Ричард Райт - Долгий сон

— Сами знаете, — сказал Рыбий Пуп.

Покачав головой, часовой отошел. Спустя немного приковылял старичок староста, заглянул в камеру, подмигнул и поплелся дальше, шаркая ногами и напевая:

Рыбий Пуп сидел, пристыженный. Ох, какого он был готов свалять дурака! Еще немного, и он доверился бы соглядатаю, открыл бы ему, где чеки! Кусая губы, он растянулся на койке.

Послышались чьи-то шаги. Рыбий Пуп поднял голову. У двери стоял начальник полиции Мэрфи.

— Ну что, Пуп? Похоже, Берт пришелся тебе не по вкусу.

— Давить надо легашей, — коротко бросил Рыбий Пуп.

— А известно тебе, что завтра утром тебя за это дело поведут в суд? Нападение при отягчающих обстоятельствах, шутка ли?

— Плевать, — пробормотал Рыбий Пуп, растирая сбитые в кровь костяшки пальцев. — Легавого удавить мало!

— И вообще, откуда ты взял, что его к тебе подсадили? — с принужденной усмешкой спросил Мэрфи.

— По запаху учуял, — огрызнулся Рыбий Пуп.

Мэрфи ушел.

В полдень Рыбий Пуп был еще так взвинчен, что отказался от еды. А еще через два часа в двери его камеры показался Кантли.

— Что это на тебя нашло, чертов сын? — спросил он. — Ты, говорят, нынче утром словно с цепи сорвался…

— Не надо подсылать ко мне шпионов, начальник, — сказал Рыбий Пуп, не давая себе труда хотя бы подняться с койки. — Первого же прикончу!

— Ты, ниггер, оказывается, куда вострей, чем я полагал, — криво улыбаясь, сказал Кантли. — Зато и в тюрьме тебе куковать теперь куда дольше.

— А это мне без разницы, — потерянно сказал Рыбий Пуп.

Он слушал, как удаляются шаги Кантли. Ну и пусть… Его убьют, но и он сумеет посчитаться с кем надо. Думали, на простачка напали — ладно же, он им покажет… Настала ночь, но ему не спалось. Он лежал, уставясь в темноту, весь во власти лихорадочного отчаяния.

В десять утра его отвели в суд и за пятнадцать минут приговорили к двум годам тюрьмы с зачетом тех шести месяцев, которые он уже отсидел.

— Зачем ты это сделал, Пуп? — спросил его вечером Макуильямс.

— Этот ниггер за мной шпионил, мистер Макуильямс, — принялся горячо объяснять Рыбий Пуп. — Ну я и выдал ему, что причитается. И в случае чего, выдал бы снова, черт возьми.

— Досадно. Еще одно слушание в суде, и я бы, вероятно, вырвал тебя отсюда, а так тебе отбывать еще полтора года. Нельзя поддаваться на провокации, когда имеешь дело с этой публикой.

— Пускай, мне наплевать, — повторил Рыбий Пуп. — Вы-то, понятно, ни при чем.

Оставшись опять один, Рыбий Пуп задумался, повесив голову. Все беспросветно, пока он во власти белых. Слишком хорошо они знают, как и в какую минуту заставить его начать действовать себе во вред. Им мало наказать человека — надо, чтоб он сверх того навьючил на себя наказание собственными руками. Он встал, весь дрожа, и с закрытыми глазами выкрикнул в темноту:

— ПЛЕВАТЬ Я НА ВАС ХОТЕЛ!

Через несколько дней надзиратель повел его в комнату свиданий, и Рыбий Пуп с удивлением увидел, что в это утро Джим пришел с Эммой. Он сел перед ними с виноватым чувством, ведь как они предсказывали, так оно и получилось.

— Здравствуй, мама, — проговорил он неловко. — Здорово, Джим.

— Ну вот, сынок, — сказала Эмма. — Как ты тут?

— Ничего, нормально, — с наигранной бодростью ответил он.

Эмма обвела его скорбным взглядом и вдруг прослезилась.

— О чем ты, мама?

— Да как же, — зашептала Эмма. — Этот твой мистер Макуильямс говорит, у тебя с кем-то вышла драка и теперь тебе полтора года сидеть…

— Нельзя было по-другому, — сказал он. — Подсадили ко мне одну черную сволочь. Пришлось его вытурить из камеры.

— А чем он тебе был нехорош? — спросил Джим.

— Тем нехорош, что легавый.

— Ты бы все же потише, Пуп, — просительно сказал Джим.

— Да я и так тише воды! — вскинулся Рыбий Пуп. — Но ты знаешь, какие он заводил разговоры? Чтобы на пару вымогать у Кантли деньги… Что же мне было делать? Его пожалеть, а самому пропадать? Пусть скажет спасибо, что жив остался!

— Молись, сынок, — всхлипнула Эмма. — Господь тебя не оставит.

— Пуп, ты, правда, что-нибудь знаешь про эти чеки? — спросил Джим.

— Ни черта я не знаю! — с жаром уверил его Рыбий Пуп. — Ничего им от меня не добиться, пускай хоть на куски режут!

— Ох, парень, поступай с умом, — наставлял его Джим. — Одно могу сказать… Слушай, может быть, тебе что нужно?

— Нет, ничего, — протянул Рыбий Пуп. — Как в конторе?

Джим откинулся на спинку стула.

— В конторе — полный ажур, Пуп, — проговорил он с каким-то не свойственным ему прежде оттенком самодовольства.

— Приятный человек этот Макуильямс, — сказала Эмма. — Говорит, что все равно будет стараться тебя вытащить.

— Только когда-то это будет, — вздохнул Рыбий Пуп.

— Чем же ты рассчитываешь заняться, когда выйдешь? — спросил Джим.

— Не знаю, — соврал он.

Он рассчитывал уехать, но не хотел говорить об этом из страха, как бы они не вздумали навязывать ему свою волю. Никогда он с такой силой не ощущал отсутствия Тайри, никогда так остро не сознавал, как мало подготовлен к самостоятельной жизни, никогда не мечтал так страстно увидеть новые места, новые лица.

— Знаешь, — с легкой улыбкой начал Джим, — мы с Эммой хотим тебе сказать что-то важное — для нас важное и для тебя.

— Ну? — Рыбий Пуп насторожился.

— На днях мы с Эммой поженимся, — объявил Джим.

Рыбий Пуп, вздрогнув, поднял глаза на мать и не издал ни звука, хоть все в нем воспротивилось этим словам. Его обманули, он лишний… Нет… это предали Тайри. Он опустил глаза, чтобы Джим не прочел в них жгучую обиду.

— Мы друг друга любим, сынок, — робко оправдывалась Эмма, — несладко быть одной. А с Джимом мы ладим.

Рыбий Пуп смотрел на мать новыми глазами — а ведь она совсем не старая…

— Эмме не очень-то весело жилось, — сказал Джим. — Пускай и она увидит светлые дни. Вот скоро думаю открыть собственное дело.

— Понимаю, — сказал Рыбий Пуп.

Свинство со стороны Джима намекать, что отец плохо обращался с матерью. А что поделаешь? Он в тюрьме. Рыбий Пуп вздохнул. Да, когда кончится срок, он уедет. Уж теперь это точно. Если остаться, Джим с Эммой одолеют его наставлениями, вынудят жить по своей указке.

— Так ничего и не скажешь, сыночек? — с вымученной улыбкой спросила Эмма.

Он подавил желание ударить ее.

— Что ж, дай Бог счастья, — сказал он через силу.

— Я знаю, Пуп, как тебя воспитывали, — сказал Джим. — И все же мы сумеем найти общий язык. Я, кажется, тебя понимаю. Во всяком случае, я постараюсь стать тебе хорошим отцом.

— Ясно, — проворчал Рыбий Пуп, пряча неприязнь.

Никаким отцом ему Джим не будет, а прибрать к рукам его деньги и имущество они, слава Богу, бессильны. Он сидел в своей одиночке с новым ощущением безысходности. Значит, Джим и Эмма поженятся… Ладно. Черт с ними. Джим хороший человек, но для сыновней любви этого мало. У Джима один подход к жизни, а у них с Тайри — другой. Эх, отдал бы только Кантли честь по чести его долю от «податей», да прихватить бы еще то, что хранится в сейфе, и никого-то он не станет спрашивать — уедет, и ищи ветра в поле. И черт с ним со всем…

«Орлеан

Дорогой Рыбкин Пуп!

Не могу передать, до чего я расстроился, когда узнал про твою беду. Мама мне обо всем написала. Это надо же! Ты уж, брат, как-нибудь поосторожнее с той полоумной нечистью, которая водится в миссисипской тине. После того, о чем написала мама, у меня начисто отшибло всякую охоту ехать назад. Зависть их гложет, этих белых, вот что. Ты, друг, держи язык за зубами и строй из себя дурачка, а то не выпутаешься из этой передряги. Тони чуть не разревелся, когда я рассказал, что ты сидишь за изнасилование. До него в первую минуту даже не дошло, вылупился на меня, как будто ему пришли сказать, что умер Иисус Христос. Мы же знаем, что ничего этого не было. На фиг тебе кого-то насиловать, когда девочек, слава-те, Господи, и так хватает. Ты хоть нашел себе толкового адвоката? Самое лучшее, если найдешь из евреев. Они по этой части дошлые, южным телепням с ними тягаться слабо. И отмалчивайся ты, друг, при этих белых, ты ведь знаешь, какие они полоумные. «Да, да, да» — вот и весь твой сказ, лишь бы выбраться из тюрьмы и убраться подобру-поздорову. Отряси прах с ног своих и беги, беги без оглядки. А начнешь этим белым доказывать свое, так не сносить тебе головы, а толку все равно чуть. Помнишь, мы мальчишками ходили на ярмарку и одна белая дура нам в тот вечер стала показывать голые титьки? Сами вон что вытворяют, а на нас говорят, что мы их насилуем. Сволочи проклятые. Подлости чересчур много в этих белых. Если б мне кто доказал, что у Бога белая кожа, я бы, думается, ногой не ступил больше в церковь. Быть того не может, чтобы Господь Бог был такой, как эти белые выродки. Пуп, я тебе еще в том письме писал, обязательно приезжай во Францию. Деньги у тебя какие-то найдутся, а здесь ничего другого не надо. Выходи из тюрьмы и кати сюда, отойдешь как следует после всей этой заварухи с белыми. Во Франции тоже не рай, но здесь по крайней мере людей не убивают за то, что у кого-то мозги набекрень. Просто здешние белые больше похожи на людей, чем наши миссисипские психи. Пиши нам, друг. Жаль, мы так далеко, а то, конечно, поборолись бы за тебя. Ну, пока счастливо тебе.