Ратмир рассеянно улыбнулся и, кивнув, сел на указанное место. Он, молча, как-то отстраненно стал наблюдать за тем, как Мирослава взяла серебряную, украшенную самоцветами чашу, и начала наливать в неё из запотевшего глиняного кувшина тёмный пенистый напиток… Шаловливый взор юной нимфы продолжал стоять у него перед глазами…

– … твой квас… Ратмир, держи чашу-то!.. – неожиданно ворвался в его сознание встревоженный голос женщины. Она с недоумением смотрела на него: – Я зову тебя, зову, зову, чтобы ты чашу взял, а ты замер, словно окаменел вдруг, глаза в одну точку… Что с тобой, Ратмир?

– А-а … нет, нет, ничего, – встрепенулся скоморох, протягивая руку за чашей, наполненной янтарно-коричневым напитком. Взгляд его стал более осмысленным и озабоченным. – Извини, милая. Что-то я призадумался. Всё это дело об убиенных послушницах ваших мне покоя не даёт.

– Вот ещё шанежку возьми, Ратмирушка, – Мирослава пододвинула к нему поближе серебряное блюдо с румяными шанежками.

– А скажи-ка мне, милая, ты что-нибудь слышала здесь о темнице при монастыре?

Мирослава удивлённо посмотрела на него и, чуть помедлив, кивнула:

– Года два назад я слышала от одного из местных стариков, что должна быть темница. Только где – он не говорил. А может и говорил, да я не запомнила. Оно мне нужно было тогда?

– А как мне найти этого старика?

– Так он помер прошлым летом.

– Вот как! Очень жаль, – нахмурился Ратмир.

– Да уж, хороший был старик. Умный. Тем более, что он как раз и трудился каменщиком при строительстве нашего собора. А что это вдруг тебя заинтересовало? Думаешь, что как-то связано со смертью наших послушниц?

– Не думаю. Просто вчера случайно игуменья проговорилась о ней, да и не захотела больше об этом ничего рассказывать. Вот мне и любопытно стало, – Ратмир потянулся за шанежкой.

– Матушке игуменье нелегко приходится, – вздохнула Мирослава, сложив руки под подбородком. Она с любовью посмотрела на Ратмира. – Как говорится: многие знания – многие печали. Вот и она много знает, да не всё скажет. Особенно того, что, на её взгляд, не имеет отношения к тому, чем ты занимаешься.

– Конечно, – нахмурился Ратмир. – Зато просить меня помочь ей в деле, которое не имеет отношения к убийству – это всегда пожалуйста. Так дело не пойдёт. Если я что-то спрашиваю – значит мне это нужно.

– Верно! Вот сейчас поедешь в монастырь и так ей прямо и скажи! – горячо поддержала Мирослава, не сводя с него внимательных глаз. Что-то её стало смущать в поведении любимого мужчины, но что именно – она пока никак не могла понять.


Спустя некоторое время Ратмир подъехал к воротам монастыря, и узнавшая его охрана спокойно распахнула перед ним ворота.

Игуменья Евникия уже ждала его у себя в келье.

– Доброго тебе дня, матушка Евникия, – поприветствовал он её.

– Спаси Бог тебя, Ратмир, – каким-то странно-глухим голосом отозвалась игуменья, перебирая на столе свитки. Ратмир заметил, как дрожат её бледные, чуть искривлённые пальцы с коротко обрезанными ногтями.

– Всё ли хорошо, матушка? Мы идём к вашей сестре Агафье за приходными книгами? – скоморох вопросительно посмотрел на неё.

Та издала какой-то странный звук, похожий на птичий клёкот, кашлянула и тем же глуховатым голосом произнесла:

– Так нет её, сестры Агафьи-то.

– Как это – нет? А куда же она подевалась? – вскинул брови Ратмир.

– Никто не ведает. Когда она не пришла к заутрене, сёстры кинулись к ней в келью и не нашли. Стали искать везде – и опять не нашли. До сих пор ищут, – игуменья села на лавку и мучительно потёрла правой рукой лоб.

Ратмир опустился на лавку и озадаченно посмотрел на игуменью:

– Неужели всё так серьёзно? Что ты сама думаешь об этом, матушка Евникия? Могла она скрыться где-нибудь?

– Сама в раздумьях терзаюсь, – пожала плечами та. – В келье у неё словно ватага побывала. Всё в страшном беспорядке… Сказала сёстрам, чтобы ничего там пока не прибирали до твоего досмотра. Правильно я сказала?

– Правильно, матушка, правильно. А сундук?! Сундук с документами?

– Сундук сломан, и книг там наших я не нашла, – игуменья растерянно посмотрела на Ратмира. – Что же это такое творится, Ратмир? В богоугодном монастыре?!

– Погоди так волноваться, матушка Евникия, – попытался успокоить её Ратмир. – Давай вместе сходим к ней в келью, и я сам на месте ещё раз всё обсмотрю. Просто так никто никуда не может исчезнуть.

Всю дорогу до кельи Ратмир внимательно оглядывался по сторонам. Он старался ещё раз рассмотреть все здания и подходы к двухэтажному зданию, где располагались кельи более богатых послушниц. Встречавшиеся им по пути монашки в полупоклоне подбегали к игуменье за благословением и тут же исчезали, торопясь по своим послушаниям. Последние дни лета были теплы и солнечны на радость всем. Лёгкий ветерок развевал полы чёрной одежды игуменьи Евникии и волновал блестящие тёмные пряди прихрамывавшего и опиравшегося на посох скомороха. Беспечные птахи продолжали весело чирикать в рано пожелтевшей от засухи листве деревьев и кустов. Худые монастырские коты, прижимаясь к тёплой земле, внимательно следили за ними из засады в надежде заполучить себе обед…

В келье, действительно, царил полный беспорядок: разворошенная постель, разбросанные одежды и вещи. Даже иконки на покрытой белым кружевным рушником полочке в красном углу были потревожены. Ратмир окинул взглядом слабоосвещённое помещение и прежде всего обратил внимание на сундук. Снесённый чем-то тяжёлым вместе со скобами старинный амбарный замок валялся неподалёку в ворохе разбросанных, потемневших от времени листов бумаги, каких-то тряпок и маленьких коробочек.

Ратмир поднял замок с деревянного пола и прикинул его на руке на вес. Потом внимательно оглядел со всех сторон и покачал головой:

– Недюжинной силы человек это сделал. Женщина вряд ли смогла бы сбить такой крепкий замок. Не знаешь ли ты, матушка Евникия, кого из мужчин, бывающих в монастыре, у кого есть такая сила?

– Дай подумать, Ратмир, – вздохнула игуменья, в который раз окидывая печальным взором разорённую келью сестры Агафьи.

Ратмир тем временем продолжил осмотр всего, что находилось в келье. Вот он расчистил посохом кучу вещей в углу и склонился над каким-то тёмным пятном на дощатом полу. Потом взял со стола тяжёлый латунный подсвечник с горящей свечой и, опустив его к полу, присмотрелся. Достав из сапога кинжал, кончиком лезвия поковырял пятно и поднёс кинжал к носу. Прикрыл глаза, понюхал и, опять открыв глаза, покачал головой:

– Боюсь, что ваша сестра Агафья не смогла далеко убежать. Запах свежей крови.

Игуменья Евникия только охнула, зажав ладонью рот.

– Вот ещё пятно… и вот… – Ратмир с небольшим усилием поднялся и посмотрел на игуменью:

– Скажи людям, чтобы искали везде: в подвалах, в реке, на леднике. Даже в лесу. Кому-то очень не хочется, чтобы приходные книги попали в твои или мои руки. Я так полагаю, матушка Евникия, что это, скорее всего кое-кто из местных. У кого есть возможность быстро получать сведения о наших с тобой встречах и разговорах. Пусть ищут. А мне пока нужно съездить…

– Ох, нашли, нашли, матушка!! – неожиданно послышались шум и женские плачущие голоса в конце длинного коридора, куда выходили дверцы келий других сестёр.

Ратмир с игуменьей выскочили навстречу: – Где нашли? Жива?

Запыхавшиеся, взволнованные монахини, подвывая и качая головами, кинулись к игуменье: – Ох, погибель наша пришла, матушка! Знать какое проклятие на наш монастырь наложено!

– Так жива или нет?! Говорите толком! – воскликнула раздосадовано матушка Евникия.

– Где она?! – рявкнул Ратмир, поняв, что сестры Агафьи больше нет в живых.

– Там, матушка, в подклети, в соборе она на себя руки-то и наложила. Стылая уже висит. Глаза прикрытые, ручки-ножки холоднющие…

– Руки на себя, говорите, наложила? – игуменья недоумённо посмотрела на Ратмира.

Тот пожал плечами и вздохнул:

– Надо идти – смотреть. Там ясно будет: сама или помог кто.

На подходе к Смоленскому собору они увидели чёрную толпу взволнованных женщин. Едва сдерживаемые рыдания, перешёптывания и скорбные возгласы, издаваемые этой чёрной массой, заметно попритихли при появлении игуменьи Евникии и Ратмира. Последние, спустившись в подклеть, увидели тёмную женскую фигуру. Казалось, что она просто стоит в углу плохо освещённого светом маленького, зарешёченного окошечка. Окошечко это находилось примерно на уровне головы покойницы, и ближайший к ней откос был немного испачкан чем-то тёмным. Только при более внимательном осмотре можно было заметить, что фигура в черной монашеской одежде как бы парила над запылившимся, мраморным полом, чуть не доставая его своими ногами. Небольшое, разлившееся тёмное пятно на полу под фигурой поблёскивало тёмным отсветом. Тут же лежала упавшая на бок скамья.

Ратмир попросил принести подсвечник со свечой. Игуменья только глянула на сопровождавшую их монахиню, как та тут же выскочила за дверь, чтобы исполнить его просьбу. Пока она ходила за свечкой, Ратмир медленно обошёл помещение, глядя себе под ноги и по стенам. Затем он подошёл к висевшей на толстой, конопляной верёвке покойнице и стал внимательно рассматривать её лицо, шею, руки. Потом опустился на одно колено и рассмотрел запёкшуюся лужу крови под ногами покойницы. Кинул взгляд на опрокинутую скамью и покачал головой:

– Мёртвой её уже вешали здесь, матушка Евникия. Где-то через два часа после того, как убили…

– Откуда знаешь?

– Следы на шее и глаза о том говорят. Когда вешают живого человека, то в глазах у него кровь остаётся, а на шее кожа перетёртая до крови бывает, потому как тело сопротивляется смерти. А здесь как будто куклу подвесили… да и скамья больно далеко от неё лежит…и другие ещё приметы отсутствуют…

– Значит, боролась она, говоришь с убийцей?

– Боюсь, что не успела побороться. Близко она подпустила к себе человека, что ей такой удар по голове нанёс. Вон аж лицо как перекосило, да лоб вдавленный, весь чёрный от свернувшейся крови. Знала она этого человека хорошо, потому и допустила к себе… Во сколько ложатся спать насельницы в этих кельях?