Это была не та жизнь, которую он с радостью ожидал, но он привык к безнадежности.

И что еще более важно, иногда единственным утешением было поступить правильно. Даже если это решение требовало больших жертв, но ты знал, что было место, где близкие, наконец, находились в безопасности от происходящего кошмара.

Как и его отец.

На самом деле, Эдвард решил, что обществу показалось достаточным обвинение в убийстве, поэтому никто не пришел оплакивать Уильяма Бодвейна. Чертовски жаль, что это не могли признать за юридическое оправдание…

Шаги, раздавшиеся по коридору, были тяжелыми и целеустремленными, и в ту же секунду настоящее разлетелось в клочья, прошлое нахлынуло на него, как монстр из болота, он уже не мог понять находится ли в джунглях, связанный грубой веревкой, и будут ли его еще бить… или же он находился в тюрьме в своем родном городе…

Громкий лязг двери заставил подскочить его кровяное давление, сердце заколотилось, пот выступил на его ладонях и лице. Парализованный страхом, ногтями впившись в подкладку матраса, его тело так сильно дрожало, что застучали зубы.

Всю эту сумятицу, происходящую с ним, вызвал шериф, который открыл дверь его камеры, сделав ему только хуже, а не лучше.

— Ремзи? — с трудом тонким голосом произнес Эдвард.

Афроамериканец в золотисто-коричневой форме шерифа был огромным, с настолько широкими плечами, что закрывал дверной проем, настолько устойчиво стоящий на ногах, словно они были вкручены в пол. Бритый наголо, с подбородком, который настойчиво говорил, что спорить с ним бесполезно, Митчелл Рэмзи обладал природной силой и имел бляху… и это был второй раз, когда он пришел ночью за Эдвардом.

На самом деле, единственная причина, почему Эдвард был до сих жив, заключалась в том, что шериф сам отправился его искать в джунгли. Как бывший армейский рейнджер, Рэмси обладал навыками выживания в экстремальных условиях и определенными контактами на экваторе, чтобы выполнить свою работу, он, как правило, обычно играл роль «мастера на все руки» — решая проблемы богатых семей Чарлмонта, поэтому спасение было в его юрисдикции.

Если вам нужен телохранитель, защитник, частный детектив или кто-то для взаимодействия с правоохранительными органами, Рэмси числился первым в списке, к кому можно было обратиться. Сдержанный, невозмутимый, тренированный убийца, он красиво ладил с опасностью, если можно так выразиться.

— К тебе посетитель, дружище, — сказал шериф своим глубоким южным голосом.

Эдварду потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, поскольку страх сковал ему горло.

— Давай. — Рэмси указал на выход. — Мы должны идти.

Эдвард моргнул, так как эмоции вот-вот готовы были выйти наружу также, как и слезы. Но он не мог позволить себе утонуть в ПТС. Все происходило здесь и сейчас. Никто не собирался приходить к нему с битой и ломать ему ноги. И не кто не собирался колоть его ножами и резать. Никто не собирался его бить, пока его не начинало рвать кровью, и он не мог уже держать голову прямо.

Рэмси вышел вперед и протянул свою медвежью лапу.

— Я помогу тебе.

Эдвард посмотрел в его темные глаза и сказал именно то, что и два года назад:

— Не думаю, что я смогу встать.

На мгновение Рэмси, казалось, вспомнил Южную Америку, он на пару секунд прикрыл глаза, его большая грудь расширилась, потом опала, он попытался сохранить равновесии при глубоком вдохе.

Очевидно, что даже у бывшего армейского рейнджера были воспоминания, хотя люди его типа не имели привычки обращаться к прошлому.

— Я помогу. Давай.

Рэмзи помог ему подняться с койки, подождав, когда Эдвард встал на прямых ногах, часы, проведенные в сидячем положении, превратили плохо зажившие мышцы в камень. Когда он, наконец, был готов передвигаться, еле ковылять было так унизительно, особенно рядом с шерифом, обладающим невероятной силой, но, по крайней мере, хромая, он вышел из камеры на парапет, и к нему вернулась ясность осознания происходящего через трясину его травмирующих воспоминаний.

Их шаги гремели по металлической решетке лестницы, Эдвард посмотрел через перила вниз на общую зону. Там все было чисто, стальные столы и скамейки были сильно поцарапанными, оранжевая краска потерлась в некоторых местах больше, особенно где играли в карты заключенные, в других поблекла меньше. Нигде не было видно мусора, ни журналов, ни книг, ни предметов одежды, ни фантиков от конфет или пустых банок от газировки. Опять же, все предметы в определенных обстоятельствах могут стать оружием, если не будут соблюдаться правила.

Эдвард был на полпути вниз по лестнице, когда он остановился, его мыслительные способности, наконец-то вступили в силу.

— Я не хочу никого видеть.

Рэмси слегка подтолкнул его локтем и отрицательно покачал головой.

— Ты встретишься.

— Нет, я…

— У тебя нет выбора, Эдвард.

Эдвард отвернулся, для него все встало на свои места.

— Не верь им. Много шума из ничего.

— Продолжай двигаться, парень, которого я…

— Я уже встречался сегодня днем с психиатром и сказал ему, что нет повода для беспокойства.

— К твоему сведению, ты не на столько квалифицирован, чтобы давать оценку своему психическому состоянию.

— Имеются ли у меня суицидальные наклонности, да?!

— А они имеются? — Рэмси смотрел прямо ему в глаза. — Тебя засекли с заточкой…

— Я же все объяснил. Я кое-что забрал из столовой и собирался вернуть…

Рэмси схватил его за предплечье, подняв вверх всем телом, рукав его тюремной униформы натянулся.

— Ты использовал эту вещь здесь. В этом и состоит проблема.

Эдвард попытался вернуть себя в исходное положение, но видно шериф не был готов согласиться с его действиями, пока сам не решил отпустить. И в ярком флуоресцентном свете, появившиеся раны на его запястьях, просто вопили о боли.

— Послушай меня, мой мальчик, сделай нам обоим одолжение, пойдем со мной.

Рэмси опустил руку к локтю Эдварда, подтолкнув, но толчок был настойчивым, отчего Эдварду стало ясно, что шериф готов развернуться на сто восемьдесят градусов от него, если ситуация изменится.

— Я не самоубийца, — пробормотал Эдвард, вновь сжав перила и неуклюже, шаркая тюремными ботинками, продолжил спуск. — И кто бы это ни был, я не хочу их видеть…

Лейн, стоял на террасе Истерли, сразу же опустил дуло своего пистолета, блестящий красный лазерный прицел, нацеленный в грудь, потух, как только он нажал на курок в другую сторону.

— Я же мог тебя застрелить! Какого черта?

Гэри МакАдамс снял свою бейсболку и комкал ее своими натруженными руками.

— Простите, мистер Лейн.

В лунном свете лицо мужчина казалось все в глубоких морщинах, на сверх загорелом лице они казались такими глубокими, словно похожи на следы шин в грязи, пока он приглаживал свои непослушные волосы, бесконечно произнося свои извинения.

— Не хотел потревожить ничей сон.

Лейн попытался засунуть пистолет за спину, и понял, что на нем одеты только шорты боксеры.

— Нет, я всегда рад тебя видеть в саду. Я хочу сказать, что мне не хотелось делать в тебе дырку.

— В системе фильтрации бассейна, в насосе произошло короткое замыкание. Я заказал детали, но потом вспомнил, что на этой детали черт побери есть вмятина. Я въехал сюда через задние ворота и закрыл их. Когда вышел, заметил, что…, — он указал на заднюю часть дома. — Средний газовый фонарь перестал светить. Я заволновался, что может кого-то ударить током и намеревался проверить питание.

Конечно же, в ряду старомодных латунных светильников один не горел, так и у ребенка отсутствует ряд резцов.

Закрыв глаза, Лейн покачал головой.

— Ты слишком хорош для нас.

С ворчанием Гэри прошел вверх по каменным ступеням, обратно водрузив свою бейсболку на голову.

— Дом и все, что находится вокруг него, напоминает пожилую женщину, что-то всегда будет не так. Надо все время быть начеку и за всем следить.

«Если мы вообще сможем сохранить это место», — подумал Лейн, следуя за ним.

Впервые за всю историю Истерли, все акры земли вокруг и сам дом был заложен. К счастью, заложен другу семьи, а не банку, а именно Саттон Смит, которая явно хотела получить свои деньги и проценты. Как насчет ремонта? Гэри был прав. Все время бесконечно что-то нужно ремонтировать, а если это окажется крыша? Электрическая проводка? Или фундамент, простоявший двести лет?

Потребуется очень много времени, прежде чем они смогу погасить долг: не только в целевом трастовом фонде матери, но и в самой «Компании Брэдфорд бурбон», которая задолжала более ста миллионов долларов, и еще оставался дефицит денежных средств, несмотря на то, что Лейн заплатил пятьдесят миллионов, которые его отец взял из трастового фонда доверия.

Более ста миллионов долларов. Плюс трастовый фонд его матери.

Это был ошеломляющий и впечатляющий дефицит денежных средств, и все благодаря отцу, который финансировал всякую хрень, открывая кучу предприятий, имеющих две общие черты: первая, все они были записаны на Уильяма Болдвейна, и вторая, они не поднялись, они тоже рухнули… или даже не успели начать свой бизнес.

Лейн продолжал копать, чтобы добраться до низа этой пирамиды.

Раздумывая по поводу долгов, он все же решил обратить внимание на Гэрри, который подошел к фонарю, вытащил отвертку из заднего кармана своего комбинезона и начал откручивать основание.

— Тебе нужно посветить для работы? — поинтересовался Лейн.

— Здесь достаточно света.

— Должно быть ты переел моркови, что светишься сам. — Войдя на террасу Истерли, Лейн потер лицо. — Здесь темно, как внутри черепа.

— Я справлюсь.

Гэри снял тяжелый стеклянный плафон, Лейн выпрямился.