– Вот и ладно. Зато всё под рукой будет: и капли, и пастилки… – тоже улыбнулся ей скоморох и тут же перевёл озабоченный взгляд на игуменью: – Просьба у меня к тебе, матушка.

– Говори. Что в моих силах – всё исполню, – с готовностью кивнула та.

– Очень мне нужно сейчас уйти по одному важному для меня делу, – указательным пальцем Ратмир потёр переносицу.

– Так и иди, не беспокойся. Мне уже полегчало…

– Да не о том я беспокоюсь, матушка Евникия. За Никитку. С собой я его не могу взять. А оставить его сейчас без присмотра – значит подвергнуть большой опасности.

В этот момент в дверь кельи тихо постучали и Марфа, выглянув, тихо прошептала:

– Там отче Павел с лекарем.

– Пусть входят, – кивнул Ратмир и вновь посмотрел на игуменью.

– Так оставь Никитку пока здесь, – вздохнула она. – Побудет в моей келье до твоего возвращения.

– Благодарю, матушка. Так будет надёжней. А я постараюсь побыстрее управиться, – одобрительно махнул рукой скоморох, внимательно разглядывая вошедшего в келью лекаря. Убедившись, что тот вполне уверенно и со знанием дела приступил к осмотру больной, он направился к выходу.

– По делам спешишь, Ратмир? Скоро ли тебя ждать обратно? – доверительно спросил у него стоявший у дверей кельи схимонах Павел.

– Как управлюсь, так и вернусь тотчас же, – кивнул ему Ратмир.

– А где тебя искать, Ратмир, если вдруг понадобишься? – неожиданно вслед ему послышался ещё слабый голос игуменьи. – Всяко же может случиться…

Ратмир приостановился у двери, оглянулся на матушку Евникию и нехотя ответил:

– Там я буду, у озера. Марфу пошли, если что… Она знает, – и вышел из кельи.

– Как там, Арчибальд Борисович? Что-то нужно для матушки игуменьи? – с озабоченным видом подошёл к доктору схимонах Павел.

– Уже всё хорошо, – с лёгким английским акцентом ответил невысокий, кругленький, румяный мужчина с седыми бакенбардами и деревянной трубочкой в руке. – Лежать и лежать, и покой. Ну и, конечно, хорошая пища. У вас, сударыня, упадок сил и сильная возбудимость сердца. Тот, кто вам дал выпить этих капель – поступил очень правильно. Настойка валерианы очень хорошо помогает успокоить возбуждённое сердце.

– Тогда и я отлучусь на короткое время. Марфа, присмотри за матушкой и за Никиткой. Я скоро вернусь и тотчас же заплачу вам, Арчибальд Борисович и отправлю вас домой на повозке, – уже в дверях схимонах Павел обратился к доктору. Он торопливо спустился по ступенькам терема игуменьи и быстрым шагом направился к конюшне. Там он сел в повозку и велел быстрее доставить его к своему дому, что находился за забором монастыря. На повороте дороги, ведшей к его хозяйству, схимонах Павел посмотрел в сторону располагавшегося почти у леса озера и подслеповатыми глазами разглядел силуэт всадника, скакавшего в ту сторону.

На озере было безветренно и спокойно. В лучах солнца весело поблёскивала на поверхности озера лёгкая рябь от рассекавших по его зеркальной глади уток с подросшими птенцами. Они громко крякали и хлопали крыльями. В летнем знойном воздухе стоял непрерывный тихий гул от летавших повсюду пчёл, ос, стрекоз. То тут, то там слышалось низкое гудение шмелей. Лёгкие разноцветные бабочки, радуя глаз, порхали с цветка на цветок. Весёлый, птичий гомон раздавался из прибрежных кустарников. Далеко в небе над Девичьем полем кружил в медленном, величавом полёте орёл…

На уже привычном месте под раскидистым кустарником сидела на чистенькой, разноцветной подстилке Ольга. На ней было кисейное воздушное бледно-розовое платье с ажурным кружевом по низу и ярко-красная душегрея на ленточках. Густые волосы были перехвачены красной атласной лентой. Она нервно покусывала губы, облизывала их острым язычком и озабоченно поглядывала в сторону дороги…

На противоположной стороне озера, затаившись в кустарнике, сидел, прислонившись к стволу дерева, незнакомый молодой мужчина в косоворотке и тёмном кафтане и, пожёвывая зубами травинку, спокойно поглядывал в сторону девушки.

Неожиданно послышался приближавшийся топот копыт. Ольга насторожилась и ещё сильнее принялась жевать свои губы до пунцового цвета. Затем облизнула их язычком и с улыбкой уставилась в сторону дороги. Внезапно лицо её вытянулось, и улыбка тут же сошла с сочных, ярких губ – на пригорке показалась Мирослава верхом на гнедом коне. К седлу её коня был приторочен свёрнутый в рулон мужской кафтан.

– Вот так встреча! – почти спокойным голосом произнесла Мирослава. Казалось, что она не сильно была удивлена встречей с девушкой. – Что, не прискакал ещё добрый молодец? Или я рановато объявилась?

– Кхм… – только и смогла выдавить из себя ошарашенная Ольга, не сводя с женщины изумлённого взгляда. Но быстро придя в себя, она пожала плечами и по-детски беззащитно улыбнулась: – О чём вы, тётушка?

– Змея подколодная тебе тётушка. А я для тебя – Мирослава Авдеевна. И нечего мне здесь дурочку из себя разыгрывать, – грубо ответила ей женщина и направила коня прямо на сидевшую под кустом Ольгу.

Мужчина, сидевший на противоположном берегу озера, оторвал спину от дерева и, вытянув шею, стал внимательно следить за происходящим на том берегу.

– Ой, что же вы делаете, Мирослава Авдеевна?! – жалобно воскликнула девушка, закрываясь обеими рукам от нависшей над ней большой лошадиной морды. – Я же боюсь! Что я вам плохого сделала?

– И ты ещё спрашиваешь?! – грозно сдвинула брови Мирослава. – Ты – малолетняя потаскушка!

– За что вы меня так называете? – заплакала Ольга, прикрыв лицо руками. – Что я вам плохого сделала? – жалобно повторила она, продолжая отчаянно рыдать.

– За то, что ты, гадина малолетняя, посмела на чужого мужика позариться. Да он же тебе в отцы годится! Что тебе среди сверстников ухажёров не хватает? И, вообще, откуда ты здесь взялась на мою голову?! Никогда мне бабка твоя, Анна Дмитриевна, не говорила мне про тебя, – продолжая удерживать коня над беззащитной девушкой, сурово произнесла Мирослава.

– М-м-ирослава Ав-вдеевна, уб-берите, пожалуйста л-лошадь, – начав от волнения заикаться, жалобно попросила девушка. – А матушка м-моя с-сбегала из д-дому и п-потому они с-с б-ба-бушкой н-не р-разговаивали д-долго…

– Мирослава, отведи от неё коня немедленно! – неожиданно за спиной боярыни Кольчугиной раздался жёсткий голос Ратмира. Лицо её разом полыхнуло огнём, и она нехотя отвела коня в сторону. С болью в сердце Мирослава увидела, как скоморох тут же подбежал к всхлипывавшей девушке. Он нежно обнял Ольгу за плечи, прижал к себе и гневно посмотрел на Мирославу:

– Что ты творишь, Мирослава?! Кто тебе дал право так измываться над Олюшкой?

– Моя любовь к тебе, – смело ответила Мирослава, глядя прямо в глаза Ратмиру.

– Разве же это любовь?! – с горечью произнёс он, поглаживая рукой по голове, затихшую в его объятиях девушку. – Любовь – это когда любят оба и никто никого не заставляет любить насильно.

– Так разве же я тебя заставляла себя любить? – изумилась, терзаемая видом прижимающейся к Ратмиру девушки, Мирослава. Она ловко спешилась и встала подле коня, держа его под уздцы и с кнутом в другой руке.

– Я никогда и не говорил, что любил тебя, – негромко произнёс Ратмир, посмотрев боярыне Кольчуговой прямо в глаза.

– Так что же это было, Ратмирушка? – в отчаянии прошептала она и прижала пальцы к губам. В глазах её появились слёзы.

– Кто она тебе? – тихо спросила Ольга, подняв глаза на скомороха и продолжая крепко обнимать его.

– Это боярыня Кольчугова. Мне она никто.

– А почему она говорит, что ты любил её? – несмело спросила девушка, не спуская с него глаз. Её тёплое дыхание касалось шеи Ратмира, и он почувствовал, как лёгкая истома начинает охватывать всё его тело.

– Она ошибается, радость моя, – Ратмир коснулся губами её волос, вдохнул их чудный аромат и добавил, вновь глядя прямо в глаза Мирославы: – Я только тебя люблю, Олюшка моя. И только с тобой я хотел бы провести остаток своей жизни.

– Опомнись, Ратмир! – воскликнула боярыня Кольчугова не в силах больше выносить такие муки. – Разве же ты не видишь, что она ещё совсем дитё и сама не знает, что ей нужно! Вот посмотришь, вспомнишь ещё мои слова. Наиграется она тобой и променяет на молодого, богатого… А я тебя всю свою жизнь буду любить и лелеять. Пылинке не дам на тебя сесть… Вернись ко мне, Ратмирушка…

– Нет, Мирослава, – покачал головой Ратмир. – Лучше год прожить с любимой, чем всю жизнь с постылой…

– Постылой?! – ахнула Мирослава, и схватилась обеими руками за щёки. – Так я для тебя постылая?

Ратмир не успел ничего ответить, так как в этот момент со стороны дороги опять послышался приближавшийся лошадиный топот, но на этот раз уже двух лошадей и чьи-то грубые, мужские крики под свист кнута.

Стоявшие все трое переглянулись и растерянно уставились в сторону дороги. Через несколько секунд на пригорке появились два здоровенных бородатых всадника, размахивавших кнутами и палицами.

Ратмир крепче прижал к себе Ольгу и быстрым взглядом окинул окрестности в поисках подручных средств защиты.

– Ну, что, Ратмирка! – крикнул один из них. – Вот и настал твой смертный час!

При этих словах, неизвестный мужик, сидевший на том берегу озера, стараясь быть незаметным, вскочил на ноги и исчез в лесных зарослях.

– Стойте, мужики! Что происходит?! – крикнул скоморох, пытаясь выиграть время и найти возможность спасти женщин и спастись самому. Он с отчаяньем посмотрел на своего коня, пасшегося поодаль. Там к седлу были приторочены сабля и оружие. Ратмир оглянулся на Мирославу и увидел у неё в руках кнут. Женщина поняла его без слов и кинула ему этот кнут. Ратмир тут же толкнул Ольгу на землю со словами: « Лежи смирно» и, подхватив кнут, шагнул навстречу бородатым мужикам: – А теперь поговорим… Узнал я вас, мужики. Это же вы вместе с Никиткой в тот раз напали на меня. Где скрывались-то после того, как с позором бежали тогда от кнута?

– Борзый ты, скоморох! Не твоего ума дело – где мы были. Да и не от твоего кнута утекли мы тогда. А вот сейчас-то ты уже точно ничего не сможешь сделать. Потому как две твои бабы тута. И думаешь, небось, как их спасти от наших любовных намерений. Иль стрекача дашь? А мы-то бабами этими в обязательном порядке попользуемся, – радостно загоготал один из них по имени Фрол.