Дьяку Лаврентию показалось, что он ослышался: – Скоморох отказал?! Какой такой скоморох?! В чём отказал?

Монашка вжала голову в худенькие плечи и жалостливо изобразила на лице подобие улыбки:

– Так её поверенный боярин Федоскин рассказал про какого-то скомороха, знающего толк в сыскном деле. Вот она к нему и ездила – помощи просить. Только он ей отказал. И после у неё от того отказу и случился удар.

Дьяк Лаврентий пристально посмотрел на неё и тихо спросил: – А скомороха того случаем не Ратмиром кличут?

– Так ты его, батюшка, тоже знаешь?! – изумилась монашка.

–Тэк-с-с…Интересное дело получается. У нас теперь скоморохи сыскарями заделались. А дьяк Разбойного приказа – это для вас теперь, тьфу – пустое место?! Так что ли?! – с угрозой в голосе посмотрел он на монашку.

– Ой, батюшка, только не гневайся на меня! Не моё это было указание. Схимница Серафима так решила. Не хотела сор из избы выносить. Хотела найти убивцев тихонько и наказать их примерно, – умоляюще сложила руки лодочкой монашка.

– А скоморох, стало быть, отказал ей, – с сарказмом констатировал дьяк Лаврентий.

– Как есть отказал, батюшка. Сказал, что такое страшное злодеяние только дьяк Разбойного приказа должен решать. Что, мол, в каком-то Судебнике про то правила писаны важные, и он им должен подчиниться.

– Ишь, ты! – приподнял брови дьяк Лаврентий. – Грамотный какой скоморох оказался! Грамотней всех вас вместе взятых. Я даже зауважал его после этого.

– А он обходительный такой, с пониманием, – вздохнула монашка.

– Ну-ну… – недовольно посмотрел на неё собеседник. – Ты сама давай-ка подходи в крайний терем. Всё, что вчера было – подробно расскажешь, чтобы мой писарь всё записал. К схимнице Серафиме лекаря позвали?

– Нет ещё, батюшка. Сейчас пошлём и за ним, – приложила к своим сухим губам белый платочек келейниц Ефросинья.

– Вот дурни-то! В первую очередь-то и надобно было лекаря позвать после удара-то. Глядишь и выжила бы схимница-то ваша. А так – готовьтесь отпевать, – махнул он рукой, пригибаясь, и выходя из кельи, добавил: – Даже я про то знаю.

Келейница Ефросинья, молча, посмотрела ему вслед и собралась выходить из кельи, чтобы найти себе замену на время ухода к писарю дьяка Лаврентия. Неожиданно шумное дыхание за её спиной прекратилось. Она быстро развернулась и подбежала к постели. На неё в упор смотрели какие-то стеклянные глаза схимницы Серафимы.

– П-п-ом-м-ираю я, Ф-ф-рось-ка, – едва слышным придушенным голосом, задыхаясь и запинаясь, прошептала она. – Ус-спею ли с-сказать?.. С-скажи ему …ч-что…н-нет в т-т-ом… м-м-оей в-вины… А г-глаза-то у н-него м-ма-т-терины… Я-я…с-сра-зу при-з-знала…

– В чём вина твоя, матушка? – припав ухом к лицу умирающей, рыдающим голосом спросила келейница Ефросинья. – И кому передать-то, матушка? Ты же так и не назвала – кому передать.

В ответ на это лицо схимницы Серафимы страшно перекосило, на губах запузырилась пена, глаза закатились. Сделав три судорожных, поверхностных вздоха, она замолчала навсегда. В келье наступила звенящая тишина, и было слышно только, как в слюдяное окошко бьётся неизвестно откуда взявшаяся маленькая мушка.


Глава 8


– Что там, Теодорка? – шёпотом взволнованно накинулись на мальчишку потешники. Разодетые в костюмы итальянских скоморохов, они ожидали в специально выделенной для них комнатушке приглашения для выступления перед самим Великим государем и его высоким гостем – посланцем папы римского. В соседних комнатушках также толпились певцы, танцоры, музыканты. Но по приказу опричников, охранявших царские покои, везде царила тишина. Разговаривать можно было только шёпотом. В каждой комнатушке стояли массивные, деревянные столы с бочонками воды, кваса, тяжелые серебряные подносы, заставленные пирогами, кусками отварного мяса, жареной рыбы, пареной репы и брюквы. Куски колотого сахара переливались всеми цветами радуги в отсвете горевших в большом количестве белых, толстых свечей. Разноцветные сахарные петушки на палочках мирно соседствовали с разноцветной россыпью разнообразных лесных ягод.

– Ой, едва мимо охраны-то я и проскочил, – запыхавшись, стал торопливо шёпотом рассказывать мальчишка, одетый как все они, в разноцветный костюм итальянского скомороха. – Кругом понаставили этих царских опричников с саблями в руках. Грозные такие – ни разу мне не улыбнулись. Шугают всех только почём зря…

– А я тебе и говорил, что не стоит лишний раз в таких местах высовываться, – с досадой произнёс шёпотом Ратмир. Он сидел немного в стороне, в маске Арлекино, намертво приклеенной к его лицу яичным белком. Ратмир должен был быть уверен, что маска ни при каких обстоятельствах не слетит с его лица. На неподвижном белом картонном лице живо блестели только его серые с тёмным ободком густых ресниц глаза. Ратмир озабоченно посмотрел на Теодорку. – Ну, говори уж, раз всё равно там побывал.

– Ага… так вот, в самом большом зале я не смог побывать. Народу там уйма по главному входу идёт в царские палаты, а опричники прямо чуть ли не каждого ощупывают, чтобы, значит, с оружием кто не прошел. С ножом там или с кистенём каким, – горя глазами, продолжил тот. – А кто из приглашённых – так те разодетые, важные. Бояре собольими шубами полы подметают. Полно людей аглицких, немецких, в камзолах да кафтанах, кунтушах богатых. И дамы – сплошь красоты невиданной в заморских нарядах. Аж глаз слепит!

– Говорили что-нибудь они? – спросил тихо Ратмир.

– Я ведь, дяденька Ратмир, языки-то ещё не совсем знаю. Может где что-то и не так понял. Только запомнил один раз, как очень красивая боярыня в заморской одёже сказала по-итальянски, что Великого государя ждут большие перемены. И что он сам о них пока не знает.

– Покажешь мне потом тихонько ту боярыню, – усмехнулся в маску Ратмир, но взгляд его при этом был серьёзен.

– А ещё там по-немецки сказал один сударь в кунтуше другому, что наш царь зря согласился встретиться с папой. Потому как обманет его этот самый папа. А почему этот папа обманет нашего Великого государя, дяденька Ратмир? – неожиданно шёпотом спросил Теодорка.

Ратмир хмыкнул и тихо ответил:

– Ну, во-первых, никакого папы здесь нет. Приехал только посланник папы римского из Италии. Ты, наверное, Теодорка, неверно расслышал.

– Может быть, – кивнул тот. – Я ведь только учу эти языки. А почему он должен обмануть нашего царя-батюшку?

Ратмир обвёл взглядом своих товарищей. Они все смотрели на него в ожидании ответа.

– Понимаешь, Теодор, политика – это всегда игра. Ты же играешь с ребятами в лапту? – полуутвердительно шёпотом спросил Ратмир.

– Ну да, играю, когда в хорошее место приезжаем и там есть с кем поиграть.

– Ну, вот. Ты же знаешь, что в игре некоторые пытаются то время затянуть, то движения обманные сделать или как-то ещё обмануть других, чтобы первыми прибежать…

– Точно-точно! Я и сам иногда так делаю, хотя знаю, что нельзя, – тихо рассмеялся мальчишка.

– Вот именно. Политика – это тоже игра. Только очень большая и важная. И, чтобы победить в этой игре, царям и королям, и их помощникам приходится делать много разных обманных шагов и говорить неправду, – Ратмир продолжил шёпотом. – Здесь очень важны умения быстро мыслить и принимать нужные решения. И, возможно, что посланник папы римского и не думает про Русь ничего плохого. Но действовать он будет только в интересах своей Италии.

– А мы будем действовать в интересах нашей Руси – матушки! – подала тихий голос карлица Авдотья. – Так ведь, Теодорка?

– Конечно! – кивнул тот и вопросительно посмотрел на свою мать Елену. Та, сидя на скамье в костюме итальянского скомороха, весело улыбнулась ему.

– А я вот считаю… – шёпотом начал, было, старик Никифор, повернувшись к карлице лицом, но в этот момент в дверном проёме их комнатушки показалась крепкая фигура одного из опричников:

– Вы что ли итальянские потешники будете? – неожиданно громко пробасил он, обводя присутствующих цепким взглядом.

Ратмир кинул взгляд на старика Никифора и тот тут же кивнул:

– Да, это мы.

– Тогда живо все за мной. Да, и сразу все свои вещи с собой берите для представления. Чтобы не бегать с вами туда-сюда каждый раз. Я за вами следить приставлен. Так что ни шагу в сторону без моего ведома! Ясно? – нахмурил он свои редкие белесые брови.Ратмир перекинулся взглядом с силачом Василием и дедом Никифором и, молча поднявшись с места, подхватил баул с разными вещами для выступления. Остальные скоморохи последовали его примеру. Опричник повёл их узкими длинными коридорами, заполненными почти бесшумно пробирающимися вместе с ними или в обратную сторону разряженными, с накрашенными лицами певцами, музыкантами, танцорами. Почти через каждые три метра вдоль стен высились истуканами молчаливые, рослые фигуры опричников с саблями наперевес. Они зорко присматривали за приглашенными. Ратмир только подивился про себя тому, как Теодорке удалось проскочить мимо такой охраны и добраться аж до самого тронного зала.

Через несколько минут опричник остановился и махнул им рукой. Скоморохи встали как вкопанные, молча следя за каждым его движением. Из-за плотных деревянных резных дверей, оббитых железными узорами, глухо доносились мужские и женские голоса, удалые переливы балалайки, звон серебряной и хрустальной посуды.

– Ждите, – коротко бросил он им и, с усилием приоткрыв дверь, исчез за ней. На мгновение скоморохи громко услышали весёлые звуки застолья и почувствовали густой, дурманящий запах еды, винных паров и каких-то благовоний. Двое крепких, рослых стрельцов, охранявших дверь, безразлично смотрели на них. Последние переглянулись и улыбнулись друг другу. Один Ратмир стоял в маске грустного Арлекино. В этот момент дверь опять приоткрылась, и вновь в узенький коридор ворвались звуки и запахи шумного богатого царского застолья. В проёме двери показалась красная от напряжения физиономия боярина Фёдора Басманного, ведавшего в тот день всеми музыкантами и потешниками. – Эти что ли итальянские потешники? – недовольно прошептал он стоявшему за его спиной бородатому опричнику, окинув презрительным взглядом скоморохов. – Что такие неказистые? Получше не могли найти? Ну, да ладно, леший с вами, проходите вон туда в ближний угол. Сейчас девки допляшут, и вы начнёте следом представлять, – прошептал он скоморохам. Те, молча, просочились в дверь, из-за которой доносились оглушительные звуки происходящего веселья…