— Софи, — сухо одернул меня Стефан, — мистер Вайтер тебя оскорбил. Я этого так не оставлю.

— В Англии запрещены дуэли. Я найду способ помешать вам! — воскликнула я расстроенно.

— Ваша светлость, — издевательским тоном заявил Роберт, — есть много способов обойти закон. Ваш любовник не сможет всю жизнь прятаться за вашей юбкой.

Разговор давно перестал быть конструктивным и превратился в балаган. Еще немного и я опущусь до уровня этого негодяя и начну выкрикивать оскорбления или наброшусь с кулаками.

— Стефан, — нежно улыбнулась юноше, — я уже совершенно замерзла. Не пора ли нам покинуть этот гостеприимный дом и любезных гостей?

Стефан упрямо сжал губы. Я насильно потащила его прочь. Пусть обижается, мой дорогой мальчик. Я спасу его от этого мерзкого чудовища, в которое превратился тот милый юноша, которого я знала двенадцать лет назад.

В карете я продолжала уговаривать Стефана отказаться от дуэли.

— Уже все, что могло случиться, случилось, — говорила я, — сплетни будут и так. Их я переживу. Но я не переживу, если из-за меня пострадаешь ты.

Стефан хмурился и упорно молчал.

— А что скажет Джордж? — давила я на сознательность молодого человека. — Он любит тебя. Он будет против дуэли.

— Ты ему не ничего скажешь, — ответил Стефан угрюмо.

— Стефан, милый, — я с усилием потерла переносицу. Головная боль, начавшаяся еще в доме у леди Кимберли, неимоверно усилилась. Виски пульсировали болью, внутри поселились беспокойство и предчувствие беды. — Я не знаю, в кого превратился Роберт Уайт, но точно знаю, что он лучше тебя обращается с оружием.

— Он прав, — наконец буркнул Стефан, — ты ни во что меня не ставишь.

Я расстроенно хмыкнула.

— Я просто трезво смотрю на вещи. Он сидел в тюрьме. Его мотало по свету десять лет. Бог знает чему он научился… Ты же пистолет видел только на картинках. Ну, или в оружейной своего отца.

— И зачем ты пошла с ним в эту беседку?! — вырвалось у Стефана невольно. — Я предупреждал, что у меня плохое предчувствие.

— Мне нужно было поговорить, — тяжело вздохнула я.

— Хорошо поговорила? — поднял он на меня смеющиеся глаза.

Я смотрела на юношу и губы сами расплывались в улыбке. В конце концов мы начали хохотать, как два сумасшедших, приговаривая: «Поговорили…». Мы смеялись, пока слезы не выступили у меня на глазах, пока я не начала захлебываться рыданиями. Стефан пересел ко мне на сиденье и обнял за плечи.

— Я понимаю… Я все понимаю, Софи, — произнес он, — ты до сих пор любишь его.

— Нет, — всхлипывала я, — нет, не люблю.

— Любишь.

— Нет, Стефан, — прошептала я и добавила хрипло: — Ты бы только видел, каким он был двенадцать лет назад! Добрый, нежный, искренний… Он был прекрасным принцем. Моим героем, рыцарем в сверкающих доспехах. Если я еще люблю его, то только этот прошлый образ. Но не то чудовище, в которое он превратился сейчас.

Стефан вздохнул и крепче прижал меня к груди, успокаивающе поглаживая ладонью по спине. Я думала, что за десять лет мое сердце покрылось броней? Я думала, что никто не сможет сделать мне больно? Я думала, что я сильная? Чепуха! Нисколечко я не сильная. Я приехала домой, заперлась в спальне и выла всю ночь, как раненый зверь. То ли о своей потерянной любви… То ли от разочарования в ее объекте.

* * *

Как я ни выспрашивала у Стефана, он так и не открыл мне дату, на которую была назначена дуэль. Каждый день я заезжала в особняк на Флит-стрит, каждый день пыталась вывести Стефана на чистую воду — он упрямо молчал. Даже Джордж не смог разговорить своего друга (я, перепуганная до смерти, рассказала обо всем мистеру Керолу). Я чувствовала, как меня скручивает страх неизвестности, как охватывает бессилие из-за невозможности что-то сделать. Оставался один выход — идти на поклон к Роберту. Тем более что мы так и не поговорили…

Собрав по крупицам смелость, остатки гордости и самоуважения, я поехала на Олбани-стрит. Карету оставила за квартал от дома, оставшуюся часть дороги прошла пешком. Дверь открыл сам Роберт. Я стояла на пороге в обманчиво простом черном пальто и элегантной шляпке и с отсутствующим выражением на лице.

— Доброе утро, — поздоровалась, подражая холоду осеннего дня.

— Герцогиня, — коротко поклонился Роберт, словно ничуть не удивившись моему приходу. — Извини, я не держу лишних слуг, швейцара у меня нет.

И он отступил вглубь прихожей, давая мне дорогу.

Я слегка пожала плечами и принялась расстегивать пуговки пальто.

— Если поможешь снять пальто, то скажу, что он тебе и не нужен.

— С удовольствием помогу, — учтиво произнес мужчина, взял у меня верхнюю одежду и показал, как пройти в гостиную.

Медленно прошлась по комнате, с любопытством оглядываясь. Ни элегантности, ни изящества в интерьере не увидела, да я и не ожидала ничего особенного от внезапно разбогатевшего сына священника. Вычурный тяжеловесный комод с позолоченными ручками в стиле ампир соседствовал с миниатюрным французским буфетом из ореха. Английские чиппендейловские стулья с резными спинками немного сглаживали впечатление, но недостаточно, особенно на фоне пурпурных обоев. Из гостиной был виден холл, из которого на второй этаж вела кованая металлическая лестница, изогнутая как змея. И такая же привлекательная на вид. Словно почувствовав мою ироничную реакцию, Роберт сложил на груди руки и грубовато поинтересовался:

— Чем обязан твоему визиту?

Я перевела взгляд на хозяина дома и холодно произнесла:

— Чего ты добиваешься, Роберт?

Мужчина внимательно рассматривал меня с высоты своего роста, словно раздумывая, что ответить.

— Неужели это не очевидно? — усмехнулся он.

— Мне — нет! — отрезала. — Я не собираюсь играть с тобой в словесные игры. Нет ни времени, ни желания.

— Ты превратилась в решительную женщину, — заметил Роберт, — непреклонную и бесстрашную.

Я приподняла брови. Мужчина помолчал и добавил:

— Совсем не похожа на скромную доверчивую девочку, какой была двенадцать лет назад.

— Наверное, повзрослела, — хмыкнула я и заявила: — Ты тоже чуточку изменился.

Плохо я начала разговор. Если собираюсь просить Роберта об услуге, нужно быть более мягкой и приветливой.

— Угостишь чаем? — улыбнулась, изящно присаживаясь на кушетку.

— Кухарка приходит к обеду, завтрак я готовлю себе сам. Подождешь?

Я кивнула. Возможно, если у меня будет время, я смогу усмирить свое колотящееся сердце и лучше подготовиться к разговору? Забыть о нанесенном оскорблении? Стать милой и уступчивой?

Через десять минут Роберт принес в гостиную поднос с чайником, двумя чашками и вазочку с печеньем. Некоторое время в комнате стояла тишина. Я пила чай и украдкой разглядывала мужчину. Усталый, немного помятый вид. Под глазами залегли голубоватые тени. Беспощадный утренний свет, льющийся из широкого окна напротив, подчеркивал множественные мелкие шрамы и морщины на лице. Хмурое некрасивое лицо… Почему же вчера вечером я так легко уступила его домогательствам? Не устояла перед обаянием? Перед напором страсти? Или это было просто погружение в прошлое? Попытка вспомнить забытые чувства? Сейчас мужчина ничем не напоминал мне того Роберта. Напротив сидел немолодой серьезный незнакомец.

— Роберт, — начала я, отставив полупустую чашку, — ты так и не дал мне возможности объясниться. Хотя это уже и ни к чему. Ты не хочешь ничего знать и стремишься к своей, известной только тебе, цели. Я не буду долго говорить: ты уже составил обо мне свое мнение, и не мне тебя разубеждать.

Немного помолчала.

— Я просто хотела, чтобы ты знал — я ни о чем не подозревала. Мама рассказала мне, что тебя осудили, лишь спустя три года. Тогда же и сказала, что ты погиб.

— Это уже неважно, — холодно произнес Роберт, пристально рассматривая узор на чашке. Вокруг рта обозначились скорбные складки.

— Да. Неважно, — согласилась я.

— Хочешь узнать, почему я приехал в Англию?

Я подняла на него вопросительный взгляд и кивнула.

— Я приехал на похороны. Три месяца назад умер мой отец, — тихо заговорил Роберт и, видя мое желание высказать соболезнования, резко остановил: — Нет. Не нужно лукавить. Ты не была с ним знакома и мне не нужно лживых заверений. Я их не приму.

— Хорошо, как знаешь, — пожала плечами. Не буду спорить, невоспитанный чурбан.

— Отец отказался переехать ко мне в Америку, говорил, что умрет на родине и его похоронят возле могилы его дорогой жены, — Роберт помолчал. — Мама умерла восемь лет назад. Сердце не выдержало сообщения о смерти единственного сына. Я не смог попрощаться с ней перед смертью, так как в тот момент, когда она умирала, лежал полуживой в тюремной больнице.

— Но как тебе удалось выжить? — осторожно поинтересовалась, немного меняя тему разговора. — Всем сообщили, что ты погиб, а оказалось, что ты жив?

— Во время взрыва мне паром сильно обожгло лицо и руки. Слава богу, глаза остались целы, я успел прикрыть их руками. Лицо было обезображено, горло обожгло так, что несколько месяцев не мог разговаривать. Начальство посчитало, что я погиб со всеми, кто обслуживал паровую машину. После взрыва была жуткая неразбериха, прорвало дамбу, вода хлынула и затопила…

Роберт вдруг остановился и, словно очнувшись, резко бросил:

— Зачем я это рассказываю? Тебе же неинтересно!

Я взяла чашку с чаем и сделала глоточек. Грустно все это. Роберт не принимает моих соболезнований. Ему не нужны ни сочувствие, ни жалость. Он превратился в озлобленного человека с ожесточенной душой и разбитым сердцем. Что я могу для него сделать? Я сама кое-как собрала себя по кусочкам.