— Я одного не понимаю, — встрял в разговор брат де Кановар. — Откуда здесь появилось столько неизвестных ранее крепостей?

— Больше не останется, — рассмеялся де Тельвин. — Думаю, сын Келера послал нас сюда именно потому, что здесь развелось слишком много русских.

— Смотрите, господа, крепость, — указал вперед де Шербрек. — Их и вправду появилось здесь слишком много.

Возвышаясь над причалом, перед высокими рубленными стенами зимовали, укутавшись снегом, две ладьи. Над крышей селения, вырываясь из четырех труб, тянулся к небу сизый ленивый дымок, изнутри слышалось голодное блеянье. Кнехты остановились, оглядывая с безопасного расстояния будущую добычу. Кое-кто полез на корабли, надеясь отыскать в трюмах или надстройке хоть что-нибудь ценное, забытое хозяевами при постановке на зиму.

К месту лагеря постепенно стягивался длиннющий военный обоз.

— Отложим на утро? — поинтересовался де Кановар. — Или начнем прямо сейчас? Солнце еще высоко.

— Простите господа, вы слышите этот странный гул? — закрутил головой фон Гольц. — Или мне мерещится?

Из-за раны барон не имел на себе никаких доспехов, кроме кирасы. Вместо шлема его голову укрывал лишь стеганный подшлемник, а потому и слышал он намного лучше остальных. Однако вскоре нарастающий гул, словно откуда-то с гор накатывалась на равнинную реку каменная лавина, стал различим и для остальных крестоносцев.

— Конница! — первым догадался де Шербрек. — Сюда идет тяжелая конница.

— Боевой порядок! — фон Регенбох повернул коня к кнехтам и громко закричал, указывая рукой место для построения: — Становись поперек реки! В четыре шеренги! Пикинеры, вперед! Обоз дальше отводите!

Прошедшие за предыдущие кампании неплохую дрессуру латники быстро перегородили Лугу ощетинившейся копьями живой стеной, левый фланг которой упирался в причал. На правый фланг встали сами рыцари, надежно прикрывая пеший строй своей одетой в сталь мощью.

Гул нарастал. Из-за заросшего темным ельником обрыва показался темный поток. Он мчался вперед, заполняя собой все русло реки, временами выхлестываясь из берегов, временами сужаясь к середине Луги. Над матово-коричневой массой сверкали широкие наконечники поднятых остриями вверх рогатин — словно серебряное облачко сгустилось над головами русской рати. Или возник один, общий на всех нимб.

Поток, увидев возникшую на его пути плотину, стал замедлять ход, растягиваться в ширину, пока, наконец, не остановился в трех сотнях шагов от ливонского отряда.

— У них всего две сотни всадников, — с облегчением вздохнул фон Регенбох. — А у нас большинство кнехтов с пиками. Если не испугаются, сможем отбиться…

Будь у него в строю швейцарская или испанская пехота, или хотя бы немецкие ландскнехты, голос крестоносца звучал бы куда более уверенно. Эти прославленные храбрые воины не раз громили на полях Европы даже более многочисленную рыцарскую конницу. Но сейчас на Луге стояли всего лишь поднятые в поход по призыву господина сервы, одетые в кирасы, получившие мечи и пики, а также несколько основных уроков по их использованию. А потому, после короткого колебания, фон Регенбох повернул голову к барону фон Гольцу:

— Брат, поезжайте к русским и скажите, что мы не желаем напрасного кровопролития. Если они дадут слово не нападать на нас, мы просто спустимся до устья реки, и по льду вдоль побережья уйдем в земли Ордена.

— Как вы можете, барон?! — возмутился де Тельвин. — Вы что, желаете договариваться с язычниками?

— Мы выполнили приказ, брат, — ответил барон, провожая взглядом тронувшегося вперед раненого рыцаря, — а потому можем возвращаться назад.

Тут фон Регенбох немного покривил душой. Сын Кетлера приказывал разорить все поселения, имеющие большие причалы, годные для погрузки кораблей, а они разорили только два. Но, тем не менее, цель похода достигнута — пусть даже частично. Русские трусливы, опасаясь новых нападений, они сами разбегутся отсюда и перестанут досаждать Ганзе своей безнадзорной торговлей. Он взял добычу, он захватил и разорил две крепости. Теперь главное уйти — с честью и обозом.

— Господин де Тельвин, — повернул он голову к излишне эмоциональному крестоносцу. — Скачите к обозу и выведите в строй всех раненых в ноги. Им здесь ходить никуда не потребуется, им будет нужно стоять.

Фон Гольц поскакал назад.

— Русский воевода сказал, брат, — вернулся на свое место крестоносец, — что если мы немедленно сдадимся, он закует нас в кандалы и отправит в Разбойный приказ. А если нет — повесит прямо здесь.

— Они что, не понимают, что, при атаке на правильный строй пикинеров, я перебью у них половину конницы? — удивился рыцарь.

— Скорее всего, не понимают, — усмехнулся фон Гольц. — Ты хоть раз видел пешего языческого пикинера?

Русская конница пришла в движение. Но всадники не кинулись в атаку, а начали как-то странно, хаотично перемещаться на одном месте.

— Я выгнал из обоза всех бездельников, — подъехал к отряду крестоносцев де Тельвин и положил руку на удерживающий копье крюк кирасы. — Что русские? Они нас пропускают?

— Могу вас обрадовать, брат, они желают заковать нас в кандалы и повесить на березах, — любезно сообщил де Шербрек.

— Язычники совсем одичали в своих лесах, — возмутился крестоносец. — Мы же дворяне!

— Предпочитаете клен, брат мой? — саркастически поинтересовался де Шербрек.

— Почему они не атакуют? — нетерпеливо спросил фон Регенбох. — Не могу же я бросать на них пеших кнехтов?!

Из-за кованой рати показались груженые кипой сена сани с двумя сидящими на них сервами, выехали на разделяющую войска снежную полосу.

— Это еще что за рабы? — хмыкнул де Тельвин. — Нашли, где заблудиться! О, наконец-то сообразили! Дикари…

Русские мужики, запоздало поняв, что попали куда-то не туда, принялись разворачивать сани в обратную сторону. Один вел впряженную в повозку пару коней под уздцы, другой оставался в санях.

— Игорь, так нормально? — громко спросил Росин.

— Да, — кивнул Картышев и поднес к запальным отверстиям пищалей два фитиля. Повернутый к возвышающимся на конях крестоносцам задок саней отделяло от всадников от силы пятьдесят метров.

Пройдя от начала и до конца вторую казанскую кампанию и часть третьей, Зализа пребывал в полной уверенности, что пользы от пушек на бранном поле нет никакой. Нет, в крепостях они крайне важны — один выстрел каменной или железной картечи способен смести все приставленные к стене лестницы на расстоянии в две сотни шагов. Могут пригодиться они и в осаде. Он видел, как доставившие под Казань свои пищали русские пушкари выкапывали для них ямки, укладывали стволы туда, упирая задком в заднюю стенку, чтобы избавиться от отдачи, подкладывая под передний срез тонкие или более толстые бревна, наводя на цель — и так, подбирая нужное возвышение, выбивали-таки татарские пушки из их бойниц. Но даже проломы в стенах, чтобы начать штурм, все равно пришлось делать все тем же старым, проверенным способом — копать подкопы, да закатывать в них бочки с порохом.

Ну, а в чистом поле — какая может быть польза от пушки в сражении, коли лихая татарская конница успевает перенестись из конца в конец широкого поля прежде, чем пушкарь успевает запальник к отверстию поднести? Да и кованая рать тоже на месте стоять не любит, а потому хитрые турецкие артиллеристы только под крепости русские ходят, от бранных полей шарахаются.

Опричник даже не видел их ни разу — лишь от других бояр про советчиков султанских слыхал.

То, что осьмнадцатигривенную пищаль к выстрелу готовить не надо, что можно ее просто на санях вывести, да сразу и палить — такой ловкости опричник и представить себе не мог. Пусть иноземцы стреляли не по правилам: ствола на земле не закрепляли, от отдачи не берегли, сани после выстрела на десятки шагов откатывались и двух лошадей ужо покалечили — но ведь стреляли! В самой гуще сечи картечью плеваться исхитрялись!

Зализа прекрасно понимал: большого расчета на сделанную боярами Росиным и Картышевым повозку возлагать нельзя, потому как за время боя они лишь раз выстрелить успеют, али два. Но и не воспользоваться новой огненной приспособой не мог. Потому как и единый сильный удар в бою очень многое решить может.

Лукавые иноземцы, помимо прочего, придумали еще и сеном уложенные пищали маскировать, дабы замысла их никто раньше времени не разгадал, и сие опричник тоже сразу одобрил — пусть их после первого залпа и разгадают, второго выстрела за ту четверть часа, или чуть больше, что длится сеча, все равно ни один пушкарь сделать не успеет.

Собираясь начать атаку на ливонский отряд, подступивший к дому купца Черемисина, Зализа сразу решил зачинать с тайного пищального выстрела, и довольно долго сдерживал бояр, пока Константин Алексеевич откреплял первую пару упряжной четверки, а боярин Картышев чистил запальные отверстия. Зато иноземцы сделали именно то, что нужно было сильнее всего: смели двумя пудами картечи всех пятерых крестоносцев, оставив выстроенных на льду пешцов без единого командира. Сразу после этого опричник взмахнул рукой, и в воздух взметнулись сотни стрел, осыпая ливонских латников смертоносным дождем.

Некоторое время кнехты еще стояли — не столько из отваги, сколько от растерянности. Потом начали пятится. То тут, то там из строя с криками боли вываливались на снег люди, корчились, хватаясь за раненые ноги. Еще больше вскрикивали, чувствуя, как широкие наконечники рассекают штанины и рукава, вместе с укрытыми под ними кожей и мясом.

Гулко откликались на сильные удары кирасы, которые пока выдерживали удары выпущенных издалека «секущих» стрел. Но ведь в русских колчанах имелись еще и бронебойные стрелы…

— А-а! — закричал кто-то один, выскакивая из строя и бросаясь наутек, и паника мгновенно охватила всех брошенных в чужой земле людей.