— Пошли на воздух, — сказал он. — Здесь дышать нечем.

— Пошли, если хочешь.

Он двинулся к выходу, ощущая боком упругие толчки ее тела. На улице веял ветерок. Они нашли себе поросшее травой местечко под вязом и сели, глядя в небо, где горели желтые крупные звезды.

— Слушай, мой дорогой… Если я завтра съезжаю, надо сейчас же предупредить Брюхана. Он человек опасный и, если тянуть до последней минуты, чего доброго, взбеленится, что неожиданно остался без меня, понимаешь? С Брюханом связываться страшно, не зря он столько сидел в тюрьме.

— Ну да? А я и не знал, что Брюхан сидел.

— Как же, раз пять, — сказала Глэдис.

— Тогда не удивительно, что ему нипочем справляться со здешним хозяйством, — задумчиво сказал Рыбий Пуп. — Ну что ж. Поди скажи. Я тебя подожду здесь.

Он встал и потянул ее с земли. Она поцеловала его по-новому, самозабвенно, как никогда не целовала раньше. Потом она отстранилась.

— Какой ты хороший, Пуп, — сказала она. — Мне до сих пор не верится!

Легко, как тень, она скользнула по окутанной темнотой поляне и скрылась за задней дверью «Пущи». Изнутри сквозь деревянные балки и густые плети моха, свисающие с железной крыши, светились золотые огни. Властно набегали раскаты джаза. Рыбий Пуп сел и закурил. Он устал, но все для него складывалось как нельзя лучше. Он добился своего, они с Глэдис будут вместе. Не навечно, но пока довольно и этого — это то, чего он хочет. А с Глэдис он еще поговорит, она станет другой, поймет, каково жить, когда над головой день и ночь нависает белая туча.

После месяца каторжной работы Рыбий Пуп оживал теперь, чувствуя, как с него сползает усталость. Он растянулся на траве, выпуская из ноздрей струйки табачного дыма. Где-то вдали хлопнула шутиха. Следом возникло вкрадчивое шипение, от которого по коже побежали мурашки.

— Четвертое июля, — пробурчал себе под нос Рыбий Пуп. — Ракету кто-то запустил.

Он вдруг заметил, что над ним брезжит какой-то непонятный свет, как будто сквозь темную гряду облаков пробилась полная луна. Он с недоумением посмотрел, как расплывается по небу сияние, и в нем шевельнулось смутное беспокойство. Послышался невнятный многоголосый гомон, и Рыбий Пуп насторожился. Ему показалось, что он различил заглушенный вопль, а впрочем, может быть, только показалось. Он повернул голову и увидел, что «Пуща» ярко озарена изнутри. В какой-то миг — он не запомнил точно в какой, но только что — музыка смолкла. Ветерок обдал его запахом дыма. Да, это странное сияние отбрасывает на небо ярко освещенная «Пуща». До его слуха доносились бессвязные выкрики. Что происходит? А, понятно, — это включили мощные прожектора, как обычно, когда кто-нибудь из джазистов исполняет забористое соло. Да нет же! Музыки не слышно! Он вскочил на ноги, пристально вглядываясь в оплетенное мхом строение, невольно сделал шаг вперед и остановился. «Пуща» внезапно окуталась мягким зеленоватым ореолом — ореолом, который быстро сгустился, поголубел. Теперь Рыбий Пуп отчетливо слышал пронзительные вопли, а сизое свечение выплеснулось наверх морем огненно-рыжих языков, и они заплясали, устремляясь к небу.

— Пожар устроили, идиоты! — сказал он вслух.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Рыбий Пуп опрометью бросился к «Пуще». Из танцзала со всех сторон повалили клубы дыма, горой громоздясь в вышину, за ними парусом вырвалось алое пламя, и на том месте, где стояла «Пуща», воздвигся исполинский столб живого огня, огонь заполонил весь мир, с ураганным ревом взметая все выше потоки искр.

— Господи, горит, — задохнулся он на бегу.

Он кинулся к задней двери «Пущи», за которой скрылась Глэдис, — и остановился как вкопанный. Распахнутая дверь была плотно забита нагромождением человеческих тел. Лица людей были перекошены, рты открыты, но из них не вылетало ни звука. Это было похоже на жуткий сон. За телами сплошной стеной рвалось ввысь пламя.

— Глэдис! Глэдис! — закричал он.

В лицо ему ударило адским жаром. В глубокой тишине было слышно лишь, как потрескивает дерево, облизанное огнем. Только что раздавались вопли — теперь из недр бушующего пламенем танцзала не доносился ни один голос. Казалось, черные лица, пробкой заткнувшие дверной проем, хватают ртами воздух. Жар крепчал с такой быстротой, что Рыбий Пуп попятился. Сознание отказывалось отзываться на то, что он видел, — нет, такого не может быть… Но ведь это так…

Ослепительный блеск мятущегося пламени выедал ему глаза.

— Глэдис! — крикнул он снова и подождал, содрогаясь всем телом.

Господи, неужели она там! Только сейчас до него дошло, что рядом бесцельно, медлительно кружат людские тени, топчутся, что-то бессмысленно лопочут. Он обернулся, вгляделся — люди передвигались словно бы одурманенные, словно во сне. В одном Рыбий Пуп узнал Кларенса, буфетчика из «Пущи», и, подскочив, схватил его за плечо.

— Кларенс, ты Глэдис не видел? — спросил он напряженным шепотом, чувствуя, как его хлещут по спине волны жара.

— А? Я сам только выбрался… — забормотал Кларенс. — Шатает. Ох, голова… Слушай, у тебя не найдется спички?

От этого вопроса на него нашло какое-то затмение. Он машинально похлопал себя по карманам, нащупал книжечку картонных спичек, зажег одну и поднес Кларенсу, глядя, как тот с жадностью затягивается сигаретой, как освещает его черное лицо неудержимо кипящая огненная лава.

— Спасибо. — Кларенс отошел, не замечая, по всей видимости, что в двадцати футах от него беснуются кривые языки огня.

Рыбий Пуп разом очнулся от оцепенения — только сейчас до него по-настоящему дошло, что «Пуща» горит и что он не знает, где Глэдис. Он точно попался в невидимые тенета. Надо только заставить себя сосредоточиться, собраться с мыслями — и окажется, что никакого пожара нет, и жизнь вернется в обычную колею. Как же так… Он вновь подбежал к дверям «Пущи» — за грудой тел раскаленными валами вставал огонь. О боже… Нет!

Он как безумный кинулся бегом вокруг этого пылающего, дымящегося ада, не понимая, отчего изнутри не доносится ни звука, и, не добежав футов двадцати до парадной двери, остановился. Эта дверь была тоже завалена телами, с некоторых была сорвана почти вся одежда. Ясно, что, устремясь наружу, люди сталкивались, давили друг друга. Палящий жар не подпускал его ближе к двери. Рыбий Пуп потерял голову. Там, внутри, — Глэдис, он должен пробиться к ней и вывести ее наружу! Но как? В «Пуще» всего две двери, он видел обе, и та и другая наглухо забиты неподвижными телами. Он в отчаянии огляделся. Ах да, вспомнил — на задней стене под самой крышей есть слуховое оконце. Тяжело дыша, он кинулся назад к черному ходу и взглянул наверх — из полыхающего оконца выбивались раскаленные огненные перья.

Не помня себя, он стал озираться, вглядываясь в тех, кому удалось спастись. Кто-то негромко скулил, кто-то стоял, как в столбняке, вперив немигающие глаза в объятое пламенем строение. Чернокожая девушка с плачем пробиралась сквозь толпу, выкрикивая:

— Где Боб? Господи! Боб! Неужели не успел?

Рыбий Пуп видел, как подбежал Тедди, остановился, глядя на пожар, и истошно закричал:

— Там Сьюзи!

Боже ты мой, Сьюзи! Сестренка Тедди… Тедди рванулся к пылающей «Пуще», но несколько человек перехватили его, не пуская.

— Туда нельзя, глупый! Ты же сам…

— Сьюзи! Мне надо к ней! — Тедди с воплем вырвался и метнулся к задней двери. Огромного роста мужчина загородил ему дорогу и двинул его кулачищем по скуле.

— Держите его, дурака! Сгорит к чертовой матери…

Рыбий Пуп смотрел, как обезумевшего Тедди, не обращая внимания на его крики и стоны, оттащили в сторону и повалили на землю, не давая ему подняться.

Прихрамывая, проковыляла коричневая девушка, едва прикрытая остатками платья. Рыбий Пуп знал, что ее зовут Сесиль.

— Сесиль! — позвал он.

Девушка не откликнулась, только посмотрела на него пустым взглядом и заковыляла дальше, волоча правую ногу. Догнав ее, он схватил ее за руку и прокричал в самое ухо:

— Ты там не видела Глэдис?

— Я только что вылезла… Ой, нога болит… — Сесиль, сощурясь, взглянула ему в лицо. — Ах, Глэдис… Да, видела… — Голос ее замер.

Рыбий Пуп застонал, у него подломились колени. Значит, Глэдис потеряна? Не может быть… Он еще раз обежал «Пущу», видя и не видя, как вокруг, точно в полусне, бродят людские тени. Зато у него обострился слух — до этой минуты ему как будто заложило уши от потрясения. Огонь все разрастался, кольцом охватывая здание, с гулом рвался вверх закрученными пылающими лентами.

— Горит!

— Люди же там!

— Господи, да сделайте что-нибудь! — взмолилась какая-то старушка.

— Надо вызвать пожарных! — подал голос кто-то из мужчин.

— Как это случилось-то? — спросил у него Рыбий Пуп.

— Раз — и загорелось, вот так. — Мужчина прищелкнул пальцами. — Люди там, ты понимаешь? Люди…

Рыбий Пуп глухо замычал, он не мог, он отказывался верить. Он едва удерживал крик. Глэдис погибла? НЕТ! Чья-то рука легла ему на плечо, он обернулся. Это был Бак, один из швейцаров, который работал сегодня в ночную смену.

— Боже милостивый, Пуп, все остались там! — прорыдал он. — Все до единого!

— А Глэдис не видел? — спросил Рыбий Пуп.

— Это все мох проклятый, — причитал Бак. — Вспыхнул в одну секунду…

— Глэдис не видел? — закричал Рыбий Пуп.

— А? Нет… Не знаю я, — бессвязно залепетал Бак.

В первые минуты те, кому удалось спастись от пожара, как бы одеревенели от неожиданности, теперь со всех сторон слышались вопли. Рыбий Пуп, пригнувшись, безмолвно стоял перед ревущей лавиной огня, его окатывало нестерпимым жаром, тесня все дальше назад. О том, чтобы проникнуть в это пекло, не могло быть и речи — стоит сделать шаг, и от тебя останутся головешки. Красные огненные языки взлетали все выше, трепеща, колыхались на фоне черного неба, затмевая звезды, широким веером осыпая на землю искры.