«Кто прошлое помянет… — улыбнулась она. — Мы оба теперь другие, — и слава богу».

И это правда. За последний год они оба изменились.

И сильнее всего Джолин. За последние несколько недель она научилась — а вместе с ней и все они — не прятать грусть. Майкл сжал руку жены.

Включились двигатели, и кресла слегка завибрировали. Наверное, Джолин вспоминала, как садилась в кресло пилота, надевала шлем и проверяла системы винтокрылой машины.

Самолет отъехал от посадочного рукава и покатился к взлетной полосе. Потом набрал скорость, приподнялся, и вот они уже в воздухе.

Из иллюминаторов открывался вид на синее небо.

— Я не рассказывала тебе о цветущих сливах? — тихо спросила Джолин. — Мы видели их, когда взлетали с базы. Смотришь вниз и под голубым небом — розовая пена. Очень красиво!

Джолин говорила об этом так легко и радостно, что у него перехватило дыхание.

— Я хочу привести девочек на могилу отца, — помолчав, сказал он.

Она внимательно посмотрела на него.

— Ты ни разу не был там после похорон.

— Думаю, я не единственный член семьи, который боится собственных чувств.

— Точно. — Джолин вздохнула. — Я до сих пор не прочла письмо Тэми.

— Знаю.

Она прислонилась к его плечу.

— Кстати, на прошлой неделе я говорил с Биллом Ломандом.

— Да? — Джолин встрепенулась.

— Хотел приберечь к Рождеству, но поскольку мы тут, в твоей стихии… В общем, я говорил с ним о том, чтобы тебе снова летать. Он не видит причин, по которым с твоей шикарной новой ногой это невозможно. Называл какой-то маленький вертолет — там куча букв и цифр, я забыл. Но Бен готов заниматься с тобой. Когда ты будешь готова. Может, однажды ты сядешь за штурвал вертолета новостного канала. Кто знает?

— Действительно, кто знает? — Она улыбнулась. — Я тебя люблю, Майкл Заркадес.


Теоретически Джолин знала, что Вашингтон, округ Колумбия — это город памятников. Она читала о всевозможных достопримечательностях, посвященных истории страны, но пока сама не ступила на оживленные улицы, не понимала, как эти памятники связаны друг с другом в единое повествование. Куда ни бросишь взгляд — на тонкие полоски покрытой снегом земли, на таблички на скамейках в парке, на мраморные статуи — везде память о прошлом, напоминание. Сам город ее тоже удивил. Джолин ожидала увидеть нечто вроде Нью-Йорка, лес из небоскребов. Но Вашингтон был совсем другим — ни высотных зданий, ни бетонных ущелий, в которых прохожий чувствует себя крохотным и уязвимым.

Нью-Йорк хвастался своим величием, хотел, чтобы туристы с восторгом взирали на творения человеческих рук. Вашингтон знал, что величие человека не в камне и стали, а в мыслях и решениях.

— Ты готова? — спросил Майкл.

Она отвернулась от окна гостиничного номера, выходившего на тихую, заснеженную улицу.

За спиной Майкла, над изящным французским комодом, висело зеркало в золоченой раме. Джолин видела свое отражение выше пояса.

На мгновение она снова стала солдатом — парадная форма, аккуратный черный берет. Медали и знаки отличия на груди напомнили о том, кем она была в прошлом. Наверное, она в последний раз надевает форму. Теперь как раз идет процесс ее увольнения из армии по ранению. Скоро военная форма займет свое место рядом со свадебным платьем — в пластиковом чехле в дальнем углу шкафа.

Эта часть ее жизни закончилась. Впереди ждало туманное, полное возможностей будущее.

— Джо?

Она улыбнулась.

— Все в порядке, Майкл. Просто немного странно. — Она надел пальто, которое ей подал муж.

Держась за руки, они шли по Конститьюшн-авеню. Весь город был серо-белым, со шрамами резких черных теней. Ветки деревьев в Парке Конституции были покрыты снегом.

Майкл с Джолин миновали последнее дерево с облетевшими листьями и увидели стену мемориала. Даже в этот холодный, снежный день черный гранит казался живым; в нем отражались немногие посетители, которые решились прийти сюда в такой холод. На казавшейся бесконечной черной стене были выбиты имена павших во Вьетнаме солдат. Джолин протянула руку и провела пальцами по буквам. Под стеной лежали цветы и сувениры, принесенные родными и близкими.

Больше пятидесяти восьми тысяч имен.

Она не поняла, что плачет, пока Майкл не обнял ее, но уходить все равно не хотела.

— Летом я хочу привезти сюда девочек.

— Летом — это хорошая идея, — сказал Майкл. — Но теперь пойдем. Я уже рук не чувствую.

Джолин кивнула и позволила себя увести. Впереди сквозь снежную пелену проступала перламутровая громада Мемориала Линкольна, освещенная золотистыми лучами прожекторов. «И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит»[18].

Майкл остановил такси, и они запрыгнули в салон.

— Уолтер Рид, — сказал он и потер ладони.

Джолин смотрела в окно на проносящийся мимо заснеженный город. Когда они подъехали к входу внушительного здания медицинского центра, снегопад стал таким сильным, что она почти ничего не видела.

В оживленном фойе госпиталя на Джолин вдруг нахлынули воспоминания: она лежит на спине, пристегнутая ремнями к каталке, смотрит на слепящие лампы, пытаясь не плакать и не кричать, и все время повторяет: «Как мой экипаж?», пока не теряет сознание. Невыносимая боль. На секунду все это снова вернулось.

Майкл стиснул ее руку, своим прикосновением напоминая, что она здесь, стоит на своих ногах, и что худшее позади. Джолин сняла тяжелое шерстяное пальто и протянула мужу.

Оставшись в парадной форме, с медалями и нашивками, свидетельствовавшими о долгих годах службы, она вдруг почувствовала уверенность. Не важно, что юбка не скрывает того, что она потеряла, — военная форма вернула ту женщину, которой Джолин была двадцать лет. И она с гордостью носила эту форму.

— Как ты? — спросил Майкл.

— Все в порядке, — улыбнулась она.

— Я тебя подожду.

— Ладно. — Джолин отпустила его руку и пошла к стойке, где дежурная медсестра сообщила ей нужную информацию.

— Вы член семьи?

— Нет?

— Вас ждут?

— Нет. Мой визит будет сюрпризом. Но я все согласовала с администрацией.

Медсестра пристально посмотрела на нее, потом кивнула:

— Палата триста двадцать шесть. Вам повезло. Через два дня ее выписывают.

Поблагодарив, Джолин направилась в ортопедическое отделение, в палату 326.

Дверь была открыта.

Джолин пробиралась в суете медицинского персонала с легкостью человека, хорошо знакомого с порядками в таких местах.

У открытой двери она остановилась и постучала.

В палате на больничной койке с приподнятым изголовьем лежала женщина. Выражение ее глаз было хорошо знакомо Джолин: смесь страха, злости и безысходности. Нигде не чувствуешь себя таким потерянным и одиноким, как в больничной палате. Даже если рядом с тобой те, кого ты любишь, от пугающей, отделяющей тебя от остальных людей правды не убежать: ни любовь, ни семья не в состоянии вернуть утраченное.

Она подошла к изножью кровати и остановилась.

— Сара Мэррин?

— То, что от нее осталось.

Сердце Джолин разрывалось от жалости к этой женщине, почти девочке — ей вряд ли больше двадцати лет. Она видела плоское одеяло на том месте, где должны были быть ноги Сары.

— Ты по-прежнему Сара, хотя поверить в это трудно. Тебе кажется, что ты все потеряла, правда?

Девушка посмотрела на нее.

Боже, какая она молодая!

— Мы знакомы?

Джолин медленно, стараясь не хромать, отошла от изножья кровати. Она словно перенеслась назад во времени и снова оказалась в госпитале, а женщина по имени Ли Сайкс с улыбкой приближалась к ее кровати, одним своим взглядом призывая не сдаваться. Тогда Джолин это не оценила — она была сломлена и несчастна, — но со временем поняла, как важна была для нее эта поддержка.

Она остановилась рядом с девушкой.

Сара посмотрела на ее протез, потом в лицо.

— Я Джолин Заркадес. Вы написали мне письмо. Даже два. Простите, что так долго сюда добиралась. Какое-то время я была совершенно подавлена и зла на весь мир.

— Командир?

— Теперь просто Джолин. Привет, Сара, — ласково сказала она.

Глаза Сары наполнились слезами.

— Я всегда делала пробежку по утрам, я вообще любила бегать. — Голос Джолин звучал тихо. — Это займет какое-то время, но я снова буду бегать. Я уже заказала навороченный металлический протез, их еще называют «лезвиями». Говорят, я буду носиться быстрее ветра.

— Да, я слышала много подобной чуши. Люди обычно говорят: «Слава богу, это всего лишь ноги. Могло быть и хуже». Они бы так не заявляли, будь у них культя вместо ноги. Даже две.

— Не буду обманывать, ты кое-чего лишишься. Но кое-что и приобретешь.

Сара откинулась на подушки и вздохнула.

— Сегодня приезжает Тедди. Возвращается из командировки — и вот что его ждет. Повезло парню. Я не знаю, что ему сказать. В прошлый раз… он не мог на меня смотреть. Вы знаете, о чем я.

Джолин знала, что показному оптимизму тут не место. Теперь она понимала, что смысл некоторых вещей постигается в борьбе. Понимала, что в жизни есть дороги, которые никто не пройдет за тебя. Невозможно рассказать этой девочке, что ей делать со своей жизнью, своим ранением, своим браком. Джолин могла лишь одно: встать рядом, гордо и прямо, и надеяться, что когда-нибудь об этом вспомнят, как она вспоминает женщину, которая стояла у ее кровати в Германии много месяцев назад.

— Я просто постою здесь, ладно? — сказала она Саре. — Побуду с вами.

— Я была одна. — Голос у Сары был такой юный, почти детский.

— Теперь вы не одна. — Джолин стояла в нескольких дюймах от стены и слушала, как Сара рассказывает о детстве в Западной Вирджинии, о юноше, которого любила с девятого класса, о своем страхе всю жизнь быть прикованной к инвалидному креслу.