— Благодарю вас, ваша светлость.

Пожав руку герцога, мистер Фоссилвейт направился к двери. Как только он покинул комнату, герцог обессиленно опустился на стул.

В его мозгу, словно барабанная дробь, с новой и новой силой билось:

— Проклятие, что же мне теперь делать?

В некоторой степени он был даже рад, что с этой проблемой пришлось столкнуться ему, а не Лайонелу. Тот всегда был излишне мягок и скорее всего не смог бы решиться на отчаянные меры, которые требовалось предпринять в такой ситуации.

Во-первых, необходимо закрыть замок.

Сэлдон понимал, что все многочисленное семейство Вернов, считавших замок родовым гнездом, придет в ужас от этого решения. Родственники герцога стекались в замок по малейшему поводу, называя это «собранием рода». Они съезжались сюда на венчания и на похороны, на юбилеи и на крестины, на Пасху и Рождество. Приезжали, чтобы обсудить трудности, с которыми не могли справиться самостоятельно, — и оседали в замке до тех пор, пока с помощью других родственников не находили выход. Герцог знал, что, закрыв замок, он в буквальном смысле выбьет почву у них из-под ног.

«Но что я могу поделать? — спрашивал он себя. — На содержание этой громадины уходит целое состояние».

Приехав в Англию, он сразу направился в замок и обнаружил, что самые лучшие комнаты блистают великолепной отделкой — за последние пять лет на это были потрачены огромные суммы, — в то время как кухни или, к примеру, буфетные пребывают в полнейшем запустении; помещения для прислуги напоминали трущобы. Никаких современных приспособлений в замке не было, и его отца нисколько не беспокоило, что воду для ванны приходится вручную таскать по двум лестничным пролетам и по бесконечным коридорам; он даже не помышлял о том, чтобы уменьшить неудобства, которые приходилось терпеть слугам из-за его любви к чистоте.

Золотые и серебряные приборы в столовой были бесценны, растрескавшаяся же глиняная посуда, которой пользовалась прислуга, годилась разве что только на свалку.

Оранжереи с персиковыми деревьями и орхидеями поражали воображение, но в то же время садовники бесконечно жаловались на нехватку инвентаря и на то, что крыши их домов совсем прохудились.

Герцогу страшно было даже подумать о предстоящей работе: казалось, стоит тронуть один камень, как сразу повалится все сооружение.

Скаковых лошадей, несомненно, придется продать: последние три года конюшня приносила только убытки. И хотя лошади старого герцога были действительно великолепны, деньги, вырученные за них, будут лишь каплей в море отцовских долгов.

Чувствуя, что больше не может сидеть за столом уставясь в бумаги, герцог убрал их в ящик стола и прошел из библиотеки, полной старинных книг в кожаных переплетах, в гостиную, окна которой выходили в сад.

Отец нанял одного из лучших декораторов в Лондоне, который покрыл стены гостиной парчой, а углы и фризы украсил золотыми листьями. Все это стоило уйму денег, а кроме того, старый герцог выписал из Италии известного и весьма дорогого художника, чтобы тот расписал потолок, — и теперь на входящих сверху томно глядела Венера в окружении купидонов.

Гостиная, несомненно, была подлинным произведением искусства, но ни один предмет обстановки не подлежал продаже — не говоря уже о картинах, тоже упомянутых в завещании в связи с их исключительной художественной ценностью.

Герцог окинул гостиную удрученным взглядом и направился в угол, где стоял столик с бутылками — по прихоти отца такой столик имелся в каждой комнате. Он завел в поместье этот обычай не потому, что любил выпить, а потому, что слуги, когда приносили бокалы, прерывали его задушевную беседу с какой-нибудь прекрасной дамой, в которых он не испытывал недостатка; поэтому герцог предпочитал разливать напитки собственноручно.

На столике стояла бутылка шампанского в украшенном фамильным гербом золотом ведерке со льдом, графины с бренди, виски и шерри, а еще тарелочка с pate sandwiches, крошечными бутербродами с паштетом. За всю свою жизнь Сэлдон ни разу не видел, чтобы кто-нибудь ел эти бутерброды, но отец требовал менять их на свежие утром и вечером.

Герцог налил себе немного бренди и только начал добавлять в бокал содовой, как открылась дверь и дворецкий провозгласил:

— Леди Эдит Берн, ваша светлость!

Герцог повернулся и увидел свою кузину — женщину средних лет, которая тем не менее выглядела великолепно и, кроме того, всегда необыкновенно элегантно одевалась.

— Эдит! — изумленно воскликнул он, ставя бокал на столик. — Вот так сюрприз! Я думал, ты за границей.

— Я вернулась специально, чтобы увидеться с тобой, Сэлдон. Только вчера я приплыла в Саутгемптон, и вот я здесь.

— Так ты была в Америке!

Леди Эдит кивнула и, усевшись на софу, отделанную синей парчой, принялась внимательно разглядывать кузена из-под полей дорогой шляпки, украшенной страусовыми перьями.

Слегка улыбаясь, герцог посмотрел на нее:

— И каков же вердикт? Леди Эдит рассмеялась.

— Ты не настолько скромен, Сэлдон, чтобы не знать, что ты привлекателен и красив. На самом деле ты настолько красив, что сердца англичанок будут трепетать от твоего мимолетного взгляда.

— Я в этом сомневаюсь, — сухо ответил герцог.

Леди Эдит подняла брови:

— Что это значит?

— То, что герцог с одним честным именем, без пенни в кармане и с кучей долгов, которые еще долго не дадут ему войти в столь обожаемое тобой высшее общество, не представляет собой никакой ценности.

В голосе леди Эдит неожиданно прозвучало сочувствие:

— Увы, дорогой Сэлдон, я боялась, что именно это ты и обнаружишь, возвратившись домой.

— Я знал, что дела обстоят плохо, мы с Лайонелом этого ожидали, но никак не предполагал, что все настолько катастрофично.

Леди Эдит вздохнула:

— Твой отец мне нравился. Он был одним из самых обаятельных мужчин, которых я встречала за всю свою жизнь, но слабость его заключалась в том, что он никогда себе ни в чем не отказывал и чем дороже была вещь, тем сильнее он стремился ее получить.

— Рад за него, — кисло улыбнулся герцог. — Но ведь теперь я каким-то образом должен расплачиваться с его кредиторами, на что, как я понимаю, уйдет остаток моей жизни; одновременно с этим мне необходимо найти работу, чтобы самому не умереть с голоду.

В его голосе прозвучала нескрываемая горечь, и леди Эдит воскликнула:

— Сэлдон, дорогой, мне так жаль!

— Мне тоже, и, осмелюсь сказать, все семейство будет опечалено, когда я закрою замок — но это единственный выход, и чем скорее мы на него решимся, тем лучше для всех.

— Их сердца будут разбиты, — тихо сказала леди Эдит.

— Я знал, что ты скажешь именно это; но только что отсюда вышел мистер Фоссилвейт. На сумму, которую задолжал мой отец, можно купить несколько столь необходимых нашей стране военных кораблей или до зубов вооружить по крайней мере два полка!

Говоря это, он подошел к столику и, не поднимая головы, словно боясь взглянуть в глаза леди Эдит, спросил:

— Что ты будешь пить?

— Немного шерри, пожалуйста, — ответила леди Эдит.

Наливая ей шерри, герцог подумал, что в какой-то степени даже рад, что именно кузина узнала плохие новости первой.

Она была не только самой обаятельной и привлекательной, но и самой здравомыслящей из всех его родственников.

История жизни леди Эдит была печальна. В восемнадцать лет она была помолвлена с очаровательным мужчиной, богатым и знатным; он влюбился в нее с первого взгляда, так же как и она в него. Он был на несколько лет старше ее и уже успел немало поездить по свету — иногда для собственного развлечения, а порой, поскольку владел многими языками, в качестве неофициального, но очень способного представителя правительства. Они обручились, но родители леди Эдит настояли на том, чтобы свадьба состоялась лишь по истечении традиционных шести месяцев. Вскоре после этого жениха леди Эдит попросили принять участие в весьма щекотливых переговорах между министром иностранных дел и султаном Марокко. Отказаться от этой миссии было практически невозможно, и, нежно прощаясь с невестой, он обещал как можно скорее покончить с делами и вернуться по меньшей мере за два месяца до назначенной свадьбы. Он уехал, а леди Эдит занималась тем, что покупала приданое и каждый день писала письма тому, в кого была безумно влюблена. Но в назначенный срок он не вернулся, и от него не было никаких вестей. Месяц спустя измученная тревогой леди Эдит упросила отца сходить в министерство иностранных дел. Там он с ужасом узнал, что жених его дочери приехал в Марокко и там бесследно исчез. Еще некоторое время ушло, чтобы связаться с британским консулом и получить от него ответ. Через несколько месяцев стало известно, что пропавшего видели в племени, враждебном султану. Знающие люди говорили, что его скорее всего держат где-то в качестве пленника, но никто не имел понятия о том, где именно. Так как об официальном расследовании не могло быть и речи, леди Эдит казалось, что министерство иностранных дел не делает ни малейших попыток найти ее жениха, не говоря уж о том, чтобы его освободить. Шли месяцы; уже минул год, а новостей все не было.

По настоянию ее отца министерство иностранных дел послало в Марокко своего представителя. Рассказывали, что жениха леди Эдит видели во внутренних районах страны, что ему удалось бежать, но следы его затерялись в песках, и еще дюжину других историй, ни одна из которых не была похожа на правду.

Но что бы ни говорили, факт оставался фактом: жених леди Эдит не вернулся, а министерство иностранных дел, не желая раздражать султана, не спешило проводить тщательного расследования. Время шло, а Эдит все ждала.

Даже когда родители и все остальные, потеряв надежду, начали поговаривать, что ее жених мертв, она продолжала ждать.