Федька родился четыре триста, крепенький, как богатырек, чуть не угробив мать при родах. Ничего. Обошлось.

Муня окончил институт к тому времени, и дед Павел Федорович пристроил его на работу по знакомству.

Муня благоденствовал! Настал! Настал его звездный час, затянувшийся на много лет! Боже, как же любил себя Муня Коханный, проживая в шестикомнатной квартире, в самом центре города Москвы, «близенько» от Кремля, с тещей — актрисой ведущего театра, с тестем — главным инженером на засекреченном заводе, с дедом жены — глубоко засекреченным военным ученым, с бабушкой «дворянских корней» и с приобретенным в должности портфелем! Это счастье, господа!

А Инга уставала ужасно! Грудной ребенок, тяжелый послеродовой реабилитационный период, учеба в институте и полное игнорирование очевидного факта своего замужества. Так и прожила в беспамятстве четыре года до окончания института. Единственное, для чего очнулась временно, — чтобы защитить диплом и шугануть свекровь.

Уложила как-то Федьку спать, зашла на кухню и прибалдела, услышав разговор Зинаиды Олеговны и Фенечки.

— Анфиса Потаповна, вы обязаны окружить моего мальчика заботой и вниманием! Следить за его здоровьем и самочувствием.

Молодая мать прониклась такой заботой о своем ребенке. Ага, тот случай!

— Вы же понимаете, что Инге необычайно повезло! Мой мальчик — прекрасный порядочный человек, только поэтому он и женился на вашей девочке, а мог бы найти более достойную партию. К тому же он занимает важную должность, — и повторилась, видимо, опасаясь, что с первого раза ее не поняли: — Вы просто обязаны о нем заботиться самым серьезным образом!

— Так, Зинаида Олеговна, на выход! — распорядилась Инга. — Более не смеем вас утруждать своим общением!

— Вот! — поднялась с места праведницей непонятой свекровь. — О чем я и говорю! Ваша девочка просто недостойна моего сына!

— Очень хорошо! — согласилась с очевидным Инга. — И сыночка можете прихватить с собой, его здесь никто не удерживает! И облизывайте его дома, на Теплом Стане, до глазурного блеска, в свое полное удовольствие! Заодно за его здоровьем присмотрите, а то вдруг чихнет, не дай бог!

Муня, не принимавший ни в чем житейско-бытовом никакого участия — ни действием, ни деньгами, ни помощью с ребенком, — как-то инициативу жены о своем перемещении в Теплый Стан не поддержал. О чем он говорил с маман, неизвестно, но больше она не приходила к ним и инструкциями по ублажению любимого чада не нагружала.

Совмествовали дальше. Как, непонятно — в тумане бытовом.

Инга мытарилась по работам, старшее поколение взяло на себя всю заботу о ребенке. Муня в этом раскладе так и оставался единицей странной, ни в чем участие не принимавшей.

И тем непростым временем у Муни и группы его неизвестных Инге товарищей возникла идея создания собственной фирмы, во что он и кинулся с головой, чувствуя в себе дремавшие ранее задатки буржуазии и желание заделаться коммерционистом. И принялся Муня, все еще Коханный, выканючивать у семьи деньги, на что семья особо мошной не трясла, сильно сомневаясь в том бизнесе, да и давно уже не шикуя доходами. Отгремели достижениями и материальными поощрениями в прошлом дедушка да отец, а мама всегда была «слабое звено», сама находясь на их содержании. А тут еще неожиданно умер дедушка Павел Федорович, и семью накрыло тучей черной горе.

Дед был человечище! Необыкновенный, любимый ими бесконечно.

Фенечка слегла, осиротев в одночасье, мама отказывалась от любой работы и вытягивала бабушку из болезни и горя. В эту спасательную операцию и ухнули все оставшиеся сбережения семьи, обойдя Муню капиталистического финансированием.

У Инги новая работа, она по маковку в новом деле, ребенке, горе, бабушкиной болезни, отец на всех возможных работах надрывается, мама от Фенечки не отходит.

Лишь отдельным непонятным придатком маячит в квартире и жизни Инги Муня, как всегда, ни к чему не причастный — сторонний.

Нормально, жизнь, не до него и душевных копаний.

Через год после смерти деда Муня уговорил Ингу взять кредит для развития его бизнеса, аргументируя тем, что у жены стабильная работа с высоким заработком.

Да на! Отстань только! Как-то опять оказалось не до него!

Ну, не все так уж безнадежно было. Или все?

Но на курорты же они втроем ездили, аж три раза! И если Инга настаивала, Муня раскошеливался иногда на семью. А как часто? Да бог его знает.

А все оттого, что за финансовой составляющей экономики семьи Инга не следила. Вроде как делом этим после смерти дедушки занимались папа и Фенечка, Инга по привычке складывала зарплату в общий котел, а делал ли то же самое муж, не интересовалась.

А ведь стоило! Ой как стоило поинтересоваться!

Не успели от одной беды оправиться, а тут умер папа. И так несправедливо рано, в пятьдесят девять лет! Инга страшно переживала! Она почему и на мужа-то особого внимания не обращала, а за ненадобностью! С самого рождения Инга была надежно оберегаема дедом и отцом.

Они обожали своих троих девочек, и баловали, и защищали ото всего мира! Их два необыкновенных, прекрасных рыцаря.

А тут девочки сиротами остались. Муня не то что не в счет — обременитель капризный.

Вот только Феденька и остался, мужичок подрастающий.

Через полгода, на поминках папы, Муня, на правах единственного «главы» семьи, толкнул идею-требование.

— Надо нам квартиру эту разменять, — рубанул заявкой после того, как разошлись все гости и за столом осталась только семья.

— Ну-ка, ну-ка, — оживилась интересом Фенечка. — За какой это надобностью?

А он пояснил, с вальяжной убежденностью:

— Вы с Ангелиной Павловной сможете отдельно жить, чтобы вам никто не мешал, а мы своей семьей.

— Что за бред?! — взвилась мама, но Фенечка остановила ее, похлопав успокаивающе по руке.

— Да вроде никто никому не мешает? — продолжила «беседу» маркиза.

— Так будет всем удобней! — аргументировал идею Муня.

— Кому всем? — вела диспут Анфиса Потаповна. — Нам с девочками удобно так, как есть. Или ты, Ингуша, отдельной семьей пожить хочешь?

— От кого отдельной? — недобро спросила Инга. — От тебя с мамой?

Фенечка кивнула царственно, давая понять, что уразумела позицию внучки, и к Муне, с последующими вопросами:

— Вы, может быть, Сигизмунд, имеете более расширенный план, чем просто раздельное проживание?

Он степенно, с глубоким самолюбованием, откинулся на спинку стула и важным чином разъяснил:

— Я разговаривал с толковыми риелторами, мы можем разменять квартиру на две весьма достойные и тоже в центре, и с большой доплатой. У меня сейчас идет расширение бизнеса, требуются финансовые вливания, и, думаю, размен квартиры — самый удачный и приемлемый вариант для этого.

— Инга? — спросила-призвала Фенечка.

И снова успокоительно похлопала дочь, порывавшуюся высказаться, по руке.

— Подожди, Геля, девочке давно уже пора!

Что девочке давно уже пора, поняли все, даже Федька, кроме, разумеется, неосторожного в своей уверенности в жизни Муни.

— Это ты верно заметила, — согласилась с бабушкой Инга и обратилась к сыну: — Феденька, ты шел бы к себе в комнату.

Десятилетний Федор ответствовал матери с серьезностью взрослого человека:

— Да ладно, чего уж там, — и ладошкой махнул, — поприсутствую при историческом событии.

— Это может плохо отразиться на твоей детской психике, — не одобрила Фенечка.

— Все, что можно, на ней уже отразилось! — доложил Федька и уточнил: — Будто я не вижу, как они живут.

Как они живут, не знала и сама Инга. У нее работа интересная, сын изумительный, мама с Фенечкой, поздний чай за столом в кухне с хохотом и единственной возможностью расслабиться за день. В выходные, если она не работала, то вчетвером — женщины и Феденька — ходили в кино, в парки, иногда дома отсиживались, ленились. Летом ездили на обожаемую старую дачу. А где и как в это время Муня обретался под девизом «бизнес», и неизвестно. Ночевал, правда, всегда дома, и супружеским долгом раз в неделю с женой отмечался, и даже что-то там рассказывал про дела и фирму.

А Инга чувствовала, что большинство этих рассказов так, себя самого потешить собственной растущей значимостью, поэтому и не интересовалась особо, не прислушивалась.

И проморгала, что сын десятилетний все подмечает и выводы делает. И то, что отец с ним никогда время не проводит, кроме трех их совместных поездок на отдых за эти десять лет, делами-заботами, учебой, здоровьем, да и самим ребенком как таковым не интересуется.

Зачем? Полно в доме интересующихся и занимающихся мальчиком.

Это как называется? Коматоз жизни?

— И что, сынок, ты не расстроишься, не обидишься на нас? — осторожно спросила у Феденьки Инга.

— Нет! Нам так будет гораздо лучше! — жестко, как-то по-мужски заявил сынок, выбрался из-за стола и ушел.

У троих женщин, как по команде, набежали слезы на глаза — вот какой защитник подрастает, настоящий мужичок!

— Я не понял, что здесь происходит? — затребовал к себе внимания активного задвинутый на время Муня.

— Ничего такого, — развела руками Инга, — просто мы с тобой разводимся.

— Что значит разводимся? — подобрался озадаченный Муня. — Ты с ума сошла? Да еще ребенка в это втянула!

— Ой, уволь, пожалуйста, от выступлений, — скривилась Инга. — У нас этим мама намного лучше тебя и, главное, профессионально занимается, других артистов не надо. Ты возьми, что там тебе на первое время понадобится, а я на днях все твои пожитки сложу, заедешь, заберешь. И давай, Муня, отправляйся.

— Куда, Инга! — бушевал он, обеспокоившись всерьез. — Это идиотизм какой-то!

— Да мне по фигу, куда! — ответствовала жена, стремящаяся стать бывшей. — Хоть в Теплый Стан, хоть в другое место! И, пожалуйста, больше не надо выяснений! Мы все устали, у нас непростой, скорбный день.