- Кори. - Я вновь обнимаю парня и крепко прижимаю к себе. - Никуда я не денусь.

- Отлично. Смотри, ты пообещала, потому что сейчас я должен кое-что тебе отдать, а ты, я уверен, совсем не обрадуешься. Обидишься, и все такое.

Ох, я цокаю, а он открывает рюкзак и начинает копошиться в нем, будто ищет что-то очень маленькое. Однако наружу парень вытаскивает книгу. Я вскидываю брови.

- Так, и с каких это пор книги должны вызвать во мне обиду?

- Это книга Уилла. - Поясняет парень и морщится. Я застываю, а он протягивает ее мне в руки. - Он попросил меня передать ее тебе.

- Кори...

- Меня это не касается. Просто возьми, и все.

- На чьей ты стороне? - Усмехаюсь я и поджимаю губы. Грудь горит. - Гаденыш.

- Между вами трудно выбирать. Вы ведь моя семья.

Поднимаю подбородок и смотрю на друга. Наверно, ему действительно сложно. Он всегда сходил с ума по Уиллу, всегда был рядом со мной. Отказаться от кого-то одного не вариант, и ему определенно не по себе. Я поправляю кудри парня и улыбаюсь.

- Ты тоже моя семья, Кори Гудмен.

Парень отводит взгляд, и мне кажется, что в глазах у него мелькает пелена. Не могу на это смотреть, потому откашливаюсь и встряхиваю головой.

- Я пойду. Правда.

- Да. - Он смахивает со лба челку. - Увидимся еще. Обещаешь?

- Конечно.

Я киваю и медленно пячусь назад. Уходить сложно. Сложнее, чем в первый раз, но я все-таки оставляю друга позади и плетусь вперед, сжимая в пальцах книгу Уильяма. Зачем он передал ее мне? Чтобы как-то отвлечься от тоски, подступившей к горлу, разглядываю его подарок. Наверно, стоит выкинуть эту книгу к чертовой матери, сжечь где-нибудь, но я лишь крепче сжимаю ее в ладонях. Это "Бойцовский клуб". Книга Чака Паланика.

Интересно.

Открываю первую страницу и вижу в уголке надпись корявым почерком. Видимо, у парня не только характер отвратный.

"Я проиграл пари, птенчик".

Усмехаюсь. Прикрываю пальцами рот и невольно торможу посреди дороги. Так вот, что это. Наше пари, а я совсем забыла. Горло сводит. Я прикусываю губы и пролистываю желтоватые страницы. Они немного смяты, пальцами по краям в некоторых местах стерты буквы. Он любил эту книгу. Это его любимая книга.

Я протяжно выдыхаю, захлопываю книжку и прижимаю к груди.

Ну, кто бы мог подумать, что даже вдалеке Уилл способен подрывать мою нервную систему. Я бы с удовольствием сейчас нашла его и треснула по голове, ведь быть таким идиотом и гением одновременно - невозможно.

Возможно. Как в этой книге.

Я продолжаю плестись в бар. Кори был прав, времени у меня еще много. Но я всегда выхожу раньше, чтобы пройтись, подышать воздухом. Это вошло у меня в привычку лишь сейчас, когда я поняла, что в жизни только от тебя зависит от чего получать удовольствие. Можно гнать по неизвестным дорогам, а можно бродить по давно знакомым.

Удовольствие будет одним и тем же, если тебе нравится то, что ты делаешь.

Невольно я сворачиваю с намеченного пути. Мне неожиданно кажется, что сегодня тот день, когда я должна сделать все, чего от себя не ожидаю. Бывает, ты скидываешь все самое сложное на последний момент. Сейчас наступает этот последний момент. И я иду в больницу, стараясь не обдумывать свое решение.

Я спрашиваю на регистрации, в какой палате Натан Баумгартен, и меня провожает к нему неразговорчивая медсестра. Не думала, что бывают такие. Он указывает на дверь, но я не шевелюсь. Мда. Трудно перешагнуть через порог, когда понимаешь, что перешагнуть придется через себя. Что там говорила мама? Я на него совсем не похожа. А еще, что она сказала? Что ему дали месяц. Прошло две недели с того момента.

Я глубоко втягиваю воздух и открываю дверь. Она скрипит, трется о старый пол. Не знаю, как себя вести. Просто прохожу в палату, выпрямляюсь и забываю о злости. К чему она, если принести сможет только новую боль и разочарование.

Отец лежит на узкой койке. Вокруг стоят еще кровати, но там пусто. Никого. Лишь он и его мысли. Наверно, здесь запросто можно свихнуться.

Делаю шаг вперед.

- Привет. - Голос мой сиплый. Я с трудом понимаю, что делаю. Папа оборачивается и удивленно распахивает глаза. В носу у него торчит какой-то провод. Лицо сероватое, ну, как обычно. Разве что теперь оно еще сильнее осунулось.

- Ты? - Хрипит он. - Ты здесь?

- Да.

- Что тебе нужно? - Отец отворачивается. Я вижу, как дрогает его подбородок, и еще мне кажется, в глазах у него проносится стыд, осознание. Впервые он говорит со мной, не выпив несколько банок пива, не проведя ночь за барной стойкой. Он все понимает, и ему становится плохо. - Я не настроен болтать.

- Я и не болтать пришла.

- А зачем тогда?

- Проверить, как ты.

- Проверить, как я? - Он вновь смотрит на меня, а у меня все сжимается. Глаза у него покрываются пеленой, мутнеют. Он беззащитно стискивает в пальцах простыню, а я сразу же вспоминаю, как он стискивал этими же пальцами мои запястья. - Уходи.

- Хорошо. - Глаза пылают. Я вытираю тыльной стороной ладони слезы, срываюсь с места и хочу убежать, но затем вновь слышу его голос.

- Подожди. Реган. Стой.

Застываю перед дверью. Плечи у меня дергаются, и я беззащитно сгибаюсь. Больно делают только те, кого мы любим; кто нам дорог. Этот человек, вопреки всему, что между нами было, дорог мне. Я ненавижу себя за эти мысли, я его хочу ненавидеть.

А у меня не получается.

- Мэндис сказала, ты уезжаешь.

- Да. - Смахиваю со щек слезы.

- Куда?

- В Провиденс. - Я оборачиваюсь и встречаюсь с отцом взглядом. - Буду работать в редакции. Писать чушь какую-то.

- Хорошо. Да, это хорошо.

- А с тобой что?

Отец не отвечает. Пожимает плечами, отворачивается, а я неожиданно отчетливо ощущаю, что отца у меня скоро не будет. И надеяться, что он исправится, я больше не смогу. Складываю руки на груди, переминаюсь на носках и плачу, потому что внутри у меня все горит и рушится. Разбивается на безобразные осколки.

- Ты..., ты прости меня, Реган. - Внезапно говорит он, разглядывая улицу за окном. А я вдруг ломаюсь. Сгибаюсь и закрываю ладонями лицо. - Я плохим отцом был.

Из горла вырывается всхлип. Я покачиваюсь головой из стороны в сторону, ничего не понимая, не осознавая. Мы прощаемся, но зачем? Я уйду, а он все еще будет здесь, да?

- Ты исправишься. - Шепчу я, выпрямившись. - Люди исправляются.

- Я не успею.

Подбородок его трясется. По грубому лицу катятся слезы. И он хочет стереть их, но не может поднять руку. Вяло покачивает ее, то сжимает, то разжимает пальцы.

- Умирая, думаешь о том, что сделал. А я ничего не помню. - Папа вскидывает брови и застывает. - Ничего. Ты плакала, наверно.

- Наверно.

- Ты даже сейчас плачешь. Я вам с Мэндис жизнь подпортил. Но вы прорветесь. Ты сделаешь все, я уверен.

- Сделаю. - Я решительно киваю и подхожу к отцу. Он переводит на меня взгляд, а я невольно берусь за его шершавую руку. Пальцы у него холодные. - Принести одеяло?

Отец открывает рот, судорожно выдыхает и испускает всхлип. Он все же поднимает свободную руку и тянется к моему лицу. Закрываю глаза, когда она касается моей щеки.

- Ты так и не дождалась меня, Реган. - Шепчет он.

- Дождалась. - Отвечаю я. - Ты ведь здесь.

Накрываю ладонью его пальцы и улыбаюсь. Впервые я улыбаюсь рядом с ним.

Я ухожу из больницы за пять минут до начала смены. Глаза у меня до сих пылают, а на душе становится немного легче. Я неожиданно понимаю, что все можно исправить. Но ты сам должен захотеть этого. И захотеть вовремя.

Отец разрушил мою жизнь. Но я всегда надеялась, что однажды отец изменится, и он изменился. Поздно, но все же. Я никогда не забуду того, что он сделал со мной и мамой. Я ведь не идеальна, память не сотрется просто так. Но еще я буду знать, что он раскаивался. Что он осознал свои ошибки. Легче ли от этого мне? Сложный вопрос.

История моей семьи неправильная. Она сложная и грустная. Но еще она заставляет меня верить в то, что люди все-таки меняются, когда любят, ждут и надеются. Поэтому я во время перерыва возвращаюсь домой и нахожу книгу Кэтрин Стокетт - "Прислуга".

Я люблю перечитывать это произведение, оно придает мне уверенности в том, что и я добьюсь всего, что захочу. Главное - первый шаг, а потом, пусть не становится легче, но отступать некуда, если мечты, действительно, важные.

Я отдаю книгу Хелен Гудмен. Прошу, подарить ее Уиллу, если он вновь будет дома. Я знаю, что это глупо. Но я должна быть честной, а осталось лишь одно признать: я тоже проиграла пари.


ЭПИЛОГ


Я работаю в редакции уже полгода.

Провиденс - красивый город. Каждую субботу я выхожу на улицу ближе к вечеру и гуляю по переулкам, раскрывая для себя все новые и новые места.

Быть внимательной к мелочам я научилась в той поездке. Не могу сидеть дома, когда знаю, что за окном непокоренные парки, музеи, улицы. Постоянно засиживаюсь допоздна у Брауновского университета. Наблюдаю за студентами и записываю себе что-то в тетрадь - профессиональная привычка. Я теперь все мысли чиркаю в блокноте. Это, кстати, очень даже полезно. Взбесит меня какая-то карга, что взвывает в общественном транспорте, и я ей посвящаю целых две страницы, описывая, как сильно мне хочется свернуть ее шею.

Там есть глава про отца. Он умер четыре месяца назад. Я приезжала в Янгстаун, но не смогла в городе и на пару часов остаться. Слишком много плохих воспоминаний. Мне теперь в Провиденсе спокойней. Возможно, здесь мой дом.