Агния Кузнецова - Долли

Был на нее жандармский донос: «Между дамами две самые непримиримые и всегда готовые разорвать на части правительство — княгиня Волконская и генеральша Конов- ницына. Их частые кружки служат средоточием всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и его слуг».

В этот вечер, покидая виллу Волконской, Тургенев и Жуковский, разговаривая, медленно шли к воротам. Они вышли на улицу. Остановились полюбоваться на герб князей Белосельских-Белозерских на воротах виллы. Зинаида Александровна в девичестве была княгиней Бело- сельской-Белозерской.

28 января 1837 года на столе Тургенева лист бумаги с записью:

«...1 час. Пушкин слабее и слабее... Надежды нет. Смерть быстро приближается, но умирающий сильно не страдает, он покойнее. Жена подле него... Александрина плачет, но еще на ногах. Жена, — сила любви дает ей веру — когда уже нет надежды! Она повторяет ему: «Ты будешь жить !»

С трудом сдерживая слезы и не разбирая букв, Тургенев пытается писать дальше:

Опять к Пушкину, простился с ним. Он пожал мне два раза, взглянул и махнул тихо рукою.

Тургенев не мог больше писать. В памяти прощальный взгляд Пушкина, слабое пожатие руки... Встал. Прошелся по комнате, снова сел за стол, взял в руки перо, но рука не слушалась, дрожала. И то, что не дописал в тот день, вылилось в письме к двоюродной сестре Нефедьевой первого февраля 1837 года:

Одна, так называемая, знать наша или высокая аристократия не отдала последней почести Гению Русскому: она толкует, следуя моде, о народности и пр., а почти никто из высших чинов двора, из генерал-адъютантов и пр. не подошли к гробу Пушкина. Но она большая по-французски, по своей русской неграмотности, и не вправе печалиться о такой потере, которой оценить не может.

И еще он писал Нефедьевой, возвратившись из Михайловского, похоронив Пушкина у Святогорского монастыря:

Я сказал, что не приму ни казенных прогонов etc, ни от семейства. Недаром же любил меня Пушкин, особливо в последние дни его.

Самолет приземлился. Долли спустилась по лестнице, и первое, что поразило ее, — это воздух! Удивительный воздух, насыщенный силой, здоровьем, бодростью. Кажется, первый раз в жизни она вздохнула по-настоящему, почувствовав удовольствие от глубины вздоха и чистоты воздуха.

Солнце слепило, заливало аэродром. Небо над головой блестело лазурью.

Долли вошла в здание вокзала. Получила чемодан. Постояла в раздумье: сдавать его на хранение или сразу же взять с собой. Решила не сдавать.

Подошла к кассе. Спросила кассиршу, не скажет ли она, где находится нужная ей библиотека.

Бойкая молодая женщина, с белесыми глазами и в цвет им короткими вьющимися волосами, многословно, как бы наскучившись от длительного молчания, бестолково принялась объяснять Долли. Понять было невозможно. Только прояснилось, что библиотека в центре города, а центр города далеко от аэродрома.

Долли вышла из здания аэровокзала. Огляделась. Видимо, нужно было взять такси. Она подошла к остановке. Но машин не было. Вблизи стоял только «газик», возле которого, что-то исправляя, суетился человек в военной форме.

«Здесь, наверное, не раз бывал Григорий», — подумала Долли, и сердце ее забилось тревожно и радостно. О своем чувстве друг к другу они признались в письмах. Какой же будет их встреча? И неужели сейчас он не чувствует, что она почти рядом? А если его нет? Вдруг отправили куда-то с заданием? Что тогда?

Но это все потом. Сначала найти библиотеку, к директору которой у нее письмо.

Время шло. Такси не было. Долли почувствовала, что ноги начинают уставать.

— Простите, вам куда ехать? Я могу довести вас.

Около Долли остановился молодой офицер. Он показал рукой на близстоящий «газик».

— Мне в центр. В библиотеку. —.Долли назвала улицу и номер библиотеки.

— Отлично. И мне по пути.

Он подхватил чемодан и, заметив нерешительность Долли, улыбнулся:

— Не беспокойтесь, доставлю по точному адресу.

И она пошла за ним следом, испытывая неудобство и благодарность к молодому военному.

Она села с ним рядом. Он включил мотор, и машина пошла с нарастающей скоростью, сначала, видимо, по окраинным улицам с небольшими домами. Потом ворвалась в центр.

— Вот он какой, Иркутск, — задумчиво сказала Долли.

— Вы издалека? — спросил офицер.

— Из Москвы.

— В командировку?

— Да.

— Ну, что Москва? Шумит, гремит, задыхается в жаре?

— И гремит и задыхается. Но все же жить можно, — улыбнулась Долли.

Они пересекали какие-то улицы, свертывали в переулки. Новые многоэтажные дома чередовались со старинными, видимо еще купеческими, особняками. Город был уютный, приятный. А радость в сердце Долли делала его радостным и яркое сибирское солнце наполняло мягким светом.

— Ну вот и приехали.

Он остановил машину, вынес чемодан, поставил на крыльцо дома с надписью: «Библиотека». Долли смущенно подумала: «Не платить же офицеру за его услугу!» — и протянула ему руку:

— До свиданья. Большое спасибо вам.

Он пожал ее руку и осведомился:

— А как же зовут мою пассажирку?

— Долли.

Видимо, он не очень был осведомлен в литературе и воспринял это имя как редкое, никогда ему не встречавшееся. Молодому офицеру явно хотелось продолжить дорожное знакомство.

— А меня зовут Евгением. Может, пожелаете осмотреть город, Скажите — я заеду за вами в любое время.

— Спасибо. Мне трудно сейчас распорядиться своим временем.

— А я, если разрешите, позвоню на днях сюда, в библиотеку. Вы ведь здесь будете работать?

— Не знаю, здесь ли.

— Но я все же буду звонить.

И Долли пришлось согласиться.

Она вошла в библиотеку. Миновала коридор. Разделась у дежурной по вешалке. Попросила поставить чемодан.

Заведующая библиотекой встретила ее в дверях своего кабинета. Это была очень пожилая женщина, с совершенно седыми, коротко подстриженными волосами, гладко причесанными. У нее были блеклые голубые глаза и бледное, морщинистое лицо.

— Здравствуйте, Людмила Николаевна, — сказала Долли. — Я из Москвы.

— Вы Долли Кутузова? Я получила телеграмму от вашей заведующей с просьбой подыскать вам место жительства.

Долли была изумлена. «Конечно, это маминых рук дело. Значит, и письмо не понадобится».

— Да, я Кутузова. Простите, что побеспокоили вас по поводу меня.

— Ну какое беспокойство? Вы надолго сюда?

— Не знаю даже. Как поживется.

Долли привыкла говорить правду. Тем более что эта женщина с милой улыбкой, озаряющей лицо, сразу же стала ей симпатична.

— Ну и отлично, а пока познакомьтесь с нашей библиотекой. Она не очень большая, но я всю жизнь отдала ей и люблю, как собственное дитя. А детей и семьи у меня не было. Следовательно, вся душа здесь. Потом пойдемте ко мне. Живу я рядом. У меня и поживете. Я буду рада.

— Большое спасибо вам, Аюдмила Николаевна. Только я боюсь стеснить вас.

— А этого не бойтесь.

После рабочего дня, который, как обычно, затянулся изрядно, Аюдмила Николаевна увела Долли к себе.

Ужин они готовили вместе. Аюдмила Николаевна посмеивалась над совпадением имени гостьи с именем приятельницы Пушкина. После ужина учила ее не «грызть», как говорила Долли, а «щелкать», как говорят сибиряки, кедровые орехи.

— Не вдоль, а поперек, — приговаривала она, — не давите сильно зубами, а то перекусите. Семечко должно остаться целым.

А Долли смеялась, что начала осваивать одну из сибирских премудростей.

...Долли поднялась на третий этаж, протянула руку к звонку, но не решилась нажать кнопку. Она вдруг почувствовала такое волнение, что даже радость предстоящей встречи с Григорием померкла. Как отнесутся к ее такому внезапному приезду его родители? Что она скажет им? Солжет, что у нее командировка? Но ей так трудно говорить неправду. Все существо ее протестует против этого. И ей кажется, что нет ничего унизительнее лжи. Может быть, Григорий еще ничего не говорил родителям о ней. И они ее не знают совсем. Как же права была мама, настаивая, чтобы она не приезжала неожиданно, а списалась с Григорием.

Но «мосты были сожжены», и Долли нажала кнопку звонка. Дверь открыла женщина средних лет, несколько полноватая, невысокого роста, с такими же, как у Григория, темными, бархатистыми глазами.

— Здравствуйте, Надежда Сергеевна. Я к Грише. Я Долли Кутузова... Из Москвы...

Долли поняла, что мать Григория все знала о ней. Мгновенное изумление, даже некоторая растерянность, замешательство сменились внимательной приветливостью.

— Здравствуйте, Долли. Проходите. Гриши, правда, нет, но он сегодня придет, и, наверное, скоро.

...Они сидели в креслах за низким продолговатым столиком, приглядывались друг к другу. Еще в дверях, как только Надежда Сергеевна увидела Долли, она сердцем матери почувствовала, что эта девушка — судьба Григория, ее судьба.

Неподкрашенное личико, скромная одежда и то, как она, здороваясь, чуть присела перед ней в старинном книксене, сразу же расположили Надежду Сергеевну к Долли. Она поняла, что эта девушка живет своим умом: веяние моды для нее ничто. И вдруг только сейчас она почувствовала, как надоели ей одинаковые джинсы, одинаковая стрижка, одинаковый голубой тон на веках женщин. Григорий верно подметил, что там, в ее царстве книг, — мир совершенно другой.

— Гриша не знает, что я должна приехать. Командировка получилась внезапной, — опуская глаза, чтобы Надежда Сергеевна не поняла, что она говорит неправду, сказала Долли.

— Вы первый раз в Сибири?

— Первый раз. Я вчера прилетела. Немного посмотрела город. Понравился он мне. Я по рассказам Гриши таким и представляла его.

— Где же вы остановились?

— У знакомой, — снова опустила глаза Долли.