Анастасия Соловьева - Дом, в котором ты живешь

— Знаешь, в последнее время меня не покидает предчувствие счастливых перемен!

— В смысле Макса?

— И не только!..

Мы расцеловались, условившись созвониться сразу по возвращении в Москву.

Греция запомнилась дорогами. Давид взял машину напрокат и возил нас по городам и весям. Он оказался страстным путешественником.

Обедали в придорожных ресторанчиках, урывками купались в море. Сыновья были в восторге. Они без конца фотографировали друг друга и окрестности. Давид учил Дениса пользоваться видеокамерой.

Каждое утро я надеялась, что сегодня мы останемся в отеле. Не тут-то было! Правда, однажды мне все-таки вышло послабление. Мужская компания решила поехать на Святую гору Афон, куда, как известно, женщин не пускают.

Они выехали на рассвете. Проспав до десяти, я позавтракала в отеле и недолго думая пошла к морю.

Нельзя сказать, чтоб я была поклонницей пляжных удовольствий, но лежать на берегу гораздо приятней, чем нестись на дикой скорости по извилистому шоссе, непрестанно видя перед собой однообразную полоску голубого неба. После горячей гальки хорошо войти в море, поплыть сначала медленно, лениво, потом азартно, выбрать себе соперника среди купающихся, нырять, вспоминая детство, — когда-то я серьезно занималась плаванием.

В половине первого жара стала невыносимой — я перебралась в парк. Кругом благоухали экзотические растения, но все равно Греция казалась мне каменистым, выжженным краем. Скорее бы в Москву! А с другой стороны, через два дня после возвращения Давид улетит в Стокгольм. Чем ближе становилась разлука, тем больнее сжималось сердце. Особенно здесь, в Греции. Никогда еще мы так не любили друг друга! Недаром, прощаясь, Иза профессионально напутствовала:

— Смотри не расслабляйся! В жарком климате все обостряется!

И правда, обострилось до предела. Сильнее уже быть не может! Любая вещь в жизни имеет оборотную сторону. Любовь — это счастье. Но и несвобода.

Обедать я не пошла. Купила фруктовый лед и ела, устроившись на скамейке. В обеденный час парк опустел, лишь по соседней аллее прогуливалась пожилая пара — высокий, статный старик галантно поддерживал под локоть нарядную спутницу. Не исключено, что они познакомились только здесь, на отдыхе.

— Давид! — пронеслось вдруг по парку. Розовощекий, в светлых локонах карапуз стремительно несся по дорожке прямо на меня. За ним на мысочках, чтобы не потерять красные сабо, летела юная мамаша. Я вздрогнула.

— Давид! — Она поймала сына в полуметре от моей скамейки. — Как не стыдно! Смотри, тетю напугал. Помаши ей, и скорее пойдем обедать! Папа будет ругаться. — Она еще что-то тараторила, уговаривая ребенка. — Пойдем, пойдем, Додик!

Мальчик нехотя зашлепал за ней.

Я грустно смотрел им вслед… Маленький Давид! Никогда я не думала о нем! А, между тем, какой смысл в нашей любви? Какое у нее будущее?

Я живо представила кудрявого темноволосого мальчика, невозмутимого, слегка медлительного, серьезного. Такой не побежал бы в никуда, навстречу чужой тетке. Маленький, желанный, тебе не суждено родиться!..

Гонимая грустными мыслями, я поднялась и медленно пошла по направлению к отелю. По дороге, чтобы отвлечься, купила иллюстрированный журнал.

К вечеру я уже скучала, на следующий день — не находила места. Мужчины вернулись поздним вечером, рассказывали, перебивая друг друга, жонглируя незнакомыми словами:

— Фондарик, дохиар, дафни, трапезная, всенощная!..

Потом первая волна впечатлений схлынула — обессиленный, Илюшка задремал в кресле. Я пошла укладывать его, а когда вернулась, Давид уже спал. Устал, конечно: ночная служба в монастыре, путешествие по морю, потом целый день за рулем.

Я легла рядом и опять подумала про маленького Давида. Он будет похожим на отца, и звать его будут так же. Неожиданно для себя я догадалась: к мечте о ребенке примешивается желание заглянуть в прошлое, которое Давид так тщательно скрывает.

Как все это непросто! Сплошные табу — темы, которых мы не касаемся по молчаливой договоренности… Давид обнял меня во сне — я ощутила нежность и желание. Спросила тихо, одними губами:

— Ты хочешь ребенка? Но он не услышал.

Через три дня прилетели в Москву. Георгий Николаевич отвез детей на дачу к Ирине — мама очень скучала по ним. Давид тоже собирался.

— Чем ты будешь заниматься без меня? — спросил он. — Поедешь на дачу?

— Работать буду. Ольга мне новых дискет надавала. Придется у компьютера сидеть.

— Занимаешься ерундой, Марина. Лето, жара, зачем мучиться в городе?!

Я понимала: ему будет спокойней знать что я на даче, под присмотром мамы и Ирины. На ум пришли Анькины рассуждения о мужской ревности. У всех, в общем, одно и то же… Захотелось сказать:

— Возьми меня в Стокгольм! Накануне отъезда обедали в ресторане, а вечером, уютно устроившись в гостиной, пили коньяк.

— Завтра за тобой заедет Георгий Николаевич, — сообщил Давид, верный своей манере.

— Я не собираюсь никуда ехать.

— Пожалуйста, поживи на даче.

— Давид, не придумывай, там нет компьютера.

— Я купил тебе ноутбук. — Он кивнул на журнальный столик.

Только сейчас я заметила серую плоскую коробку. Такой ноутбук продавался в «М-Видео» на Лубянке — мы с Анькой зачем-то заглянули и туда тоже. Стоил он, даже по моим теперешним понятиям, безумных денег.

— Ты делаешь мне слишком дорогие подарки, Додик!

— Додик?! Давненько меня так не называли! — Он развеселился.

— Додик… — Я обняла его и закрыла глаза — ревность, эгоизм, табу — все показалось вдруг такой ерундой перед лицом нависшей, как мрачная туча, разлуки. — Додик, мой Додик!..

— Я тебе буду писать по мылу, хочешь?

— А звонить?

— И звонить.

— Каждый день?

— По два раза!

— И звонить, и писать — и все равно мало! Я хочу, чтобы ты был со мной. Всегда!

— Не все от нас зависит — сама понимаешь.

— Значит, отказаться от этих поездок в Стокгольм невозможно?

— Совсем — нет. Разве что ездить пореже…

На следующий день я поднималась на крыльцо Ирининой дачи. Поселок был довоенный, участки громадные, дома добротные.

Георгий Николаевич, к моему удивлению, последовал за мной.

— Маруська! — Ирина, цветущая блондинка слегка за пятьдесят, чмокнула меня в щеку. — До чего хороша! Как стодолларовая бумажка! Юля, дочь твоя приехала!

Сели пить чай. Ирина водрузила на стол блюдо с малиной и сливки:

— Все здешнее, угощайтесь!

— Вкусите дачных радостей! — Георгий Николаевич сначала стеснялся меня, но постепенно разговорился и оказался, как я и думала, приятным и остроумным собеседником.

После чая Ирина отправила его со списком продуктов в городок неподалеку, а мы втроем уселись под яблоней.

— Чей же это ухажер? — поинтересовалась я. Мама расхохоталась:

— Какие могут быть сомнения?!

— Вам смех… — оправдывалась Ирина. — А смотрите как удобно: отвезет, привезет. Без него как без рук сидели бы…

Ирина давным-давно разошлась с мужем, и с тех пор мы были свидетелями ее бесконечных романов, то бурных, то вялотекущих.

— Ты. Маруська, лучше своим ухажером похвастайся!

— Чем хвастаться-то? Он уехал, — шутливо отмахнулась, но вдруг ощутила звериную тоску.

— Уехал — вернется! — Ирина подмигнула мне. — Все будет хорошо, правда Юль?

Мать суеверно покачала головой:

— Сплюнь ты, ради бога!

К обеду явились сыновья. Маленький сразу вцепился в меня, и я вспомнила, что при Давиде он так себя не ведет — держится слегка отстраненно.

Денис кинулся изучать привезенное.

— Ма, купила ноутбук?

— Купила! Скажешь тоже.

— Давид Михайлович?

— Конечно!

— Супереки.

После обеда Георгий Николаевич повез нас на водохранилище. В шесть часов пили чай с конфетами. Я купила мамины любимые: «мишки», «белочки», «трюфели».

— Теперь пойдем в магазин, — серьезно объявила она. — Купим что-нибудь к вечернему чаю.

Дорога вилась по усеянному ромашками лугу.

— Нарви цветов, на террасе поставим, — предложила Ирина.

— Жалко рвать. Они же живые!

— Ой, какие нежности! Мы всю жизнь рвем! Я девочкой рвала, Таня моя, была маленькая, тоже любила…

С Таней, Ирининой дочкой, мы часто играла в детстве, а теперь не виделись уже лет пятнадцать. — Как Таня поживает?

— Все по командировкам: Прага, Сызрань, Харьков. Я ее и не вижу.

— А Борис?

— Компьютерами торгует. Живут не пойми как! То сойдутся, то разойдутся.

Ирина усмехнулась. Личная жизнь единственной дочери волновала ее не слишком.

Походы в магазин тоже входили в понятие «дачных радостей». Прежде чем купить кулек сухарей, полкило мармелада и две плитки «Аленки», мои дамы долго советовались. Мама непременно хотела взять еще бисквитный рулет, а Ирина уверяла, что он несвежий и лучше купить селедки или копченой грудинки. Но мама селедку терпеть не могла.

Домой вернулись на закате. Ирина сразу включила телевизор. Мама кормила Илюшку ужином. Олег с Денисом в мгновение ока сжевали по бутерброду и опять умчались к ребятам.

Я поднялась в свою комнату и прилегла не раздеваясь. На старомодном письменном столе валялась коробка от ноутбука. Вчера в это время мы с Давидом распечатывали ее. Неужели только вчера?.. Вчерашний день, оттесненный «дачными радостями», показался мне вдруг страшно далеким…

— Марусь, спускайся, концерт! — позвала Ирина.

Смотреть концерт не хотелось, но и не пойти было неудобно.

Известная певица, титулованная звезда российской эстрады, распевала с экрана какие-то неправдоподобные вещи про любовь.

«Разве так бывает — позабудешь про боль? — подумала я. — Что за стихи? Поют о любви, а сами не понимают элементарного!»

— Что ты, Марина, ходишь с видом неутешной вдовы, — невинным тоном спросила мама — иногда на нее находило желание попридираться.