Уэйн перестал читать и покачал головой — первое предложение медленно проникало в его подсознание. Он зажмурил глаза и затем зажал их костяшками пальцев. Девочка. Девочка! Он едва не закричал от этого оскорбления, от несправедливости судьбы. Ему пришлось сжать зубы, чтобы сдержать крик ярости. Он знал, стоит ему начать кричать, остановиться не сможет. Внезапно представилась ужасная картина: он в смирительной рубашке с кляпом во рту; стоит вынуть кляп, и он начинает кричать. Рядом Себастьян, его добрые глаза и ласковые руки, но даже он не может остановить этот крик. Уэйн застонал, глубоко вздохнул, открыл глаза и внезапно успокоился. Теперь он прекрасно знал, что ему делать.

Оставив папку на столе, он пошел в ванную комнату принять душ и побриться. Когда он вышел из спальни, на нем был свежий хлопчатобумажный светло-коричневый костюм и кремовая рубашка. Он налил себе кофе, взял папку и дочитал все до конца. Росита Альварес умерла пять лет назад при загадочных обстоятельствах. Детектив взял на себя смелость поинтересоваться доном и обнаружил, что по крайней мере шесть его горничных, все без семей и с плохой репутацией, умерли в течение нескольких лет. Ему не удалось добыть доказательств, но ходили слухи о садизме и необычных и противозаконных сексуальных занятиях. Но этим делом никто не занимался.

Уэйн прочитал все это бегло, без интереса, сосредоточившись на отчете о его дочери, которую Росита назвала Марией. Когда умерла мать, молодая двадцатилетняя девушка сбежала. Она, судя по всему, говорила на французском и английском, но все образование, вероятно, получила от матери, поскольку никаких подтверждений посещения ею школы не нашлось. Уэйн перевернул последнюю страницу и допил кофе.

Марию Альварес нашли в Барселоне, где она работала в швейной мастерской, шившей дешевые футболки для туристов. Работала она с шести утра до девяти вечера с получасовым перерывом. Жила в трущобах в северной части города и ездила на работу на краденом велосипеде.

Уэйн медленно закрыл папку, пошел к телефону и заказал билет на ближайший семичасовой рейс до Мадрида.


В разгар туристского сезона Испания оказалась еще ужаснее, чем он ожидал. Тротуары были запружены краснолицыми, с облупившимися носами английскими отпускниками в соломенных шляпах и футболках с изображением корриды. Изобиловали и японцы с фотоаппаратами, висящими на тонких шеях. Они, как дети, толпились вокруг архитектурных памятников и стадионов, где проводился бой быков. Жара стояла несусветная.

Садясь на поезд до Барселоны, Уэйн почувствовал, как по спине стекают струйки пота. Поезд не улучшил его настроения. Он был переполнен, там стоял запах пота и залежалой еды. Куда ни повернись, он встречал любопытные взгляды смуглых, темноглазых мужчин и женщин. Его рост и светлые волосы привлекали внимание этих людей, уже привыкших к летнему вторжению иностранцев. Даже в вагоне первого класса испанские бизнесмены, попыхивая сигарами, от которых тошнило, наблюдали за ним с интересом.

Уэйн опустил оконные жалюзи, чтобы солнце не светило в глаза. За эти годы он стал куда больше англичанином, чем сам предполагал, привык к умеренной и дождливой погоде. И даже обрел почти английскую сдержанность, заставляющую его смотреть на испанцев с раздражением их навязчивостью.

Поездка оказалась довольно долгой и утомительной, и Уэйн снова почувствовал, как молчаливый крик опять подкрадывается к его горлу. Он заказал кофе у ленивого проводника, но не смог выпить чуть теплую бурду, которую ему подали через полчаса.

В Барселоне он остановился в лучшем отеле, принял холодную ванну и вполне пристойно пообедал. Была уже половина восьмого, жара слегка спала, но Уэйну почему-то не хотелось покидать гостиницу. В этой стране его воротило от всего: языка, жары, насекомых, людей, грязи, отсутствия порядка. И его дочь выросла в этом хаосе с полуграмотной испанской шлюхой, которая Бог весь что вытворяла со старым извращенцем с претензиями на величие. Он глубоко вздохнул и неохотно покинул гостиницу.

Такси поймать не удалось, пришлось вернуться и попросить портье заказать машину по телефону. Потом он прождал полчаса, пока не подъехала побитая, желтая с серым колымага неизвестного происхождения. Он сердито забрался на заднее сиденье, сразу почувствовав тошнотворный запах блевотины и пива, и дал шоферу адрес на ломаном испанском. Водитель посмотрел в зеркало заднего обзора, отметил костюм за тысячу баксов, золотые запонки, прекрасную стрижку и красивое лицо. Что понадобилось английскому туристу в той части города? Наверняка ему нужна танцовщица фламенко? Все мужики хотят, а с таким фасадом…

— Не желали бы лучше поехать в ночной клуб, senor? Я знаю самый лучший…

— Делайте, что вам велят, — отрезал Уэйн, у которого руки чесались, так хотелось свернуть этому уроду жирную шею. Постоянное напряжение сказывалось, и он чувствовал желание отыграться на ком-нибудь. Шофер молча включил передачу, машина дернулась, выпустила облако дыма и двинулась вперед.

Уэйн не обращал внимания на многозначительные взгляды водителя, а смотрел по сторонам. В эти дни центр любой столицы, будь то Каир, Лондон или Стамбул, выглядел примерно одинаково. Только на окраинах сказывался настоящий характер города. И если в Каире или Стамбуле там присутствовал определенный налет достоинства и старины, в Барселоне, центре автономной Каталонии, это была сплошная грязь и разложение. Уэйн чувствовал, как в душу закрадывается отчаяние, и слегка поерзал на неудобном сиденье. Дома здесь были жалкими хибарами с крошечными окнами и полуразрушившимися стенами. Через узкие улицы протянуты бельевые веревки, на которых сушилось белье, посыпаемое пылью от проезжавших машин. На углах тусовались группки подростков, имевших довольно зловещий вид. А в дверях маленьких баров и грязных гостиниц торчали полуголые женщины, зазывающие клиентов.

Потогонная мастерская, куда его привезли, представляла собой здание в пять этажей без окон и выглядела большой перевернутой коробкой. Уэйн медленно вылез из машины, оглядывая мусорные баки, осаждаемые бродячими котами. Он сразу привлек внимание двух женщин и кучи ребятишек, которые немедленно стали клянчить милостыню.

— С вас пятьсот песет, senor.

— Подождите, — резко бросил Уэйн. Шофер открыл было рот, но потом все же передумал возражать.

— Si, senor, — пробормотал он и съездил по уху мальчишке, который тыкал пальцем в наполовину оторванное боковое зеркало.

Пробравшись через толпу ребятишек, Уэйн направился к красным двойным дверям, ведущим в мастерскую. Здание ограждал сломанный проволочный забор, и Уэйн обратил внимание, что никто из детей не пошел за ним за территорию предприятия. Его владельцы наверняка тратили больше денег на сторожевых собак, чем на зарплату рабочим. Красные двери на заржавевших петлях открылись с трудом. Но стоило ему ступить вовнутрь, как духота и жара волной охватили его. Уэйна едва не вырвало от запаха грязной одежды, пыли и пота. Помещение освещалось слабыми электрическими лампочками без абажуров, и было наполнено клацанием целой армии швейных машин.

Попривыкнув к полутьме, жаре и шуму, он обежал глазами комнату, не пропуская ни одной детали. Вдоль нее стояли деревянные скамейки, на которых тесно, плечом к плечу, сидели многочисленные работницы. Уэйн, все еще незамеченный, подошел поближе. Женщины были одеты практически одинаково. Пропитанные потом белые блузки и длинные черные юбки из тонкого материала. Все носили платки, закрывающие волосы, которые тоже промокли от пота. Черные глаза прикованы к белому материалу и гудящим иглам. Некоторые были старыми, другие помоложе или даже совсем дети, но на их лицах лежала одинаковая печать безысходности. Все они молчали. Сначала он решил, что разговаривать мешает шум, но потом заметил нескольких мужчин, двигающихся между скамьями и стенами без окон. Женщины испуганно моргали, когда они проходили мимо, и Уэйн все понял.

Внезапно один из мужчин заметил его. Повернул к нему удивленное потное лицо и направился в его сторону. Он был довольно высоким для испанца. Подойдя поближе, он поставил руки на бедра, угрожающе выпятил подбородок и произнес несколько слов на гортанном испанском.

— Я хочу поговорить с Марией Альварес.

Мужчина не понимал английского, но имя узнал. Джулио Корсеци выбрал Марию Альварес для себя лично. Так делали все надсмотрщики, потому что женщины знали, что только они могут их защитить и выторговать для них у хозяина несколько лишних монет. Но пока Мария Альварес сопротивлялась. Глаза Джулио сузились при виде красивого иностранца. Кто он? Ее любовник? Это из-за него она такая неуступчивая? Она была самой красивой из всех знакомых ему женщин, к тому же самой умной.

Но тут он понял, что гринго не может быть ее любовником. На нем только золота было на несколько тысяч песет. Он мог бы, если захотел, содержать Марию в роскоши.

Уэйн полез в карман и достал пачку банкнот. Показал на женщин и повторил:

— Мария Альварес.

Джулио быстро схватил деньги и кивком показал на пятую скамью справа и на пальцах изобразил цифру шесть. Уэйн подошел поближе, пытаясь разглядеть девушку в этом полумраке. Он напряженно всматривался, надеясь обнаружить в ней что-то отличное от других, доказывающее, что она — его дочь. Но голова ее была наклонена, и он мог разглядеть лишь пряди потных черных волос на лбу. В этот момент она слегка откинулась назад, и он увидел, что лицо ее залито потом и заляпано машинным маслом наверняка по вине машинки, которая выглядела совсем древней развалиной. Худое лицо еще бледнее, чем у остальных, глаза определенно темные.

Уэйн отшатнулся, будто увидел змею. В ней не было ничего, что ему хотелось бы видеть, что еще можно спасти. Такая же, как и все остальные в этой грязной, вонючей стране. Иначе что бы она здесь делала? Внезапно он пожалел, что она вообще родилась, что возбудила в нем какие-то надежды. Сука. Только такое… существо и оказалась способной родить Росита.