Серв мечтательно прикрыл глаза, представляя, какое вызовет изумление, вернувшись домой и выложив на стол этакие подарки! Хотя, наверное, ткань все равно придется продать. Куда им столько? А уж тем более — парчи. Но перво-наперво он все равно похвастается своей богатой добычей.

До чего все-таки хорошо, что он попал на войну! Вот повезло, так повезло! Он вспомнил, как боялся этого ремесла, и покачал головой — вот дурень, так дурень! Попросись он с кавалером Ханганом еще в молодости, сейчас, верно, имел бы не одну кобылу, а всю тройку коней, загон для скота поболее, да и дом побогаче. Ну, да чего теперь… В его возрасте в латники подаваться поздно.

Напоив лошадей, он отошел к общему костру, на котором Харитон уже сварил на всех четверых, считая барона, жирную гусиную похлебку. Гусятина опять досталась сервам, а похлебка — дворянину, до сих пор не открывающему глаза, но попадающее в рот варево проглатывающему исправно. Глаза тут же начали слипаться, поэтому Прослав вернулся к своим саням, кинул тулуп рядом с бомбардой, вытянулся во весь рост, положив голову на спрятанные от посторонних глаз тюки ткани, прикрылся другой полой и закрыл глаза.

Но не успел он насладиться забвением, как на плечо легла холодная рука:

— Это твои сани, раб?

— Нет! — испуганно дернулся Прослав и попытался вскочить, решив, что кража обнаружена.

— Тихо! — перед ним стоял рыцарь в доспехах, но без шлема. Над лагерем висела глубокая звездная ночь, со всех сторон слышалось сладкое посапывание. А сено и мешковину над тканью, по виду, никто не трогал.

— Ну, — опять тряхнул его рыцарь, — проснулся? Повозка с бомбардой твоя?

— Моя, господин, — чувствуя в животе наливающийся холодом ком, кивнул серв.

— Запрягай Только тихо, понял? — крестоносец сложил кулак из толстых стальных пластин, и Прослав торопливо закивал. — Запрягай, сейчас выступаем.

* * *

— Просыпайся, Семен Прокофьевич, — затряс кто-то медвежью шкуру.

Зализа шумно зевнул, открыл глаза, высовывая наружу голову. Увидел встревоженное лицо татарина и рывком сел:

— Говори, боярин!

— Лагерь орденский в полдни отсюда, — тяжело дыша, — ответил Мурат Абенович. — Немногим ниже Бора по реке.

— От нежить, зараза болотная! — со злостью ударил Зализа кулаком себе в ладонь. — Накликала все-таки!

— Кто? — не понял боярин Аваров.

— Много? — опричник встал, поводил плечами, покрутил руками, развернулся всем корпусом из стороны в сторону, одновременно и просыпаясь, и давая юшману обвиснуть вдоль тела.

— Думаю, больше тысячи будет, Семен Прокофьевич.

— Тебя не видели, Мурат Абенович?

— Как можно? — осклабился татарин. — Я костры посчитал. Две сотни с небольшим. У каждого обычно людишек пять греется. Так и получается, тысяча с небольшим. Палатки видел, но мало. Около двух сотен будет.

— Значит, две сотни рыцарей, а остальное — кнехты, — сделал вывод Зализа, задумчиво покусывая губу.

В общем, соотношение сил его особо не пугало. Если по коннице считать — две сотни ливонской конницы вдвое меньше четырех сотен бояр. Если по кнехтам — то восьми сотням пешцов удара четырех сотен кованной конницы не выдержать. Все вместе — примерно равная сила получается. Пожалуй, даже, орденцев меньше: после осады Казани, не раз встречаясь с татарскими разъездами, и сходив под Тулу, опричник привык, что врага нужно смело атаковать и гнать без оглядки, даже если его больше раза в два или три. Правда, кидаться на орденцев прямо сейчас смысла не имело. Ночь. Бояр поднимать невыспавшихся, да маршем гнать — устанут. Зачем с усталыми витязями бой начинать, если можно врага прямо здесь подождать, да свежими силами в него ударить?

— Что делать станем, Семен Прокофьевич? — негромко поинтересовался подошедший боярин Иванов.

Хотя ратники, вроде бы, все спали, весть об обнаруженном вражеском воинстве непостижимым образом распространилась среди людей, и многие бояре стали подтягиваться к государеву человеку, ожидая его решения.

— А что тут сделаешь, Дмитрий Сергеевич? — усмехнулся Зализа. — Спать будем.

— Как спать? — возмутился кто-то из задних рядов. — Немцы на Руси!

— Спать, — повторил опричник. — Окромя Луги дороги здесь нет, они завтра сами к нам под клинки придут. А коли Бор захотят обложить, оно и лучше. Днем позже подойдем, в спину ударим, а воевода Лютин со стен поможет. Нет пока тревоги, бояре. Людишки Кондрат Васильевича с Божьей помощью гуляй-город срубили из девяти щитов. Завтра поутру Лугу ими перегородим, ливонцев дождемся, да и ударим по ним всею силушкой, до самого Пернова бежать станут.

— Неправильно это.

Бояре поворотились к воспротивившимся плану опричника иноземцам. Костя Росин и Игорь Картышев, выбравшиеся из палатки полураздетыми — просто накинув на плечи даренные тулупы и сунув ноги в самодельные поршни — выглядели рядом с одетыми в железо ратниками не столько странно, сколько забавно. Тем не менее Игорь, кадровый офицер, прошедший Афганистан и успевший «зацепить» Чечню, говорил твердо и уверенно:

— Нельзя так делать, ученые мы уже. Вы им в лоб вдарите, они разбегутся. Потом, как тараканы, из других щелей полезут. Если бить, то насмерть, чтобы никто не ушел. Зачем вам гуляй-город поперек реки? Все равно в конном строю атаковать станете! Его нужно не здесь, его нужно ливонцам за спину выкатить! Чтобы бежать было некуда, чтобы все здесь остались.

— Ладно говоришь, боярин, — задумчиво ответил Зализа, вытаскивая маленький ножичек и принимаясь крутить его между пальцев, потом с огорчением покачал головой. — Ладно говоришь, да трудно исполнить. Коли рано гуляй-город выкатите, ливонцы вас затопчут. Их, почитай, в полсотни раз больше получится. Поздно выкатитесь — и вовсе никакой пользы, ужо разбегутся все.

— Выкатим после того, как вы сечу начнете. Они все вперед смотреть станут, силы туда подтянут. Пока прочухаются, поздно станет.

Но опричник опять покачал головой:

— Две сотни рыцарей, восемь сотен пешцов, да еще обоз. Колонна длинная. Никак не меньше, чем полверсты получается. Вам до начала такого дела еще и в лесу схорониться потребуется. Как на таком расстоянии вы начало сечи услышите?

— Есть способ, — многозначительно улыбнулся Картышев.

— Семен Прокофьевич, — громко попросил бывший милиционер. — Дозволь с иноземцами вместе воевать. На коне с меня пользы мало. Зато в гуляй-городе пищаль к месту окажется. Пять пищалей у нас на всех, отобьемся.

Зализа помолчал еще несколько минут, покусывая губу, потом спрятал ножичек обратно в ножны и кивнул:

— Да будет так! Правым крылом войска командовать я стану, а коли случится со мной что, то боярин Иванов, Дмитрий Сергеевич продолжит. Левым крылом боярина Феофана Старостина назначаю, а коли случится с ним что, боярин Аваров заменит, Мурат Абенович. В гуляй-городе воеводой боярина Росина ставлю, Константина Алексеевича. А буде беда случится, служилый человек Нислав его заменит. Набирайтесь сил, бояре, трапезничайте сытнее. Ратное дело сегодня предстоит. С нами Бог!

Небо начинало потихоньку светлеть, и ложиться спать Зализа уже не стал. Ему предстояло определить место для предстоящей сечи, вывести в засаду сани с гуляй-городом, обсудить с назначенными в воеводы боярами план будущей битвы.

* * *

В утренней суете завтрака и сворачивания лагеря разобраться с численностью и порядком войска было довольно трудно, но когда армия вытянулась в походную колонну, дерптский епископ сразу заподозрил неладное. Поначалу ему показалось, что в колонне кнехтов, одетых в плюдерхозы и толстые шерстяные плащи епископских воинов внезапно стало в несколько раз больше. Потом он понял, что все как раз наоборот: меньше стало орденских кнехтов, в их коротких тулупах и широких свободных штанах.

Священник, в сопровождении семи телохранителей, промчался вдоль всей колонны: да, действительно, армия похудела не меньше, чем на две сотни человек! К тому же, рядом с командующим не гарцевали его самые близкие друзья и помощники: крестоносцы фон Гольц и фон Регенбох.

— Демон! — прошептал епископ. — Куда пропали рыцари и кнехты из армии?

— Они торопятся вниз по реке, — детским голоском откликнулся скрутившийся в вихре снег. — Ночью убежали…

Священник оглянулся на следующих по пятам воинов, но они явно ничего не услышали.

— Почему ты не сказал мне про это раньше?

— Ты спал, смертный, — рассмеялась за спиной какая-то женщина. — И ты никогда не приказывал следить за воинами своей армии, — добавил мужской баритон из-под брюха коня.

Дерптский епископ тихо зарычал и пустился в погоню за головным отрядом рыцарей.

— Господин кавалер!

— Я вас слушаю, — юный командующий, понимая, о чем пойдет речь, отделился от крестоносцев и выехал в сторону.

— Я бы хотел узнать, господин кавалер, — сдерживая ярость, негромко спросил священник, — куда исчезли из войска примерно десять крестоносцев и две сотни кнехтов?

— Я вам отвечу, — кивнул сын Кетлера. — Обе сотни Тапской комтурии под командованием десяти опытных рыцарей спустятся вниз по Луге, разорят поселения у самого устья реки и закрепятся там, отрезав крепости Ям и Иван-город от моря. Когда мы захватим Новгород, весь север Руси окажется отрезанным от остальной страны и окажется быстро побежден…

— Ты лжешь! — не выдержал-таки священник. — Тебе безразличны все эти крепости и города! Ты просто отрабатываешь ганзейское золото! Тебе заплатили за истребление плавающих по Балтийскому морю русских купцов, и ради этого ты готов предать высшие цели!

— Да, да, святоша! — так же прямо ответил сын Кетлера. — Я отрабатываю золото Купеческого союза! Мне двадцать лет, святоша, но я не так глуп! Если я нарушу слово и не разорю русские причалы, мне больше никогда в жизни никто не даст на военный поход ни артига! А я не собираюсь становиться нищим бездомным ландскнехтом!