Выбрали столик в закрытой кабинке, сели, сделали заказ. Я искоса посматривала на мужчину, отмечая сосредоточенный хмурый вид, сжатые губы, напряженные плечи. Он боится меня? Знал бы он, как я боюсь его…

— Роберт, — начала я решительно, не дожидаясь, пока он соберется с мыслями, — хочу предупредить сразу: если ты пришел сюда, чтобы опять оскорблять меня, то я сейчас же встану и уйду. Я тебе не позволю…

— Что?! — поднял красные от усталости глаза Роберт. — Какие оскорбления, Софи? Я больше никогда в жизни…

Голос его дрогнул, и он резко замолчал, борясь с волнением.

— Хорошо, — я была само спокойствие, — тогда зачем ты приехал? Зачем преследуешь меня? В Нью-Йорке, здесь?…

Роберт молчал, только смотрел тоскливо и растерянно. Так, словно потерял опору в жизни и не знал, что делать дальше. Морщины стали глубже, кожа на худом угловатом лице натянулась, очерчивая скулы. Впалые щеки, чувственный контур рта, острый кадык, нервно дергающийся вверх-вниз.

— Чего ты добиваешься, Роберт? — меня понесла какая-та злая волна, неудержимо захотелось выговориться, высказать все, что было на сердце, всю боль, обиды, унижения. — Ты ведь победил. Отомстил мне. Я оставила тебе Лондон. Уехала из Англии. Я бросила все. Свою прошлую жизнь, друзей, дом. Так наслаждайся своей победой и оставь меня в покое.

— Не могу, — прошептал Роберт.

— Что?! — удивленно приподняла брови. Мне послышалось?

— Не могу. Мне не нужен Лондон без тебя, — мужчина пристально, с какой-то болезненной одержимостью смотрел на меня и не мог оторвать глаз. — Ты знаешь, Софи, я победил и проиграл одновременно. Лондон без тебя мне не нужен, и делать мне там нечего.

Я растерялась. Приготовившись к неравной борьбе, к насмешкам и оскорблениям, трудно было перестроить сознание. Своим тоскливым взглядом, странными признаниями Роберт выбивал почву из-под ног, заставлял сердце болеть и надеяться…

Принесли заказанную еду, аппетита не было, тем не менее, я взяла вилку и начала ковыряться в салате. Роберт ничего не ел, только пил воду из стакана.

— И все-таки, — отложила я прибор в сторону: нервное, злое состояние не давало покоя, толкало вперед, заставляя рычать и набрасываться, — зачем ты приехал? Если ты собираешься предложить мне стать твоей любовницей, то могу сразу сказать — я отказываюсь.

— Какой любовницей, Софи? — нахмурился мужчина и устало потер глаза. Потом положил руку на стол и попытался дотронуться до моих пальцев, я резко убрала их, спрятав руки под стол. Роберт тяжело вздохнул и продолжил: — Ты не можешь быть любовницей, Софи. Ты можешь быть только женой. Самой любимой на свете. Самой дорогой. Одной-единственной. Только так.

Это что? Я не понимаю. Его уклончивые ответы так ничего и не прояснили, только все больше запутывали.

— Что с Эммой? — холодно спросила, переводя взгляд на окно, и сердце замерло в страхе перед ответом.

— Какой Эммой?

— Ты что, забыл, как зовут твою жену?

— У меня нет жены! — отрезал Роберт.

— Хорошо, твою невесту, — фыркнула я, переводя взгляд на его лицо.

— У меня нет невесты, Софи! — резкий категоричный ответ, и уже тише и спокойнее: — Да, признаю. Я был круглым дураком, если хоть на секунду подумал, что смогу заменить тебя кем-то. Хотя тогда я не думал. Ненависть думала за меня.

— Так что с ней? — не отставала я.

— Разошлись по-тихому. Я остался виновной стороной. Подставился специально. Показался в театре со знаменитой куртизанкой, и Кимберли сразу же разорвали помолвку. Не переживай, с деньгами ее отца она найдет себе хорошего мужа, — Роберт усмехнулся. — Зачем ей муж с разбитым сердцем? Муж, который любит другую женщину?

Я замерла, боясь поверить его словам, но спросила другое.

— А ты действительно с той?…

— Софи, ты что?! После твоего побега я был в таком отчаянии, что единственной мыслью было — оставить все и броситься в погоню за тобой. Какая еще куртизанка? — Роберт помолчал, подбирая слова. — После… нашего совместного утра… После того, как я узнал тебя, ты думаешь, я смог бы с другой женщиной?…

— Я не знаю, — я опустила голову. — Наверное. Не знаю, как это у мужчин.

Вдруг Роберт улыбнулся. Да так светло и ясно, что в кабинке словно солнце засияло. Я невольно уставилась в преобразившееся лицо.

— Конечно, не знаешь, — произнес он тихим голосом. — Признайся, Софи, ты ведь и не знаешь мужчин?

— Я была замужем, если помнишь, — с горечью ответила ему, — я хорошо знаю мужчин.

— Я не о том, — улыбнулся он, не дав себя смутить.

— Стефан с Джорджем уехали во Францию, — продолжил Роберт, как ни в чем не бывало, — напоследок ошарашив свет заявлением о своем предпочтении друг друга. У Питера Дюбуа родился ребенок, уже четвертый в их семье. А когда я припер к стенке маркиза Мольке, который распространял в свете слухи о том, какая ты страстная и пылкая любовница, знаешь, что он мне поведал?

Я молчала, вцепившись в вилку, как в оружие.

— Не отвечаешь? И не надо, — хмыкнул мой собеседник. — Он признался, что никогда не ложился с тобой в постель.

— Ну и что? — подняла я на него глаза. — И что это меняет, Роберт? То, что я не спала с «половиной Лондона», это что, так принципиально?

Роберт дернулся, вспомнив свои слова, и опустил голову. Я вся горела. Нападала, рвалась в бой, а он оборонялся. Но как-то пассивно, заторможено. Он был потерянным, словно бездомный пес, одиноким и жалким.

— Мы столько времени потеряли зря, — наконец тихо сказал он, — столько времени.

Я возмущенно фыркнула.

— Сколько?

— Непозволительно много. В нашем возрасте каждый потерянный день на вес золота. Эти полгода, которые мы могли бы быть вместе…

— Полгода? — прервала я. — Что такое полгода по сравнению с двенадцатью годами?

— Я вычеркнул эти двенадцать лет, — Роберт посмотрел мне в глаза. — Ты права, я слишком долго жил с ненавистью в сердце.

Потом протянул руку и раскрыл ладонь, словно приглашая присоединиться к нему.

— Давай начнем наш отсчет с нуля? Словно мы встретились сегодня?

Я посмотрела на его ладонь. Теплую, сильную ладонь, лежащую на столе и ожидающую моего решения.

— Думаешь, это будет просто? Начать с нуля?

Я не пошла навстречу. Убрала руку и наглухо закрыла дверь в сердце.

— Я не верю тебе. Боюсь верить. Слишком много боли мы принесли друг другу. Роберт, давай разойдемся по-хорошему. Обнулим наши долги и разойдемся. Я уже два раза с тобой расставалась. В восемнадцать и полгода назад. И каждый раз едва-едва переживала эту разлуку. Третьего раза, боюсь, не выдержу. Правда, — хрипло добавила дрогнувшим голосом.

И отложила вилку в сторону, окончательно прекратив делать вид, что что-то ем. На Роберта не смотрела. Чувствовала, что еще чуть-чуть и из глаз потекут слезы. В горле разбухал горячий комок, в носу защипало.

— Не могу… — наконец произнес Роберт, и я вздрогнула, столько боли было в голосе, — я не могу без тебя, Софи. Я боролся с собой… Видит бог, я боролся изо всех сил. Но не было ни одного дня, ни одного чертового дня, когда бы я не вспоминал тебя. Сначала с любовью, потом с ненавистью, потом с горечью. Все, чего я достигал, зарабатывал, изобретал — я делал с мыслями о тебе. Если целовал женщину — сравнивал с тобой. Если смотрел на звезды — вспоминал наш пляж. Рассматривал картины, слушал музыку, покупал дома, первой мыслью было «Понравилось бы ей? Что бы сказала Софи?».

Я замерла, превратившись в камень. Только мурашки бегали по коже, и пронзительным эхом отражалась в сердце каждая его фраза. Устало закрыла глаза. Не хочу ни видеть, ни слышать. Я боялась, что сейчас соглашусь со всем, что он скажет, приму на веру, уступлю, брошусь к нему в объятья, пренебрегая всем на свете. Давно не осталось ни гордости, ни самоуважения, ничего, что бы удерживало меня от повторного падения в бездну.

— Я, в сущности, и не жил эти двенадцать лет, — продолжал Роберт тихим голосом. — Выживал. Ждал, когда ты уйдешь из моей памяти. Когда перестану помнить каждый твой поцелуй, каждую улыбку. Когда перестану сравнивать с тобой всех женщин, с которыми встречался.

Я подняла голову, нахмурившись…

— Да, я мог бы соврать, — произнес он твердо, — но говорю честно. У меня были женщины. Некоторых я любил, баловал, говорил нежности, с одной из них даже собирался завести семью и детей…

Он помолчал, а я окаменела от мучительной ревности, пронзившей сердце.

— Но рано или поздно я покидал их. Сравнивая с безупречным сказочным образом Софии Нордвик, запечатленным в моей памяти, — Роберт грустно рассмеялся, мне показалось, даже немного саркастически, словно насмехаясь над самим собой. — Ты мое наваждение, моя боль и мое счастье. Я не могу расстаться с тобой, Софи. Не проси этого.

Я смотрела на мужчину, слушала его откровения, а душа корчилась и стонала. Да, я тоже сравнивала с ним всех мужчин, встречавшихся в моей жизни. С тем идеальным образом двенадцатилетней давности. Сравнивала лицо, фигуру, манеру разговора, поцелуи и объятия. И да, никто за эти годы даже не приблизился к прекрасному совершенству из моего прошлого. Я ошеломленно уставилась ему в глаза, пугаясь собственных сокровенных мыслей. И не нашла в глазах Роберта ни капли ненависти.

В них горел огонь… Нет! Не хочу опять обжечься! Один раз интуиция уже подвела, и к чему это привело? Как тяжело сидеть напротив, смотреть на него — и удерживать себя на месте, цепляясь пальцами за подлокотники кресла. Так сильно желая оказаться в его объятиях, ощутить губы на своих губах, тепло его тела, силу рук. Особенно сейчас, когда он такой потерянный и грустный.