Сэр Николас быстро обернулся, но оказалось, что дама, которая заглядывала в окно, не Доминика. Это была крупная женщина, вся состоявшая из плавных, округлых линий, богато одетая в платье из пурпурной ткани. Она была экстравагантно причесана. Когда дама проходила сквозь окно в комнату, ее огромная юбка задела рамы. Большой воротник возвышался за головой. Она, несомненно, была красива, а когда-то, вероятно, очень хороша, пока не располнела с годами. Слабая улыбка тронула ее губы, глаза миндалевидной формы под утомленными веками тоже улыбались. Это скорее походило на сочувственную усмешку, как будто сеньора, циничным взглядом созерцая мир, находила его глупым. Видно было, что она никогда не торопится, и, несмотря на громоздкую юбку, ее движения отличала какая-то ленивая грация.

— Шевалье, моя жена донья Беатриса, — сказал дон Родригес. Он обратился к ней взволнованным голосом, как будто испытывал перед ней трепет: — Любовь моя, позвольте представить вам знатного иностранца, приехавшего к нам в Мадрид, — шевалье де Гиза.

Она скользнула своим равнодушным взглядом по сэру Николасу, и улыбка ее стала приветливее. Донья Беатриса протянула вялую руку, и Бовалле склонился над ней. Казалось, он ей понравился. Голос у нее был такой же томный, как походка.

— Француз, — заметила она. — Я всегда любила французов. Итак, что вы здесь делаете, шевалье?

— Развлекаюсь, сеньора, больше ничего.

Казалось, что ей стоит усилий приподнять брови.

— Вы находите развлечения в Мадриде? — осведомилась донья Беатриса. Подойдя к креслу, она уселась и принялась медленно обмахиваться веером. — Я нахожу его невыносимо утомительным.

— Напротив, сеньора, тут множество развлечений, — возразил Бовалле.

— Вы молоды, — устало промолвила она. — К тому же француз. Такая энергия! Такая восторженность!

— В Мадриде много поводов для восторгов, мадам, — вежливо ответил сэр Николас.

— Ах, когда вы достигнете моих лет, сеньор, вы поймете, что ничто в мире не стоит восторгов.

— Мадам, я надеюсь сохранить свои иллюзии.

— Гораздо лучше их не иметь, — лениво протянула сеньора.

Дон Родригес, который беспокойно вертелся вокруг супруги, улыбнулся извиняющейся улыбкой. Он постоянно пытался таким образом загладить впечатление от ее странностей.

— Давайте говорить на вашем родном языке, шевалье. Правда, я прескверно говорю на нем, но это галантный язык. — Она прекрасно говорила по-французски.

— Любовь моя, шевалье рассчитывал увидеть вашего бедного брата. Мы как раз говорили о его печальной смерти.

Она ответила, даже не потрудившись взглянуть на него:

— Почему же печальной, сеньор? Следует надеяться, что он обрел покой. Итак, вы, шевалье, были знакомы с моим братом?

— Нет, мадам, но когда-то я знал его друга и поэтому надеялся представиться ему.

— Вы бы нашли, что он вовсе не занимателен, — сказала донья Беатриса. — Гораздо лучше познакомиться со мной.

Сэр Николас поклонился.

— Я в этом уверен, мадам, — ответил он и подумал, что не погрешил против истины.

— Вы должны прийти ко мне на бал в пятницу вечером, — заявила она. — Это будет ужасно утомительно и скучно. Вы скрасите мне этот вечер. Я полагаю, вам нужно познакомиться с моим сыном.

Она вздохнула и обратилась к дону Родригесу:

— Сеньор, дон Диего где-то здесь. Пожалуйста, пошлите за ним.

— Мадам, я уже имел это удовольствие. Я встретился с вашим сыном вчера на Ментидеро.

— А, в таком случае вы вряд ли захотите снова увидеть его, — сказала она с полным пониманием. — Сеньор, не нужно за ним посылать.

Сэр Николас закусил губу.

— Напротив, я буду в восторге, мадам.

Ее веки на минуту приподнялись. Он подумал, что никогда еще не встречал такого удивительно холодного, циничного и вместе с тем приветливого взгляда.

— Сеньор, пошлите за доном Диего, — вздохнула она.

Через одну-две минуты вошел дон Диего, принеся с собой аромат мускуса. Он весьма церемонно приветствовал сэра Николаса, и пока они беседовали, мать дона Диего, возлежавшая в кресле, созерцала их со своей всеведущей улыбкой.

— Вы увидите шевалье на вашем балу, сын мой, — сказала она. — Мой дорогой шевалье, я такая рассеянная! Я не сказала вам, что бал устраивается в честь дня рождения сына. Не помню, которая это годовщина, но, несомненно, он вам сам скажет.

— Сеньора, шевалье это неинтересно, — с раздражением промолвил дон Диего.

— Надеюсь, я буду иметь счастье познакомиться с вашей племянницей, мадам, — обратился Бовалле к донье Беатрисе. — Впрочем, возможно, она еще не появляется в свете?

У дона Диего был недовольный вид. Донья Беатриса продолжала обмахиваться веером.

— Она там будет, — спокойно ответила она.

Бовалле заметил, что отец и сын внимательно взглянули на нее, но она и бровью не повела. Он поднялся, поцеловал ей руку и откланялся.

Когда за ним закрылась дверь, дон Диего раздраженно пожал плечами и бросился к окну.

— Зачем вам нужно было приглашать его на пятницу? — спросил он. — Вы так им очарованы? Он разгуливает с таким видом, как будто купил весь Мадрид.

— Я подумала, что, возможно, он развлечет меня, — ответила ему мать. — Очень представительный мужчина! Весьма забавно, сын мой, видеть вас в таком невыгодном положении.

Дон Родригес запротестовал:

— Любовь моя, как вы можете так говорить? Диего достойный кабальеро — самый достойный в Мадриде, могу поклясться. Его осанка, его манеры…

— Очень изысканны, сеньор. Я никогда не видела его другим и, боюсь, никогда не увижу.

— Совершенно не представляю, сеньора, что вы имеете в виду, — вставил Диего с полуулыбкой.

Сеньора поднялась с кресла.

— Разумеется, нет. Вам бы следовало жить на картине, Диего, — на картине с плавными линиями и грациозными позами. Сомневаюсь, чтобы шевалье оставался неподвижным даже на картине. — Она вышла, посмеиваясь про себя.

Отец и сын переглянулись.

— У вашей матери несколько… несколько странное чувство юмора, — промямлил дон Родригес.

— Сеньор, моей матери нравится, чтобы ее считали загадочной, — ядовито заметил дон Диего. — Она сказала, что Доминика будет на балу, но так ли это?

Он открыл маленькую бонбоньерку, которую носил с собой, и положил в рот конфету.

— Если она согласится, это будет впервые.

— Предоставьте это вашей матери. Она… Она необыкновенная женщина, Диего.

— Так же, как моя кузина — необыкновенная своевольная девчонка, — сказал дон Диего.

Он облизал пальцы и закрыл бонбоньерку.

— Она холодна как лед, — раздраженно продолжал он. — Гордячка, которую нужно укротить.

— Однако вспомните, что слишком мало времени прошло со смерти дона Мануэля, чтобы она думала о замужестве, — вступился за Доминику дон Родригес. — Наверно, вам бы лучше обращаться с ней помягче.

— А разве я не мягок? — Он усмехнулся. — А пока я ношусь с ней, она становится все холоднее, и все кабальеро в городе жаждут попытать счастья. Если так будет продолжаться, она уйдет с другим. Или ее дядя де Тобар включится в игру и попытается заполучить ее для своего великовозрастного дурака, этого Мигеля. Да-да, она намекнула, что, возможно, напишет ему. Мегера!

Дон Родригес слабо возразил:

— Не думаю, не думаю. Она пока что не собирается замуж, а ваша матушка не спускает с нее глаз. Возможно, вам не следует докучать ей.

— Я перестану с ней церемониться, если она будет все так же холодна, — пообещал дон Диего. Его глаза блеснули, и дон Родригес отвел взгляд.

— Предоставьте это вашей матери, — осторожно повторил он. — Рано отчаиваться.

Дурное расположение духа дона Диего вполне можно было понять. Его хорошенькая кузина, наследница огромного состояния, самим небом предназначенная ему в жены, вздумала им пренебрегать — конечно, это дело рук самого дьявола. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Сначала он не поверил, потом начал злиться.

Что касается Доминики, то у нее были все основания противиться желаниям своей родни, которая ни о чем не подозревала. Как могла даже подумать о Диего девушка, которая когда-то трепетала в объятиях Бовалле?

Со времени тех безумных дней на море многое произошло в ее жизни. Она была как всегда неустрашима, но при этом, осторожна. Ее отец вернулся домой, только чтобы умереть, оставив дочь на попечение своей сестры Беатрисы. Доминика обнаружила, что стала богатой наследницей с большими владениями на юге — весьма лакомый кусочек для женихов. Она попала под крылышко к своей тетке и не знала, что и подумать об этой даме.

Конечно, нельзя отрицать, что донья Беатриса добра, но было в ней что-то еще, помимо ленивого добродушия. Прожив совсем недолго под ее крышей, Доминика обнаружила, что дядя и даже кузен — марионетки, которых донья Беатриса дергает за ниточки. Она заподозрила, что ей тоже предназначена роль марионетки, и при этой мысли вздернула подбородок. Донья Доминика, за долгие годы привыкшая быть хозяйкой, не могла смириться с подчиненным положением, а также со строгими правилами, которых придерживались в Испании девушки из знатных семей. Она дала понять, что у нее есть собственная воля, и высоко подняла голову в ожидании гневного отпора. Однако его не последовало: еще никто не видел, чтобы донья Беатриса вышла из себя.

— Очаровательно, моя дорогая, очаровательно! Вам это удивительно идет, — сказала она.

Сбитая с толку, Доминика, запинаясь, спросила:

— Что мне идет, тетя?

Донья Беатриса сделала легкое движение веером.

— Эта вспышка гнева, моя дорогая. Однако вы напрасно старались, совершенно напрасно. Продемонстрируйте эти горящие взоры моему бедному сыну — на меня они не действуют, так как я слишком стара и до крайности ленива.