обнял ее, стараясь не думать о том, что еще месяц назад он мог свободно обхватывать ее. А теперь он с трудом смыкал руки у нее на спине. Перестань, приказала она себе.

— Что-то случилось?

— Нет, просто устала. Я решила, что продолжу работу дома. Но как пришла домой, я сразу легла на кушетку и проснулась только перед твоим приходом.

— Что ж, ты же знаешь, что говорит доктор. Как можно больше отдыха. — Он улыбнулся ей и поцеловал в кончик носа. — Так чем бы ты хотела сегодня заняться? Сегодня пятница… может быть, сходим в кино?

Она покачала головой.

— О, Джеймс, мне так не хочется уходить из дома. Я… я кажусь себе такой… огромной и ужасной. — Она прикусила губу. Она не хотела, чтобы ее слова прозвучали настолько отчаянно, но так оно и было. Она почувствовала, как он отошел от нее на шаг.

— Хорошо. Тогда я мог бы заскочить в магазин за видео и поискать что-нибудь, что мы еще не смотрели… может быть, купить какое-нибудь китайское блюдо по дороге? — Она виновато закивала. Она ругала себя за то, что вела себя, как ее неугомонная мама. Майя высосала всю радость из жизни дочери и мужа. Ребенком Мадлен тихо наблюдала, как она опустошает их, и она ненавидела мать, даже когда видела, что Майя пытается побороть в себе это. Мадлен обещала себе никогда так не делать. Но вот… опять… Какое оправдание было у нее, у Мадлен? Добрый и любящий друг, о котором только можно было мечтать; хорошая работа; верные друзья, даже если они были далеко от нее… на что, черт побери, она жаловалась?

— Я мигом, — сказал Джеймс, стоя у выхода. Мадлен вздохнула. Наверное, он с радостью ушел, только чтобы не находиться с ней рядом, пока она пытается привести себя в чувства. Она снова вздохнула, пошла на кухню и налила себе бокал вина. Хвала небесам, что существует Франция, подумала она с благодарностью — всегда приносят радость отборный французский сыр и хорошее вино. Она медленно потягивала его, стоя у раковины и глядя на течение жизни в соседних домах, на лес антенн, растения в горшочках, покачивающиеся на легком ветерке, на маленькие балкончики с креслами, где кто-то еще недавно наслаждался солнечными лучами. Хотя навряд ли кто-то балуется сейчас солнечными ваннами. На дворе был февраль, и Женева была окутана туманом и дождем. Прекрасно, когда город покрывался зимней сказочной пеленой, но Мадлен, похоже, не замечала этого. Каждый день приближал ее к заветной цели — к концу беременности, к возвращению в нормальную жизнь.

Несмотря на взволнованные намеки Джеймса, она не понимала, что в этом-то все и дело: жизнь никогда уже не будет прежней — она вступала в новый ее этап, невероятные путешествия и буйные ночи последних трех лет закончились, и теперь ей предстоят бессонные ночи совершенно по другой причине. Она видела, как он был обеспокоен, но все же не отступалась от своего. Ребенок ничего не изменит. Она не так уж и усердно работала сейчас, поэтому у нее найдется время для ребенка. Она не собирается быть одной из тех матерей… в чьих лицах она часто видела раздражение. Правда была куда сложнее, чем она могла себе представить. Она пугала ее. А что, если что-то случится? Что, если… то, что она совершила много лет назад, сделало с ней что-то, причинило вред ее телу, о котором могла знать только она? Она старалась не думать об… этом… она заперла это далеко, как когда-то заперла далеко в подсознание мысли о любимом брате. Но иногда, когда она меньше всего ожидала этого, эмоции вырывались наружу — чувство вины; момент сожаления; тогда она задавалась вопросом… так ли все должно было быть? И вдруг весь контроль и запрет на воспоминания о прошлом исчезали. Она ненавидела те моменты слабости, но, честно говоря, она ничего не могла с этим поделать. Воспоминания держали ее под постоянным страхом. Казалось, все события и поступки за последние двадцать лет так или иначе должны отразиться на ней и не дать насладиться нормальной счастливой жизнью обыкновенной женщины — такой, как Амбер, например: у которой есть муж, двое милых детишек, полная и счастливая жизнь… Нет, более того, жизнь, которая что-то значит. Она приезжала к Амбер и Танде в Бамако дважды за последние несколько лет, и каждый раз она удивлялась простоте и красоте жизни, которую вела Амбер. Каждый раз она возвращалась и поражалась, до чего беспорядочная жизнь была у нее самой. Ей было тридцать три года. Когда же все наконец встанет на свои места? Когда?

Она услышала, как внизу вошел Джеймс. Она осушила бокал и отошла от раковины, решив, что этот вечер не должен закончиться слезами.

97

Паола не знала, как это вообще случилось, кто их познакомил, а потом исчез, оставив ее наедине с прекрасным шестнадцатилетним сыном одних ее соседей на обрамленной деревьями дороге, но… так все оно и было. Она стояла одна с Дитером Велтоном, который только что окончил школу в Южной Африке, как сообщил он ей, когда она старалась не смотреть на него. Они потягивали холодное вино, и она постоянно оглядывалась в поисках его матери. Шестнадцать? Паола пожала плечами. Дитер Велтон, в отличие от других подростков, встречаемых ею когда-либо, был любопытным экземпляром мальчика в отличном состоянии здоровья, похоже, все дни он проводил на воздухе, в шортах и под солнцем. Ни один из его родителей, которых она мельком видела во время своих кратких поездок в Виндхук, не имел особых физических данных. А сын! Добрых шесть футов роста, грация прирожденного спортсмена, светлые волосы, карие глаза… маленькие ямочки на щеках, придававшие его улыбке потрясающий воображение вид. Его лицо не было стандартным из-за пары недостатков — длинный прямой нос; полные красные губы, обнажавшие белые передние зубы, которые совершенно точно повидали не одного дорогого стоматолога. Паола отметила про себя эти вещи в состоянии мягкого шока. Тот факт, что он определенно считал ее самой красивой женщиной, встреченной в этот день, еще больше смущал ее.

Она спросила его о школе; он пожал плечами и задал вопрос о Риме. Ему уже не терпелось избавиться от этого всего, побыстрее пройти вступительные экзамены в институт и поездить по миру. У некоторых его друзей были яхты; они планировали отправиться в Мапуто и поплыть оттуда куда-нибудь. Паола слушала фантазии подростка и не верила своим ушам. Ей вдруг захотелось стать снова шестнадцатилетней девчонкой, жить на Менорке с Бернадетой, Энрико и Пабло… сидеть в каком-нибудь городском баре, пить кампари и апельсиновый сок, флиртовать с красивыми мужчинами лет двадцати — тридцати, которые усаживались за стойки и не сводили с нее глаз. В какое-то мгновение ей безумно захотелось вернуться в те безмятежные времена, когда Макс все еще был жив, а им с Франческой не нужно было делать ничего, кроме как красиво выглядеть и восхищать Макса. Теперь, когда она стояла здесь сухим теплым летом в самом сердце Намибии с красивым подростком посреди дороги, та жизнь показалась ей не вчерашним днем, а все еще такой близкой и возможной. Как еще Паола могла объяснить ее спонтанное приглашение лететь вместе с ней в Утьо на следующий день? Он никогда не видел гостиничных домиков, никогда не сидел на широких террасах, наблюдая за дикими животными за дамбами, которые Отто строил лично. Она видела, приглашение польстило Дитеру — он был настолько испорченным, что согласился, не думая; шестнадцать ему было или нет, похоже, он был не тем мальчиком, который спрашивал разрешения своих родителей делать то, что ему хотелось. Она тут же узнала то непослушное высокомерие, которое тоже было у нее, когда она была подростком, будто их красота была пропускным билетом всюду, куда они ни пожелают. Отто был в Германии и не собирался возвращаться в ближайшую неделю. Она могла позволить себе провести эту неделю… что? Веселясь? С шестнадцатилетним?