— И долго вы этим страдали? — живо поинтересовался Стрельцов, словно допытывался о новом средстве от неизлечимой болезни.

Он четко, как кадры кино, увидел ее в том образе, который Инга столь красочно описала. И улыбнулся про себя, представив — она же маленькая и сбитенькая такая — грудь уверенного размера, попка, бедра наливные, и на тебе — кожа-металл, ягодицы из шортиков торчат, начес-косметика! Красота, наверное, была страшная!

— До поступления в институт, — отвечала «страшная красота», не подозревавшая о богатстве воображения мужчины. — Там совсем иные интересы обнаружились. И как-то сам собой отсох этот перебор антагонистский.

— Ну вот, видите, прошло же! И без последствий. Как я понимаю, пить-курить вы не стали и в институт поступили!

— И у нее пройдет, — старательно уверила Инга. — У всех проходит.

— Да что у нее пройдет! — повысил голос обеспокоенный отец, скривясь от досады. — Добунтовалась уже!

— Вы имеете в виду ее беременность? — тихонько так спросила Инга.

— Она вам что, сказала? — поразился Стрельцов.

— Да уж, — усмехнулась Инга. — Это было одно из первых трех сообщений, которые огласила Мария Игнатьевна по прибытии.


Инга занималась ежевечерним ритуалом под названием «Федя, спать!». Традиционно растянувшимся на час приказно-просительным напоминанием сыну отлепиться от компа, умыться и в отбой, его обещаниями «сейчас, уже-уже» и премиленьким «ну, ма-а-ам!».

Дискуссию прервал звонок в дверь. Инга пошла открывать, шлейфом за ней в прихожую потянулись остальные любопытствующие: выскочил Федька из своей комнаты, позабыв про доигрывание, Степан Иванович быстренько процокал копытцами, не теряя бдительности, Фенечка прикатила на кресле, жужжа моторчиком.

На пороге обнаружилась внучка Дмитрия Павловича, Маша. За год, с их последней встречи, увеличившаяся в груди на размерчик, подросшая, но такая же стройненькая в остальных тельных местах.

— Здравствуйте! — озарила всех улыбкой девочка.

И, переступив порог, быстро и четко отбарабанила сообщения:

— Я сбежала от мамы. Деда нигде нет, поэтому я к вам. И я беременна!

— Ну, не больная, и уже хорошо! — громкая реплика из задних рядов встречающих от Фенечки.

— Ни фига себе! — заценил обстоятельства Федька.

— Хм-хрю! — очень сильно не одобрил Степан Иванович.

— Давай, Маша, раздевайся и проходи, — распорядилась Инга. — Голодная, наверное?

— Да! — быстренько снимая верхнюю одежду, радовалась чему-то Машка. — Есть хочу ужасно! И чаю горячего! А дед где?

— В Египте твой дед, — сообщила Инга, обняла девчонку за плечи и повела в кухню.

Бригада поддержки следовала за ними в том же направлении.

— С Ангелиной Павловной?

— С ней, — подтвердила догадку Инга. — С молодой женой, а как же!

— А я звоню, звоню, а их нет!

— Ты лучше маме позвони, что с тобой все в порядке, — велела Инга родительским тоном.

— Нет! — уперто отказалась сразу Машка. — Мы с ней поругались!

— И ты решила ее таким образом наказать? Чтобы она там с ума от беспокойства сходила? — не одобрила Инга.

— Нет, но звонить не буду! Утром позвоню!

И так она бровки сдвинула, губки поджала, что сомнений не оставалось — это ее линия фронта, ни шагу назад! Заклин в девичьих разбушевавшихся протестом мозгах.

Инга настаивать не стала и вопросов тематических задавать тоже. Накормила, напоила и спать уложила.


— Да, такой вот подарочек родителям! — раздосадованный донельзя, возмущался Стрельцов. — Я никак осмыслить до конца этого не могу! Как так можно?

— Да легко и с удовольствием! — объяснила «как так» Инга.

— С удовольствием! — повторил он, заведясь бушующим негодованием. — Жизнь себе переломать с удовольствием!

— Ну, ничего ж трагичного не случилось, — попыталась успокоить его Инга, чем только усугубила его досаду.

— А беременность в пятнадцать лет — это, по-вашему, не трагично?!

— Нет, не трагично! — повысила в ответ голос Инга. — Она не наркоманка, не алкоголичка, ни криминалом, ни проституцией не занимается, и это не болезнь безысходная, не горе-беда! Да, неожиданно и малоприятно, и огромная проблема для родителей, но не горе же! Моему сыну, как и вашей, пятнадцать. Он хороший мальчишка, но тоже кренделя подростковые выкидывает. С отцом разругался, общаться отказывается, отстаивает свою самость, когда я его, например, в клубешники ночные не пускаю. Пива один раз так «напробовался», что пришлось «Скорую» вызывать. Однако ему изучения этого аспекта жизни показалось мало, и недели через две он с друзьями водку дегустировал, два дня потом лечили народными средствами. И курить пробовал, и спортом не занимается, сидит за компом — не оторвать. Рассекают тут с Фенечкой, прикалываются на пару, меня в тонусе держат. Так что и у меня вполне возможна перспективна, что он сообщит как-нибудь мимоходом, что его подружка залетела. И давайте, родители, делайте теперь что-нибудь! Разгребайте! Вы думаете, что они прямо хотели-прехотели эту беременность? Все из разряда: «Ой, мы же не знали, что так получится!» Они ведь еще дети.

Спустив особо горячие пары в ответном возмущении, гораздо спокойнее Инга продолжила нечто, по форме высказывания напоминавшее отповедь царю Гороху. Недоумевая сама, чего она так раздухарилась. Но не удержалась на этой мысли, умничала дальше, делясь своим выстраданным родительским.

— Вы, Игнат, пытаетесь найти логику там, где ее нет: в Машином поведении. А ею сейчас руководит не логика, а чистая физиология, природа. Знаете, Елена Малышева, которая ведет передачу «Здоровье», в одном интервью сказала мудрую вещь: «Раньше, в начале своей карьеры, я была глубоко убеждена, что умные, хорошие дети вырастают, если их правильно воспитывают в семье. Но, проработав долгие годы, поняла, что если у вас замечательные, хорошие дети, то вам просто повезло! Сильно повезло, и ничего более!» И это верно. Я, например, обожала своих дедушку, бабушку, маму с папой, у нас всегда в семье были близкие, доверительные отношения и понимание, а вот переклинило девочку в тринадцать лет, и все! Все! Я сама часто не понимала, с чего и куда меня несет и почему мне обязательно необходимо им противостоять, но клинило, и бесполезно что-то было объяснять. У вас замечательная, умная Маша. Думаю, очень скоро вся шняга подростковая у нее пройдет сама собой.

— Это вы меня сейчас воспитывали? — приподняв одну бровь, строго спросил Стрельцов.

— Да нет, своими переживаниями делилась, а то вы ругаться принялись.

— А что бы вы делали в такой ситуации? — выговаривал ей ой как неприязненно Стрельцов. — Поздравили бы и похвалили? Молодец, мол, все попробовала, теперь вот мамой станешь?

На ком-то же ему надо было оторваться, раз Машки рядом не оказалось. Почему не на этой Инге? К тому же она сама спровоцировала своими отповедями, зацепив больное.

— Ну, хорошо, — напрочь проигнорировала его воинственность она, — скажете вы ей: Маша, такая ты, разэтакая, родителей опозорила, в подоле принесла, как теперь людям в глаза смотреть, друзьям-приятелям? Так, что ли?

— Да при чем тут друзья-приятели? — негодовал по полной Стрельцов. — Она собственное будущее под откос пустила! А ее здоровье? Рожать в таком возрасте! А школа, институт?!

— И куда они денутся? — безмятежно поинтересовалась мать подростка, очередной раз проигнорировав прочувствованное выступление в форме отчитывания.

— Что? — не понял вопроса Стрельцов, сбившись с тона.

— Школа, институт, — ровно пояснила она. — Что такого уж случилось, что нельзя школу окончить и в институт поступить?

Стрельцов посмотрел на нее как на полоумную, с которой непонятным образом он пытается обсуждать серьезные вещи и проблемы, оказавшиеся, как выяснилось, недоступными ее пониманию.

Выразительно так посмотрел. Однозначно трактуемо. Но спросил-таки:

— Это вы шутите?

— Отнюдь, — уверила Инга. — Она у вас вроде тупостью не страдает и не сирота детдомовская. Папу-маму и дедушек с бабушками имеет. Жить ей есть где, родные посильную помощь окажут: и за малышом присмотрят, и няню наймут, если понадобится. А школу сейчас легко можно окончить экстерном, и в институт девочка поступит. И потом, вы же не знаете, что там за парень, кандидат в папаши. Он вполне может оказаться нормальным мальчишкой с нормальными, адекватными родителями. Неужели вы всем миром не сумеете одного ребенка поднять?

Теперь Стрельцов смотрел на нее как на чудо-юдо с горы, сивку-бурку вещую каурку, не ведомо откуда «вставшую перед ним, как лист перед травой»! Ничего себе отповедь!

— Инга… — хрипнул вдруг запершившим горлом. — Можно чаю?

— Да, пожалуйста! — обрадовалась она, поднимаясь из-за стола, и «добила» контрольным в голову: — Вы об этом не задумывались?

— Нет. Я пока о таких глобальных решениях не думал, пытаюсь свыкнуться с самим фактом, осмыслить, что делать, как с ней говорить, — и признался: — Марина категорически настаивает на аборте.

— О-хо-хо, — попечалилась, сочувствуя, Инга. — Это, разумеется, вам троим решать, но девочке в таком возрасте аборт опасен. Очень уж велика вероятность остаться навсегда бесплодной.

У Стрельцова волосы на затылке зашевелились! Да потому что он ни сном ни духом, ни намеком каким не успел ни осмыслить, ни предположить, что надо еще и о таких вещах задумываться, как аборты, возможные последствия для здоровья, когда дитю только пятнадцать лет и вроде бы по всем законам детство ее еще продолжается!

Чайник шумно закипел, отвлекая Стрельцова от мучительных раздумий. Он проследил взглядом, как Инга налила большую чашку чая (настоящего, заваренного по всем правилам в заварном чайнике, а не какого-то неубедительного пакетного), поставила чашку перед Игнатом на стол, присовокупив рядом сахарницу, тарелочку с нарезанным лимоном, вазочку с мелкими сладостями — печеньицами, конфетками, — и села на свое место.