О прекрасная Меган! Ни безумие, ни даже смерть не лишили тебя твоей ангельской красоты. Бледное лицо с тонкими чертами, такое безмятежное… Такое красивое! И вечно холодное. Своим поступком она обрекла себя на вечные страдания в чистилище. Путь в рай ей был теперь заказан.

Похоронили ее там же, в Маморах. Отправив Исаака в Карнох под конвоем, Колин и Лиам пошли хоронить Меган. Патрик остался со мной в старой хижине. Дункан спокойно спал в моих объятиях. Они похоронили ее возле каменной кручи и посадили на могиле молоденький куст боярышника. Неужели Лиам в итоге все же оказался суеверным? Заблудшие души не могли упокоиться на христианском кладбище, поэтому их хоронили в таком месте, где никто случайно не мог наступить на могилу и тем самым навлечь на себя несчастье. Я не стала ни о чем его спрашивать, ведь, по сути, мне не было до этого никакого дела.

Не знаю, что случилось с Исааком. Его привезли в деревню, и он предстал перед Джоном Макиайном и рассказал ему о том, что заставило его поддаться на шантаж со стороны Кэмпбелла и Барбера и стать предателем. Его запретная любовь превосходила все мыслимые пределы, она была греховной и в глазах Бога, и в глазах людей. Чтобы беременность Меган не вызвала лишних толков, он предложил ей соблазнить мужчину из клана. К несчастью, выбор Мег пал на Лиама, ее брата по отцу. Когда вся затея грозила рухнуть, а страшная тайна – открыться, Исаак увел Меган из долины и спрятал ее в горах, а сам принялся искусно плести интригу. Слухи о том, что Кэмпбеллы стали появляться в окрестностях деревни, найденная у озера брошь с эмблемой этого клана – этого было достаточно, чтобы отвести все подозрения. Потом Исаак очень правдоподобно изобразил убитого горем брата. Вдалеке от досужих глаз он наконец мог дать волю своей недозволенной страсти. А чтобы заслужить у сестры прощение, он пообещал, что станет помогать ей в ее черных замыслах.

Правда оказалась для Мег тяжелым ударом, и она предпочла излить свое отчаяние и ярость на нас с Дунканом. Черная магия, колдовство – на все это Исаак закрывал глаза. Разве в глазах Господа его собственные деяния были менее предосудительными?

На их с Меган несчастье, Эуэн Кэмпбелл однажды подстерег их, и с того дня над головой Исаака повис дамоклов меч. Дабы Эуэн не разоблачил их, Исаак стал передавать ему ценные сведения, а тот, в свою очередь, делился ими с Барбером. Свою партию они начали разыгрывать за несколько дней до моего бегства из долины. Вот потому-то Меган и испугалась так, когда мы встретили Эуэна с товарищами возле таверны в Балахулише!

Исааку пришлось рассказать всю правду о своем предательстве. О том, что разгружать судно будут у Лон-Крэга, он узнал совершенно случайно. Томас любил похвастаться, особенно перед женщинами. В такие моменты он забывал об осторожности. Он оставил записку для Грейси, служанки в трактире в Гатри, в которой написал, что навестит ее, как только вернется из Лон-Крэга. Исаак нашел этот клочок бумаги на стойке бара. Бедняга Том дорого заплатил за свою оплошность. Чтобы в клане по-прежнему считали предателем именно Максорли, Исаак столкнул его со скалы. Томас Максорли разбился насмерть.

Единственное, что говорило в пользу Исаака, так это то, что он помог спастись Лиаму. Но и это он сделал отнюдь не из альтруизма. Он прекрасно понимал, что, обретя свободу действий, Лиам сразу же убьет Барбера, избавив его тем самым от шантажиста. Позаботившись обо мне, он отвел от себя даже тень подозрения.

Суд состоялся в то же утро, прошел быстро и за закрытыми дверями. Макиайну надлежало решить, жить Исааку или умереть. Последний совершил много непростительных поступков. Я не стала спрашивать у Лиама, какой ему вынесли приговор. Участь этого человека меня не волновала. Однако подозрения насчет того, что с ним стало, у меня были. Исаака увезли из долины под эскортом Лиама, Колина и еще двух мужчин клана. Все четверо были вооружены. Вернулись они спустя час и вели на поводу пятую лошадь. Без седока…


Свет вырвал из темноты ямочку на ягодице моего обожаемого супруга. Он стоял у окна и тихонько раскачивался из стороны в сторону, баюкая сына. Мысли его простирались гораздо дальше, чем хватало глаз.

Я бесшумно подошла к нему. Почувствовав мое присутствие, он чуть-чуть повернул голову. Лицо его было усталым. Суд над Исааком стал для Лиама суровым испытанием, но взгляд его был безмятежен. Он какое-то время поглаживал сына по волосикам, потом протянул руку и погладил по голове меня, зарылся в мои волосы пальцами и чуть приподнял их. Масса черных волос снова мягко упала мне на плечи. Он отвел прядку от моего лица.

– Знаешь ли ты, что я женился на тебе ради твоих глаз?

– Моих глаз?

Я озадаченно посмотрела на мужа. Его губы растянулись в улыбке.

– Ну и ради всего остального тоже! – добавил он и засмеялся.

Машинально похлопывая Дункана по спинке, он жадно смотрел на меня.

– Сейчас твои глаза цвета спокойного моря. Их цвет все время меняется. Временами они зеленые, временами – серо-голубые. Стоит на тебя посмотреть, и я уже знаю, какое у тебя настроение. Вот сейчас ты счастлива!

– Конечно, я счастлива, ведь мои любимые мужчины рядом, – сказала я и тоже улыбнулась.

Он кивнул, и мы немного помолчали. Его глаза тоже были переменчивыми. Порой они были такой невероятной голубизны, что мне хотелось утонуть в них. А иногда – темными и непроницаемыми, беспросветными. Чтобы научиться разгадывать состояние души Лиама, мне пришлось изучить язык его тела. Но часть ее оставалась для меня загадкой. И тогда я сказала себе, что впереди у нас – целая жизнь и я еще успею ее разгадать. Исполненная раздумий тишина все длилась и длилась… Лиам очертил мои губы кончиком указательного пальца, долго смотрел на меня, и наконец тихий шепот коснулся моего уха:

– Я убивал ради тебя, a ghràidh. И, если понадобится, снова убью без угрызений совести. И ради нашего сына тоже. Я никому больше не позволю отнять у меня тех, кого люблю. Никогда!

Казалось бы, простые слова, но сколько крылось за ними! Он взял меня за руку, переплел свои пальцы с моими и прижал мою ладонь к своей щеке. Я ощутила тепло его кожи и колючую щетину. Дункан выбрал этот момент, чтобы срыгнуть, и начал сучить ножками, словно личинка, которая хочет вырваться из кокона. Лиам посмотрел на сына. Убедившись, что малыш не собирается выдать бо́льшую часть съеденного ему на плечо, он перевел взгляд на меня и снова заговорил.

– Я хотел убить ее, Кейтлин, – тихо произнес он. – Убить Меган. Я ее не любил. Я просто пользовался ею, ну, чтобы…

– Ты не мог знать.

Он хмыкнул и потерся носом о растрепанную макушку сына.

– Любовь может убить любовь.

Я посмотрела на него вопросительно. Он объяснил:

– Я говорю о любви Исаака к Меган.

– Лиам, это не могла быть любовь.

Он пожал плечами. Дункану это не понравилось, он захныкал и сунул себе в рот кулачок, чтобы его пососать.

– А что такое любовь? Зов сердца, страсть, вожделение? Ей нет объяснения, и она толкает нас на необдуманные поступки, которые ранят, иногда очень больно. Меган пришлось много выстрадать. И Исааку тоже.

В глубине его взгляда промелькнула грусть. Пока ему было трудно говорить об Исааке. Может, позже, но не сейчас.

Лиам поднес мою руку к губам и нежно ее поцеловал. Лунный свет падал на темные волосики Дункана. Я большим пальцем пригладила вихор на головке сына и закрыла глаза. Сладкий запах развешанных под потолочными балками трав, более острый – торфа в очаге, мускусный, со смоляными нотками – аромат кожи Лиама… Я молила Господа, чтобы он позволил мне запомнить этот миг счастья на всю жизнь.

– A ghràidh…

– Что? – отозвалась я тихо.

– Если моя любовь к тебе станет безрассудной, убей меня!

От удивления мои глаза расширились. Он же смотрел на меня серьезно.

– Я не переживу, если сделаю тебе больно.

– Лиам!

– Пообещай!

– Я не могу обещать такое!

Он ничего на это не ответил и отвернулся. Лицо его растворилось в черном бархате ночной темноты. Я смотрела на него с любовью.

– Лиам, обещай мне, что никогда не станешь любить меня безрассудно.

Губы его изогнулись в лукавой улыбке. Он посмотрел на меня с восхищением и ласковым укором.

– Хитрая какая… Хорошо, обещаю!

– Только не забывай, в Хайленде обещаний не нарушают!

Тихий хриплый смех ласково коснулся моего слуха. Лиам чуть отстранился, поцеловал Дункана в макушку и положил его обратно в колыбель. Малыш дернул ручками, издал чудной, похожий на мурлыканье звук, от которого молоко, которое осталось после кормления, вспенилось вокруг его маленького рта, и заснул. Лиам наклонился над кроваткой и положил руку на головку сына. Голос его преисполнился торжественности, которой требовал ритуал благословения:

– Благословен будь, мой сын, и да хранит тебя Господь от всех несчастий! Я желаю тебе всех радостей жизни, желаю, чтобы ты был так же счастлив, как я сейчас. Никогда не забывай, что ты шотландец по крови, хайлендер и…

Он помолчал, выпрямился, обхватил ладонями мое лицо и заглянул мне в глаза.

– …и знай, что…

Он жадно смотрел на меня. Одна рука его переместилась мне на спину. Я приложила ладонь к его влажной груди, туда, где минуту назад был Дункан. Сладкий аромат малыша смешался с запахом его кожи. Я закрыла глаза. Желание волнами медленно накатывало на меня, завладевая каждой частичкой моего тела.

– Нет! Посмотри на меня! Хочу видеть твои глаза!

Он погладил меня по спине, и я подчинилась. Веки Лиама были прикрыты, но я все равно видела в глазах мужа обуревавший его огонь. Он обжигал меня, проникал в самую душу, чтобы овладеть ею и сделать своей пленницей. И я охотно позволила ему это. Лиам заговорил снова:

– …и знай, что твоя мать – ирландский ветер, прилетевший в мою страну вересков. Кейтлин, ты разбудила огонь, который угас во мне. И я буду любить тебя ad vitam æternam.