— Энни, я останусь один, мы оба это знаем. И по мере того как будут проходить месяцы, я начну постепенно тебя забывать — забывать твои морщинки, когда ты улыбаешься, забывать, как ты прикусываешь нижнюю губу, когда нервничаешь, как грызешь ноготь большого пальца, когда смотришь новости. — Он коснулся ее лица с такой нежностью, что это разбивало ее сердце. — Я не хочу доводить тебя до слез. Я просто хочу знать, что я не сумасшедший. Я тебя люблю. И если, для того чтобы ты была счастлива, я должен тебя отпустить, я это сделаю и больше никогда не напомню о себе. Но, господи, Энни, я должен знать, что ты чувствуешь!

— Ник, я тебя люблю. — Она печально улыбнулась. — Я безумно тебя люблю. Влюблена в тебя по уши. Но это не имеет значения, и мы оба это знаем.

— Ошибаешься, Энни. Любовь имеет значение. Может быть, это единственное, что имеет значение.

Не дожидаясь ее ответа, он наклонился к ней и поцеловал ее в последний раз, это был нежный поцелуй с привкусом слез и сожаления, последний поцелуй, поцелуй-прощание.


Пока Энни шла через дом, ей пришло в голову, что нужно было что-нибудь оставить — свитер, висящий в шкафу, или пару туфель под кроватью. А теперь от нее ничего здесь не останется, никакого видимого знака, который воскрешал бы в памяти дни, когда она смеялась в этой комнате, или ночи, когда она засыпала в объятиях Ника.

Покусывая нижнюю губу, она пошла в комнату Иззи. Девочка сидела на краю кровати, свесив ноги, ее ступни уже почти доставали до пола. На Иззи был белый свитер Энни, кашемировый кардиган с перламутровыми пуговицами. На коленях у нее лежала красивая лакированная шкатулка, открытая.

— Привет, Иззи-медвежонок, — сказала Энни. — Можно мне войти?

Иззи подняла взгляд. Она пыталась улыбаться, но ее карие глаза уже затуманились от слез.

— Хочешь еще посмотреть мою коллекцию?

Энни подошла к кровати и села рядом с Иззи. Она показала на фиолетовое кольцо:

— Вот это кольцо очень красивое.

— Это от моей бабушки Миртл. А эти пуговицы были мамины. — Иззи взяла одну крупную кремовую пуговицу с четырьмя дырочками в центре и протянула ее Энни: — Понюхай.

Энни взяла пуговицу и поднесла к носу.

— Она пахнет, как спальня моей мамочки, — сказала Иззи.

Энни медленно опустила пуговицу. Порывшись в карманах, она достала сложенный носовой платок красивого розового цвета с большой красной монограммой ЭВК внизу.

— Хочешь добавить это в свою коллекцию?

Энни прижала платок к носу.

— Он пахнет, как ты.

Энни боялась, что сейчас расплачется.

— Правда?

Иззи достала из шкатулки поблекшую розовую ленту для волос.

— Вот, можешь взять себе. Мне ее заплетали в косичку.

Энни взяла атласную ленту.

— Спасибо, дорогая.

Иззи закрыла шкатулку и забралась на колени к Энни. Энни обняла девочку, она смаковала эти ощущения, запах ее волос. Наконец Иззи отстранилась, ее большие карие глаза на бледном лице казались еще больше. Энни видела, что она изо всех сил старается не заплакать.

— Сегодня тот самый день, да? Ты от нас уезжаешь?

— Да, Иззи, сегодня тот самый день.

Девочка заморгала быстро-быстро, чтобы не дать слезам пролиться.

— Энни, но кто же будет заплетать мне косички? Кто будет красить мне ногти и делать меня красавицей?

Глаза Иззи смотрели очень серьезно, от подступивших слез они стали необыкновенно яркими, Энни не могла встретиться с девочкой взглядом. Она с трудом сумела улыбнуться и взяла Иззи за руку.

— Пойдем со мной.

Она вывела Иззи из дома. Они прошли по сырой лужайке, и Энни открыла калитку в сад. Ступая по каменистой тропинке, они прошли к скамейке.

Они в молчании смотрели на цветущие вокруг растения, и Энни знала, что Иззи, как и она, вспоминает день, когда они посадили здесь эти цветы. Потом, когда зацвели первые нарциссы, Иззи, Ник и она сидели в саду поздно вечером в сгущающейся темноте и вспоминали о Кэти. Они смеялись, и плакали, и просто разговаривали. С тех пор, по словам Иззи, каждый распустившийся цветок напоминал ей о маме.

Иззи придвинулась ближе. Энни пыталась набраться храбрости для того, что ей предстояло сделать. Она нащупала в кармане старинную монету и достала ее. Сжимая гладкий металлический кружочек влажными пальцами, она смотрела отсутствующим взглядом на пеструю палитру цветущих растений.

— Знаешь, Иззи, мне будет ужасно тебя не хватать.

— Я знаю, но ты ведь теперь будешь со своей дочкой.

Энни ответила не сразу, ей было трудно говорить.

— Да.

— Я бы хотела быть твоей дочкой.

— Ох, Иззи! Твоя мама тебя очень, очень любила. И твой папа любит тебя всей душой и всем сердцем.

Иззи повернулась к ней:

— А Натали могла бы сюда приехать? Я бы уступила ей свою комнату. А когда родится твой малыш, он мог бы спать вместе со мной. Я бы познакомила его с мисс Джемми, честное слово! Я буду хорошей девочкой, обещаю. Буду чистить зубы, и убирать постель, и есть овощи.

— Иззи, ты и так хорошая девочка. — Энни дотронулась до личика девочки, мокрого от слез. — У нас с Натали есть дом в Калифорнии. А у малыша есть папа, который по мне скучает.

Иззи вздохнула.

— Я знаю. Это около Диснейленда.

— Угу. — Она сжала маленькую ручку Иззи. — Но это не значит, что я не люблю тебя. Я буду думать о тебе и буду звонить много-много раз. — Ее голос сорвался, ей было так больно, что на мгновение она испугалась, что все испортит, разревевшись. — Иззи-медвежонок, я всегда буду тебя любить.

— Да, — еле слышно прошептала Иззи.

Энни приблизила лицо к девочке.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала, пока меня не будет.

— Что?

— Тебе придется заботиться вместо меня о папе. Он большой и сильный, но иногда он будет в тебе нуждаться.

— Он будет грустить.

Эти слова больно жгли Энни.

— Да. — Энни протянула Иззи монету, которую они нашли в заброшенном домике лесника и которую Иззи просила Энни хранить. — Иззи, лучше отдай эту монету папе. Теперь у него — надежное место, ты можешь во всем ему доверять.

Иззи посмотрела на монету в руке Энни, потом медленно подняла взгляд. Казалось, от слез ее большие карие глаза становились еще больше.

— Оставь ее у себя.

— Я не могу.

Слезы переполнили глаза Иззи и пролились.

— Энни, оставь ее у себя. Тогда я буду знать, что ты вернешься.

Энни не успела понять, как это произошло, но в следующее мгновение она уже плакала. Она притянула Иззи к себе на колени и обняла ее. За окном начал накрапывать дождик, капли медленно стекали по стеклу. Они текли, как слезы, какими исходит раненая душа.

Энни погладила девочку по голове.

— Иззи, я люблю тебя. — Потом очень мягко добавила: — До свидания, дорогая моя девочка.


Ник оставил Иззи с Лерлин и проводил Энни до выезда из города. Он на безопасном расстоянии следовал в патрульной машине за красным «мустангом». Ник чувствовал себя одним из тех сумасшедших, которые преследуют знаменитостей, но ничего не мог с собой поделать. Он сопровождал ее машину до моста через канал Худ. Здесь он затормозил, вышел из машины и смотрел, как красный «мустанг» удаляется по мосту, становясь все меньше и меньше. И наконец она исчезла точно так же внезапно, как вошла в его жизнь.

Ник заметил краем глаза желтые цветы у обочины дороги.

«Энни, смотри, ледниковые лилии цветут».

Откуда ни возьмись, пришла эта мысль и ранила его. Он больше не может повернуться к Энни и сказать все, что захочет. Впрочем, она уезжает в края, где цветы цветут круглый год.

Ник испытал острейшее желание выпить. Он закрыл глаза. «Господи, помоги мне удержаться!» Но молитва не помогла. Он чувствовал, что падает, и рядом не было никого, кто бы его подхватил. Он бросился к машине, сел за руль, быстро развернулся в обратную сторону, выехал на шоссе и помчался обратно в Мистик.

В таверне Зоуи его любимый стул в дальнем углу был свободен, как будто только его и дожидался. В середине дня в таверне было немноголюдно, лишь иногда о стойку бара звякал тяжелый стакан да негромко урчал телевизор. Все здесь выглядело как всегда, и почему-то Ника это удивило. Та же дубовая стойка бара, вдоль которой выстроились пустые табуреты, те же дешевые вентиляторы лениво вертятся над головой, почти не разгоняя дымный воздух. В заведении были только завсегдатаи, они сидели на своих обычных местах, смотрели остекленевшими глазами и беспрерывно курили, сжимая в руках стаканы.

— Господи! Ник! Где ты пропадал?

Рядом с ним стояла Зоуи. Она поставила перед ним выпивку, кивнула и направилась к своему месту за стойкой бара.

Ник взял стакан в руку. Он был гладкий на ощупь, прохладный и, казалось, успокаивал. Ник повертел стакан, глядя, как жидкость мерцает в тусклом свете лампы, висящей над его головой. Он поднес стакан к губам, вдохнул знакомый запах скотча. «Пей, пей, — шептал тоненький голосок внутри его. — Это снимет боль, ты же знаешь». Он звучал очень соблазнительно, этот голос, манил его ароматом виски, обещал избавить от сердечной боли и усмирить болезненные воспоминания. Ему хотелось залпом осушить стакан, потом заказать еще один, и еще, и еще, пить, пока он не дойдет до такого состояния, когда уже не вспомнит, что любил Энни.

Но потом он подумал об Иззи.

«Иззи, можно мне вернуться домой?» Когда он говорил ей эти слова, он больше всего на свете хотел, чтобы она ему доверяла. И он хотел этого по-прежнему. Выпивка не поможет, в глубине души он это понимал. Он напьется, снова станет пьяницей, и что потом? Энни он не вернет, а свою девочку может потерять навсегда.