Только бы поскорее опять увидеть его улыбку, только бы удалось выскользнуть из корпуса, только бы успеть ухватить ускользающее счастье быть с ним, касаться его, целовать его… Я бежала на свидания, и сердце колотилось у меня в груди.

Думаю, многие заметили, что я изменилась. Я светилась изнутри, и улыбка не покидала моих губ. Однажды утром после завтрака Лилия приперла меня к стенке.

— Ты влюбилась!? — ахнула она после моего краткого рассказа о Роберте. — Это же прекрасно! Боже, как я тебе завидую!

Я рассмеялась и закружила по комнате.

— Лили, это сказочно! — пропела я. — Ты не представляешь, как я счастлива!

— Я рада за вас, мисс Нордвик, — чопорно поджала губы Лили, — но что ты будешь делать дальше? Ты подумала? Родители? Школа?…

— Нет, еще не думала, — беззаботно ответила я. — Мы пообещали писать друг другу. Кстати, можно я дам и твой адрес, а то у воспитателей могут возникнуть подозрения, если мне начнет вдруг приходить много писем?

— А ты уверена, что их будет много? — лукаво спросила Лили.

— Уверена! — рассмеялась я. — Ты не представляешь, какой он чудесный! Он самый лучший человек на свете! Самый красивый! И такой умный!..

— Все-все, хватит! — замахала руками подруга. — Я все поняла! Как хорошо, что я не влюблена, иначе тоже стала бы такой же, как ты, сумасшедшей.

— Я не сумасшедшая! — радостно возразила ей. — Я на седьмом небе от счастья!

Лилия только смотрела на меня и иронично качала головой.

* * *

Странно, но усталости после бессонных ночей совсем не чувствовалось. Успевая поспать всего пару часов, я выглядела так мило и свежо, словно провела в своей постели всю ночь.

Мы открывали целый мир, наполненный волшебством. И в этом мире завораживающий мужской голос звучал в темноте ночи, рассказывая о вулканах и механических изобретениях, ему вторил более высокий и звонкий мой. Но чаще всего мы сидели и молчали, тесно прижимаясь друг к другу. Шучу! Конечно, мы не просто сидели — мы целовались.

После того как я открыла для себя сладость поцелуя, уже не могла ничего с собой поделать. Я все время жаждала его прикосновений. Я тянулась к его губам, они манили меня, словно самое вкусное лакомство. Я стала ненасытной и одержимой теплом его кожи, его запахом, ласковыми руками.

— Пощади меня хоть немного, — шутливо стонал Роберт, с нежностью обхватывая ладонями мое лицо, — я и так давно уже не сплю. После наших встреч я как тяжелобольной старик — руки трясутся, голос не слушается, колени подгибаются…

— Ты заболел? — шепнула ему в губы, слабо понимая, о чем он говорит.

— Да, — ответный шепот, — я заболел тобой. Ты — моя болезнь и мое лекарство.

* * *

Дни бежали все быстрее и быстрее. Пролетали, словно кометы, которые мы иногда видели на темном небе. Я почти не помнила, чем занималась днем, я жила вечерами и ночами.

Если мадмуазель Буше и замечала что-то, то никак не комментировала свои подозрения. Она и сама часто пропадала то на полдня, то почти на целый день. Неужели у нее тоже появился кавалер? Если бы это оказалось правдой, то я бы искренне за нее порадовалась. В ее двадцать шесть лет давно пора было иметь семью (по крайней мере, подружки мне говорили, что старыми девами становятся где-то в двадцать четыре-двадцать шесть).

Забегая наперед, скажу, что действительно, после того, как компаньонка доставила меня обратно в школу, она уволилась и уехала в Францию. Мы все недоумевали и могли только догадываться, кого она встретила в Торки — свою любовь или потерянных родственников. Но, как бы то ни было, этим летом я была предоставлена сама себе.

И ощущала себя самым счастливым человеком на свете. Словно Роберт — именно Он. Тот, о ком я читала в детстве в сказках. Тот, о ком мы с девчонками вздыхали вечерами, поверяя друг дружке свои сокровенные мечты о прекрасном принце. Настоящий, истинный. Герой, рыцарь, воин. Мой идеал, мой любимый, мой единственный…

Лилия смеялась, выслушивая мои восторженные отзывы о Роберте:

— Это у тебя на глазах розовые очки! Вот увидишь, стоит только разлюбить, и он сразу же перестанет быть таким идеальным.

— Как можно разлюбить? — удивилась я. — Разве любовь не одна на всю жизнь?

— София, ну ты даешь! — расхохоталась подруга, она в свои семнадцать была (ну, или считала себя) умудренной опытом. Когда ей было четырнадцать, она влюбилась в своего кузена — Патрика Фолриджа, баронета. Но тот не ответил ей взаимностью. Лилия пострадала, поплакала (роль жилетки в школе для нее исполняла я) и разлюбила… И вот сейчас она считала себя опытной в любви девушкой. А на меня смотрела снисходительно. Ведь у меня в семье не было кузенов, папа был единственным сыном. Так что тренироваться было не на ком.

— Я не хочу, чтобы моя любовь заканчивалась, — отвечала Лилии, — я никогда не была так счастлива. Я готова обнять весь мир! Я готова кричать о своей любви всем людям!

— Кричать не нужно, — Лилия скептически поджала губы и лукаво добавила: — Покажешь его? Или это секрет?

— Конечно, я вас познакомлю! — воскликнула я. — Вот увидишь — вы понравитесь друг другу.

Знакомство состоялось в тот же вечер. Мы с Лилией вместе сбежали после захода солнца от остальных, хотя и пришлось немного опоздать на встречу. Роберт уже ходил взад-вперед на нашей стороне территории.

— Лили, это мистер Роберт Уайт, — веселясь, как игривый жеребенок, представила я их друг другу. — Роберт, это леди Лилия Бегшир, моя лучшая подруга. Мы вместе учимся в Солентон.

Роберт с серьезным видом поклонился.

— Очень приятно, миледи. София много рассказывала о вас, — произнес он.

— Знали бы вы, сколько София рассказывает о вас, мистер Уайт! — рассмеялась Лилия. — Я ожидала увидеть здесь короля Артура и Леонардо да Винчи в одном лице. Для Софи вы — рыцарь в сверкающих доспехах.

Я покраснела и опустила голову. Мне было ужасно стыдно. Казалось, что сейчас Роберт посмеется надо мной, над моим детским восхищением и восторженностью. Через мгновение я почувствовала теплую ладонь, охватывающую мои пальчики. Роберт нежно взял мою руку и поднес к губам. Смущенно подняв глаза, встретилась с таким откровенным восхищением и нежностью, что мое сердце сладко замерло. Я смотрела в его глаза — огромный бесконечный мир был заключен в них. Мы даже не заметили, когда ушла Лилия. Нам казалось, мы одни на свете и вся Вселенная принадлежит только нам.

— Он красавчик, — на следующее утро после завтрака объявила мне Лилия, — и явно любит тебя. Он так смотрел…

Я, слегка покраснев, смущенно улыбнулась.

— Как? — заинтересованно уточнила.

— Словно ему хотелось тебя съесть! — Лилия шутливо показала зубы и зарычала. Я бросила в нее подушкой.

— Хватит шутить! Я серьезно!

— А если серьезно, Софи, — она тут же нахмурилась, — он, конечно, симпатичный. Но ты только посмотри, как он одет! Дешевые брюки, застиранная рубашка… Стоптанные туфли… Хоть и начищенные.

— Я ничего не заметила, — буркнула я, — и это совершенно неважно. Я люблю его не за одежду.

— Я верю тебе, подружка, — вздохнула она, — но что скажут твои родители?

— Они полюбят его, — быстро ответила я. — Он умный. Закончит Кембридж, найдет работу…

Лилия скептически скривилась.

— Работу? — уничижительно протянула она. — А ты будешь готовить ему обеды и стирать белье? Ты когда-нибудь это делала?

Я отмахнулась.

— Нет, конечно. Наймем служанку, мама и папа помогут, — ответила ей. И добавила чуть обиженно: — Ты что, против нашей любви? Я думала, ты поддерживаешь меня.

— Ты такая наивная, Софи, — немного сконфуженно рассмеялась Лилия, — но я искренне желаю тебе счастья. И если нужно — помогу.

— Спасибо, — я подошла к подруге и мы крепко обнялись. Хоть Лилия и бывала иногда весьма резкой и ехидной, но я любила ее. И за ее сарказм в том числе.


Лето заканчивалось. Море потемнело, с пляжа все чаще дул холодный ветер. И мое сердце тоже охватывал ледяной озноб.

Оставалось четыре дня.

Три.

Два…

* * *

— Завтра мы уезжаем, — я прижалась к Роберту изо всех сил, пытаясь пробраться к нему внутрь, под кожу, свернуться клубочком рядом с сердцем и остаться там навсегда. Весь день я героически держалась и не давала воли слезам, но сейчас, увидев потухшие глаза Роберта, его заострившиеся скулы, напряженную фигуру, сорвалась, и они потоком хлынули из глаз. Сильные родные руки лихорадочно стискивали меня в объятиях, губы собирали соленые капли со щек, а хриплый голос шептал, не переставая:

— Любимая моя, Софи… любимая… любимая…

— Ты мне часто будешь писать? — бормотала я между всхлипами.

— Каждый день.

— Ты не забудешь меня?

— Никогда!

— Ты приедешь ко мне в школу?

— Да, обязательно.

— Ты будешь любить меня?

— Вечно!

* * *

Казалось, жизнь кончена. Казалось, от тоски разорвется сердце, а я больше никогда не смогу вдохнуть полной грудью. Губы опухли от поцелуев, голова гудела после бессонной ночи, но сильнее всего болела душа. Я случайно заметила на перроне Роберта (хоть мы и договорились, что он не придет провожать). Он стоял, тяжело опираясь на каменную колонну, засунув руки в карманы, и провожал поезд хмурым безнадёжным взглядом. «Он не верит, что я буду писать? Он прощается со мной навсегда? Почему он не подошел? Плевать на учителей, зато я в последний раз поцеловала бы его»… Сотни тревожных мыслей лезли в голову, мыслей малодушных и недостойных.