В гостинице сэр Николас спросил отдельную комнату и в тот вечер поужинал у себя. Прислуживал ему Джошуа.

— Поскольку французский посол наверняка не посвящен в депеши, которые я доставил, ты скажешь, Джошуа, что я путешествую для собственного удовольствия. Ты ничего не знаешь о секретных документах.

— Хозяин, что вы сделаете с этими бумагами? — с беспокойством спросил Джошуа.

Уголки рта сэра Николаса приподнялись под щегольскими усиками.

— Разумеется, передам их его католическому величеству! А как же иначе?

— Боже мой, неужели вы полезете в логово льва? — ужаснулся Джошуа.

— Мне известен только один лев, сэр, и он не в Испании! — ответил Бовалле. — Утром я отправляюсь в Алькасар. Приготовь мне пышный наряд французского покроя. — Он вынул из-за пазухи украденные документы и положил на стол. — И хорошенько зашей их в кусок шелка. — Его глаза блеснули. — Как, ты все еще трясешься? Перекрестись и помяни Иисуса. Это подойдет к твоей роли.

Оказалось, что в Алькасар не так легко проникнуть, как во дворец королевы Елизаветы. Были проволочки, множество вопросов, и у мнимого шевалье забрали документы, оставив дожидаться в мрачном зале.

Усевшись на резной стул из кипариса, он с любопытством огляделся. Вокруг было много темного мрамора и роскошной парчи, а стены украшали фламандские гобелены, изображавшие сцены мученичества разных святых. У подножия широкой лестницы стояла бронзовая статуя. На полу лежали турецкие ковры, представлявшие для англичанина странное зрелище и заглушавшие шаги. В Алькасаре царила мертвая тишина. По обе стороны огромной двери стояли лакеи с бесстрастными лицами. Время от времени по залу проходили какие-то люди, но они не произносили ни слова. Прошел придворный, разряженный в шелк и бархат; скромно одетый человек, которого Бовалле принял за секретаря; монах-доминиканец, чье лицо было скрыто капюшоном, а руки спрятаны в широких рукавах рясы; какой-то старик, с любопытством взглянувший на Бовалле; офицер караула; женщина, куда-то спешившая, — возможно, фрейлина.

В этом величественном зале была какая-то гнетущая атмосфера. Само безмолвие могло подействовать на слабые нервы, но не на Бовалле. Для англичанина это было местом мрачных предчувствий и тайного ужаса. Даже если бы в зале не появилась темная фигура монаха, воображение рисовало бы ужасные картины.

Но сэру Николасу не мерещились никакие кошмары, и пульс его бился так же ровно, как всегда. Один неверный шаг, и ему никогда не видать Англию. Но какая-то бесшабашная отвага подсказывала ему, что неверного шага не будет. Месяц назад в Париже маркиз де Бельреми в ужасе воскликнул: «Mon Dieu, quel sangfroid!»[9] Если бы он увидел своего родственника сейчас, то пришел бы в еще больший ужас и мог бы более убежденно повторить, что сэр Николас будет шутить даже на пороге ада.

После того как Бовалле прождал не менее получаса, вернулся лакей вместе с чисто выбритым секретарем в длинном одеянии, который пронзительно взглянул на англичанина.

— Вы шевалье де Гиз? — спросил он по-французски.

Сэр Николас играл золотым ароматическим шариком. Насколько он мог судить о Гизах, они не встали бы перед каким-то писцом. Он важно наклонил голову.

— У вас письма для его величества? — продолжал секретарь.

Бовалле снова кивнул, сознавая, что произвел хорошее впечатление. Про себя он подумал: «Однако наша королева окружает себя людьми лучшего происхождения!» Он сразу же учуял парвеню.

Секретарь в свою очередь поклонился и протянул руку:

— Сеньор, я передам их его величеству.

В ответ Бовалле слегка приподнял черные брови. Неизвестно, что тут сыграло роль — мысль, что так поступил бы Гиз, смелость сэра Николаса или, возможно, ему просто было любопытно взглянуть на знаменитого Филиппа, — но он мягко произнес:

— Мне приказано, сеньор, передать эти письма в собственные руки его величества.

Секретарь снова поклонился. «Все идет хорошо», — подумал Бовалле, который, несмотря на свой беззаботный вид, впился в лицо собеседника рысьим взглядом.

— Не угодно ли, сеньор, следовать за мной? — сказал секретарь и повел его по лестнице на длинную галерею.

Пройдя через целый лабиринт коридоров, они подошли к входу, завешенному занавесом. Бовалле ввели в комнату, обставленную с аскетической простотой, и снова оставили дожидаться.

И здесь на стенах висели гобелены со святыми мучениками. Сэр Николас поморщился, сожалея о вкусе его католического величества. Прошло еще полчаса. По-видимому, король Филипп не спешил. Сэр Николас созерцал через окно мощеный двор, время от времени зевая.

Наконец появился секретарь.

— Его величество примет вас, сеньор, — сообщил он и вернул документы шевалье. — Сюда, извольте.

Он придержал для Бовалле занавес и провел его по коридору к двойным дверям. Здесь он постучался, и ему открыли. Сэр Николас оказался в приемной, где два человека что-то писали за столом, а у дверей стояли двое часовых. Он последовал за секретарем через комнату к сводчатому проходу, скрытому занавесом. Часовой отдернул занавес, и секретарь вошел в комнату.

— Шевалье де Гиз, сир, — объявил он с низким поклоном и слегка отступил назад.

Сэр Николас хладнокровно шагнул вперед, помедлил минуту, пока за ним опустится занавес, и окинул быстрым взглядом пустую комнату, походившую на келью. У окна стоял священник. В кабинете почти ничего не было — сундук, секретер, посередине — стол. За столом, в кресле с высокой спинкой и с подлокотниками, сидел, поставив ногу на скамеечку, обитую бархатом, бледный человек с жидкими белокурыми локонами, подернутыми сединой. Его желтая борода была такой же редкой, как волосы, а глаза, полуприкрытые сморщенными веками, — мрачными и хищными.

Сэр Николас грациозно опустился на колено, и плюмаж его шляпы коснулся пола. «Боже праведный! — пришло вдруг ему в голову. — Мы вдвоем в этой маленькой комнате, а он ничего не знает!»

— Шевалье де Гиз, — медленно повторил Филипп неприятным голосом, — мы приветствуем вас, сеньор.

Но в его лишенном всякой выразительности тоне не было приветливости, а тусклые глаза оставались безжизненными. «Он был бы еще менее приветлив, если бы знал, что перед ним Ник Бовалле», — подумал сэр Николас, поднимаясь.

Филипп, неподвижно сидевший в кресле, казалось, изучал его. Это был напряженный момент, но сэр Николас спокойно стоял под пристальным взглядом. Они даже не догадываются, что его шпага готова в любую секунду покинуть ножны. Но вот опасность миновала.

— Вы привезли нам письма, — медленно произнес невыразительный голос.

Бовалле вынул из-за пазухи шелковый сверток, подошел к столу, вновь преклонил колени и подал его.

Принимая сверток, король коснулся его руки. Пальцы у него были холодные и слегка влажные. Он отдал пакет секретарю и сделал Бовалле знак подняться.

— Вы впервые в Испании?

— Впервые, сир.

Филипп наклонил голову. Секретарь разрезал шелк и теперь разворачивал шуршавшие бумаги перед своим государем. Филипп медленно прочел первую страницу, но выражение его лишенных блеска глаз осталось без изменения.

— Насколько я понял, вы — родственник герцога де Гиза, — заметил он и отодвинул от себя листы, — Мы рассмотрим эти вопросы и дадим вам ответ через неделю или несколько позже. — Слово «спешить» явно не входило в лексикон его величества. Он обратился к секретарю: — Васкес, если дон Диас де Лоса во дворце, пошлите за ним. — Он снова перевел взгляд на Бовалле: — Сеньор, дон Диас позаботится, чтобы вы не скучали. Где вы остановились?

Бовалле назвал гостиницу. Филипп задумался.

— Да, так лучше, — наконец сказал он. — Вы находитесь здесь неофициально.

— Я сказал, сир, что путешествую для собственного развлечения.

— Это хорошо, — одобрил Филипп. — Не сомневаюсь, что вы приятно проведете время. В Мадриде есть на что посмотреть.

— Сир, я обещал себе осмотреть великий Эскуриал, — благоговейным тоном поведал сэр Николас.

В глазах Филиппа заискрилась жизнь, а в голосе появилось оживление. Он заговорил о своем огромном дворце, который, по его словам, был близок к завершению. Видно было, что он страстно увлечен этой темой, и он все еще продолжал рассказывать, когда вернулся Маттео де Васкес. Вместе с ним в комнату вошел величественный гранд средних лет, который был так роскошно одет, что выглядел полной противоположностью королю, облаченному в черное.

Недолгое воодушевление Филиппа угасло. Он представил дона Диаса де Лосу и поручил шевалье его заботам. Бовалле откланялся и вышел вслед за этим господином.

По-видимому, дон Диас пользовался доверием короля, поэтому он задавал лишь самые тривиальные вопросы. Он отличался тяжеловесной кастильской учтивостью. Этот сеньор попросил шевалье обращаться к нему, если тому что-нибудь понадобится. Он провел его по коридорам в галерею, где собралось несколько дворян, и педантично представил всем присутствующим. Шевалье — французский придворный, который путешествует, чтобы посмотреть мир. Таким образом Бовалле был введен в общество. Дон Диас пригласил его к себе домой на прием, который был назначен на тот же вечер, и Бовалле не колеблясь принял приглашение. Он еще немного побыл в галерее, беседуя с испанскими грандами, и вскоре удалился. Дон Диас проводил его в зал, и там они расстались, обменявшись любезностями.

Джошуа с нетерпением ожидал возвращения своего господина и при виде его испустил вздох облегчения. Сэр Николас бросился в кресло.

— Бог ты мой, какой двор! — сказал он. — А какой король! Какой унылый король! Вот бы кто-нибудь прошептал ему в ухо: «Эль Бовалле», чтобы увидеть, как он встрепенется!

— Упаси Господи! — набожно произнес Джошуа. — Однако все это мне не нравится! — У него был встревоженный вид. — Сколько мы здесь пробудем, хозяин?